Я отшатнулась от двери и, теряя равновесие, облокотилась о стену в поисках опоры. Потом сползла на пол. Ноги ослабли и противно дрожали. Медленной жаркой волной меня затапливал страх. Тягучий и непреодолимый. Не знаю, что напугало меня больше, почти вытолкнутый из двери ключ или открытая щеколда.
Кто-то ночью стоял у дверей. Кто-то пытался пробраться в квартиру. Почти вытолкнул ключ из замка и отодвинул щеколду. Кто это был? Кто? Почему он так сделал? Что его остановило?
Я смотрела на тень от вяза на полу в гостиной. Она шевелилась, как причудливое чудовище. Вяз гнулся и качался под ветром.
Не знаю, сколько я так сидела. Ненавижу себя такую!
Я чувствовала, как примитивно пахнет страх. Он состоял из смеси запахов: дезодорант, аромат сирени из балконной двери и запах жарящихся у соседей котлет. Шея затекла. Начинала болеть голова, но я все равно сидела. Я боялась встать и начать двигаться.
Зазвонил домашний телефон. Трубку я не взяла. Кому надо, позвонит на мобильный. В голове раз за разом проворачивалась замедленная съемка. Ключ почти вытолкнут из замка. Я дотрагиваюсь до него. Он падает.
Джина удивленно смотрела на меня из клетки, потом встала на задние лапки и громко, пронзительно заверещала. Это немного привело меня в чувство.
Я поняла, что сижу на полу у двери и грызу ногти. Опять! Я оторвала руку ото рта и положила на плитку ладонью вниз, вытянув пальцы. Не знала, что плитка такая шершавая, всегда считала ее гладкой. От запаха соседских котлет меня начало подташнивать.
Я не знала, что делать. Больше всего хотелось спрятаться. Я снова испытывала ужасное, отвратительное чувство беззащитности. (Какой раз за последние две недели?) Но теперь к нему добавился страх.
Надо вставать. Собраться с духом и встать.
Поднимаясь с пола, я думала о том, что, если ключа нет в замке, в замочную скважину видно прихожую, часть гостиной и дверь на балкон.
Не помню, как я вышла на улицу. Там стало легче. Яркое солнце. Яркая зелень. Яркие люди вокруг. Краски и звуки отвлекали.
Я прошла по Юфимцева и свернула на Мечникова. Пахло переспелыми бананами. Торговец фруктами на углу кивнул мне, раскладывая товар. Он напомнил об Элле. Я подумала, что надо зайти к ней после работы и рассказать новости. Я скучала без ее прямых бесхитростных советов.
В голове вертелись дурацкие тупые вопросы. Почему ключ не вытолкнули до конца? Если выталкивать ключ из замочной скважины, как определить, когда надо вовремя остановиться, чтобы он не упал и не зазвенел? В голове мелькнул образ. Темно. Я встаю с кровати и подхожу к двери. Потом поднимаюсь на цыпочки, смотрю в глазок и прислушиваюсь. Воспоминание было таким ярким и неожиданным, что я остановилась.
Я не поняла себя.
Я что, вставала ночью? Мысль казалась простой, но пугающей. Что, если именно я ночью хотела открыть дверь? Что, если кто-то приходил, но я об этом не помню? Или еще хуже, я хотела куда-то выйти? Сама. Что, если ко мне никто не приходил, не выталкивал ключ из замка и не открывал щеколду.
Все сделала я. Я!
Хорошо, что в тот момент, когда мне в голову пришли эти мысли, я уже подходила к офису.
Глава 24
Лариса, ехидно ухмыльнувшись, показала на кабинет Гурина, потом на часы. Чувствуя подвох, я проследила за ее пальцем. На часах было десять. Странно. Мне казалось, я вышла из дома в начале девятого. Даже раньше, чем обычно. Что-то с часами? Опять?
Я будто вернулась на пару недель назад. Тогда я тоже выпала из времени. Но так и не узнала причину. Дело в часах или во мне?
– Вас просили зайти, – доложила Лариса подчеркнуто медленно, сделав ударение на «Вас». Еще недавно мы были на «ты». Но теперь я хоть знала причину, почему мы не дружим.
Справа от компьютера в вазе, которую я раньше не видела, стоял букет белых пионов, которые шикарно пахли. Свежесть и водные ноты.
Из кабинета Гурина вышел Борис в красной майке с эмблемой строительного университета. В руках он держал папки с бумагами. Борис холодно кивнул мне и улыбнулся Ларисе. Потом прошел мимо, не сказав ни слова.
Меня окутал запах дорогого одеколона (какой знакомый!). Вот как. Обиделся. Ну и пусть. Я никому не навязываюсь. Никто не просит мне звонить и вечно искать моего взгляда.
