– Что теперь? – спросила я у Дизеля.
– Спустимся вниз и переоденемся. Как официанты мы не будем бросаться в глаза и получим доступ ко всему зданию.
– А как мы попадем вниз?
– Вон из той двери только что вышла целая толпа забавно наряженных официантов, – сказал Морти.
Через пятнадцать минут, переодевшись в белые рубашки с черными бабочками и черные брюки, мы вернулись в Большой зал. Мы с Морти выглядели, в принципе, пристойно. А вот Дизель, на котором одежда трещала по швам, был похож на залетного перекачанного артиста гастролирующей труппы мужского стриптиза «Чиппендейлс».
В зал входили мужчины в черных галстуках и женщины в вечерних платьях. Все они улыбались и непринужденно переговаривались в поисках своих столиков. Между ними сновали официанты, разносившие на серебряных подносах бокалы с шампанским и hors d'oeuvres[17].
– Когда этот зал заполнится приглашенными, никто и не заметит, что мы отлучились по своим делам, – сказал Дизель. – А пока хватайте подносы и старайтесь вести себя незаметно, никому не бросаться в глаза.
Морти достался поднос с фаршированными грибами.
– Вы только взгляните на это! – возмутился он. – Неужели можно брать у незнакомого человека штуку, которая выглядит таким образом, чтобы потом ее есть? Живя в парке, я выработал для себя новое правило. Никогда не ем ничего коричневого цвета.
– Не выпускай его из виду, – бросил мне Дизель.
Я пошла за Морти. Он предлагал свои грибы, а я – куриные шашлычки на шпажках. Но желающих на наши яства было немного. Народ в основном направлялся прямиком к буфетной стойке.
– От меня шарахаются, как от вшивого, – пожаловался Морти. – Никто не хочет брать эти коричневые штучки, сильно смахивающие на дерьмо. И я, заметь, их за это не виню. У меня у самого такое чувство, словно я предлагаю людям гусиные какашки. А ты только взгляни на гостей! Это же свора старых жмотов. Тут же нет никого младше восьмидесяти. Им не закуски нужно раздавать, а виски с метамуцилом[18]. Они же спят на ходу и не хотят со мной даже разговаривать. Держу пари, что смог бы их расшевелить.
– Нам не нужно никого расшевеливать. Мы просто ждем сигнала Дизеля, чтобы ускользнуть отсюда.
– Я привык быть душой вечеринок, – не сдавался Морти. – Я рассказывал тебе про тот случай, когда согнул три ложки сразу? Я хитро это делаю! Даже губами не шевелю. И вообще ничего такого.
«Господи всемогущий!» – подумала я. Где же, блин, носит этого Дизеля? Еще пять минут с Морти, и мне придется прятаться под барной стойкой.
Я поправила шашлычки на подносе и тут услышала возбужденные голоса за два столика от себя. Все напряженно смотрели на одну из женщин за этим столом.
– Вы только взгляните на ее ложку, – прошептал кто-то. – Она сама собой согнулась!
Все дружно заохали, но всеобщее внимание тут же переключилось на сидевшего рядом с ней мужчину.
– Чудеса! – воскликнула какая-то женщина. – Только что согнулась и вторая ложка.
– Это какой-то фокус, – возразил кто-то. – Должно быть, это не настоящие ложки, а специальные, для фокусов.
Я взглянула на Морти. Лицо у него было красное, от напряжения глаза превратились в щелочки, по лбу катился пот.
– И у меня тоже согнулась! – выкрикнул кто-то.
– И у меня!
– Ух я и горяч, крошка! – заявил Морти. – Я вернулся! Морти Сэндман еще ого-го! Это рекорд! Никто и никогда не сгибал больше четырех ложек за один раз. Черт, я чувствую себя на миллион баксов! Бьюсь об заклад, что мог бы перегнуть вообще тут все ложки.
Из ниоткуда вдруг возник Дизель и вывел Морти из зала.
– Что за спешка? – спросил Морти. – Я только-только начал. И был в ударе!
– Если вы будете продолжать гнуть тут ложки, они просто очистят помещение и вызовут экзорциста.
Мы прихватили подносы – на случай, если натолкнемся на охрану, – и прошли в переднюю часть здания.
– Пока вы разносили закуски, я провел небольшое расследование, – сообщил Дизель. – Тень на Джой-стрит в основном отбрасывается куполом на фасадной части здания. Так что, думаю, начать нам нужно с осмотра этого купола. Он расположен над залом заседаний Сената на четвертом этаже.
Мы поднялись на лифте на четвертый этаж, и Дизель повел нас в зал заседаний Сената. Стены здесь были покрашены под кирпичную кладку, в нишах стояли бюсты всяких знаменитых людей. Еще выше, уже на пятом этаже, располагался балкон с рядами кресел. А над всем этим высился купол, украшенный рисунком, напоминавшим лучи вспыхнувшей звезды, из середины которого свешивалась массивная, искусно изготовленная кованая люстра.
Мы обошли весь зал, читая таблички и изучая скульптуры. Потом осмотрели сам купол. Никаких фресок там не было. Роспись была очень простая.
– На макушке купола есть еще одна башенка, – сказал Дизель. – Должен быть какой-то способ туда добраться. Обычно это спиральная лестница. Я бывал на верхушке множества куполов в Европе. Как правило, ступеньки там проложены по внутренней стене. В нашем случае то, что мы видим, должно быть, не настоящий свод купола, а подвесной фальш-потолок.
Это не показалось мне хорошей новостью. Я страдала клаустрофобией, да и высоты тоже побаивалась.
Мы поднялись на пятый этаж и прошли по балкону яруса. Посмотрели вниз на зал заседаний. Посмотрели вверх на купол.
– Тупое занятие, – сказал Морти. – Вы сами не знаете, какого черта здесь ищете. Я, по крайней мере, мог бы остаться на банкете и гнуть ложки.
– Боже мой! – вздохнула я. – Не могли бы вы дать нам небольшую передышку с этими ложками?
– Наша юная леди немного раздражена, – сделал вывод Морти и выразительно взглянул на Дизеля. – Вот что бывает, когда женщина не получает полного удовлетворения, если ты понимаешь, о чем я говорю.
– Эй, я старался как мог, – ответил Дизель, – это у нее проблемы.
– Нет у меня никаких проблем! – отрезала я. – Проблемы тут только у тебя. Это ты должен спасать мир. Я что, какая-то крутая, чтобы спасать его? Нет, но я участвую в этом, потому что я хороший человек. Мог бы, по крайней мере, хоть это признать. Мог бы просто сказать: «Вау, Лиззи, спасибо, что помогаешь мне в этом!»
– Может, это просто дни такие, критические? У них это каждый месяц бывает, – высказал предположение Морти.
– Держи меня, – сказала я Дизелю. – Я его сейчас удавлю!
– А еще что? – спросил Дизель.
– В каком смысле – что?
– Что еще тебя беспокоит?
– Я не хочу лезть на купол.
– Ну вот, что-то начинает проясняться, – сказал Дизель.
– Так что, мне можно туда не лезть?
– Нет, лезть тебе туда все равно нужно, но при этом тебе разрешается хныкать, как маленькая девочка, если хочешь.
Я оставила балкон и побрела по коридору, который шел вокруг зала. Здесь оказалось много окон, выходивших на Бостон, а между ними на стенах были фрески. Некоторые изображали сельские сцены, другие – военные баталии времен революции. Были и портреты государственных деятелей. Под каждым из таких портретов была соответствующая цитата, написанная в витиеватом художественном стиле. Я остановилась перед фреской с сельским пейзажем, и, когда взглянула на сопутствующую надпись, у меня перехватило дыхание. То нам слепит глаза небесный глаз.
Черт возьми! Это была строка из взятой у Риди антологии Шекспира.
Глава 18
Я выглянула в ближайшее к цитате окно и посмотрела вниз на Джой-стрит. Подошел Дизель и встал возле меня.
– Бостон отсюда отлично смотрится, – сказал он. – Это мой самый любимый американский город.
– Тогда я удивляюсь, почему ты здесь не живешь. С чего вдруг ты выбрал Марблхед?
– Я должен быть рядом с тобой.
У меня перехватило дыхание – уже второй раз за последние две минуты. Просыпаясь по утрам, я старалась не задумываться над тем, что являюсь одним из двух человек на всей земле, способных распознать предмет, который может превратить жизнь каждого в ад. Но, по правде говоря, бо́льшую часть времени, пока я таскалась в компании Дизеля, я чувствовала себя Алисой, которая упала в кроличью нору: это какой-то безумно странный сон, в любую секунду я могу проснуться, и все снова станет нормально.
Но затем наступали такие моменты, как сейчас, когда напоминали, что ко мне приставлен защитник, и до меня доходила мера собственной ответственности.
– Я нашла подсказку, – сказала я Дизелю. – Она нарисована на этой фреске.
Он обнял меня за плечи и прочитал цитату, приписываемую Шекспиру.
– Молодец! И солнце здесь тоже есть. Горячий глаз небес. И светит он на фермерские поля.
– Это не фреска, а мозаика, – сказал Морти, который, наклонившись к стене, внимательно рассматривал ее поверхность. – Внутри солнца вставлен кусочек плитки в форме ключика.
Дизель вынул из кармана ключ Лавея и поместил его на мозаичный ключ. Он пришелся точно по размеру, и на домике фермера появился номер. За номером этим следовала большая буква «Д».
– Это может быть просто грандиозный розыгрыш из девятнадцатого столетия, – сказала я. – Бесконечная охота за всякой дребеденью, ведущая в никуда.
Я услышала, как открылись двери лифта, и в нашу сторону направился охранник.
– В этой части здания никто находиться не должен, – строго сказал он.
– Простите, – тут же извинилась я, – мы этого не знали. У нас появилась свободная минутка, и мы немного увлеклись. Мы никогда раньше не были в Палате общин, и здесь действительно очень интересно.
– Если придете сюда в будний день, можете отправиться на экскурсию, – пояснил охранник. – А сейчас я должен попросить вас немедленно вернуться в Большой зал.
– Да нам и так уже пора возвращаться, – сказала я. – Наш перерыв закончился.
Дизель спрятал ключ в карман. Мы спустились в лифте на третий этаж и вернулись на прием. Гости по-прежнему сидели на своих местах и под негромкую камерную музыку вели светские беседы.