Гурин сидел за столом. За спиной висела яркая абстракция. Она висела здесь давно, и я никогда не обращала на нее внимания. Но именно сегодня меня раздражала ее неоднозначность. Почему-то.
Нахохлившийся и сгорбленный, в очках Гурин снова напоминал филина. Когда я вошла, он поднял голову от стопки бумаги. В руках шеф держал красный карандаш, которым он всегда правил переводы. Лицо было замученным и усталым. Я видела перед собой другого человека, совсем не того, кто еще пару дней назад радовался удачной сделке.
Полуопущенные жалюзи на окнах скрывали яркость дня. Едва слышно работал кондиционер. В кабинет вернулся запах корвалола.
– Почему, Дивинова, ты не берешь трубку? Для чего тебе телефон? – устало спросил Гурин.
Я взглянула на экран смартфона. Да, правда. Пять пропущенных звонков. Пять! Но я ничего не слышала. Я держала телефон в руке, потому что всегда жду сообщений от Экис. Я почти не выпускаю мобильник из рук. Он даже не вибрировал.
Или вибрировал, но я не заметила?
– Вот, – Гурин швырнул на стол листы бумаги.
Я впервые видела, чтобы шеф что-то бросал.
– Это что такое, а?
Листов было много. Они рассыпались по столу, легли причудливым узором. Несколько листов упало на пол. Я наклонилась и подняла. Рассмотреть текст оказалось сложно, так густо он был исчеркан красным карандашом.
Но я все равно узнала. В руках я держала собственный перевод. Текст периода аврала. Я взяла листы со стола. Другой перевод. Тоже мой. Весь густо красный. Я держала бумагу в руках и ничего не понимала.
– Что это? – вырвалось у меня.
Я всегда перевожу качественно и никогда не ошибаюсь. Я всегда проверяю и перепроверяю по сто раз каждое слово. Здесь не могла быть моя работа!
Гурин молчал и барабанил пальцами по столу. Он смотрел на красный карандаш, который откатился к краю стола и чуть не упал. Я чувствовала, как одновременно краснею и покрываюсь холодным потом. Через секунду мне стало жарко. О, нет, только не это!
– Это мой перевод? – сипло спросила я.
– Яна, никогда не поверю, что ты не узнала свою писанину.
Писанина? Шеф так назвал то, что я перевела?
Гурин встал и подошел ко мне вплотную. От него сильно пахло сердечными каплями.
– Я не знаю, что тебе сказать, – произнес шеф спокойно. Слишком безэмоционально. – Но, если через год после пропажи мужа ты собираешься угробить свою жизнь, это твоя личная потребность. Угробить «Ифину» я тебе не позволю.
Я молчала. Я не знала, что сказать в свое оправдание. Абсолютно. Я запорола дефицитный заказ. Я не понимала, как могла такое сотворить. Я не могла. Это недоразумение. Этого не могло быть! Это невозможно.
– Яна, мы с пониманием относились и относимся к твоему горю, но прошел уже год. Год! Есть какие-то лимиты у любого терпения. Мне эти переводы вернули. Вер-ну-ли. Понимаешь? Там написана чушь!
– Извините. Я не знаю. Не представляю, как могло так получиться, – с трудом выдавила я.
– Ты не знаешь, а я знаю. Твои мысли все время где-то, только не в переводах. А для нашей работы нужна сосредоточенность. Мы не можем позволить себе отвлекаться, потому что в результате получим вот такое безобразие!
Гурин указал рукой на бумаги, потом резко встал, подошел к окну и поднял жалюзи. В комнату хлынул солнечный свет. Красные исправления на черно-белом фоне будто вспыхнули и стали еще заметнее. Шеф смотрел в окно и молчал.
– Извините, – повторила я.
– Иди, исправляй, – тихо сказал Гурин. – У тебя времени до четырех.
Я собрала бумагу и вышла из кабинета. Лариса не подняла на меня глаза, делая вид, что страшно занята работой. Рядом с монитором стояла чашка с чаем и лежал надкушенный пирожок.
Как стыдно! Я быстро прошла по коридору до своего закутка, мечтая никого не встретить. Хотелось рыдать. Похоже, мне грозила профнепригодность. Еще хорошо, что шеф ничего не сказал о профессионализме. Пока.
Войдя к себе, я закрыла дверь, что делаю крайне редко. Потом села и принялась изучать ошибки. Они меня поразили. Создавалось впечатление, что тексты переводил обдолбанный человек с затуманенным сознанием. Иначе не объяснить. Переставленные местами абзацы, лишние слова, предложения, взятые непонятно откуда, совсем не по теме. В сто раз хуже электронного переводчика!
Я не могла так написать! Я не сделала бы таких ошибок ни за что в жизни! Даже во сне! Передо мной не ошибки, а нелепости. Белиберда! Полная чушь!
Глава 25
Первые пару минут я не могла печатать. Руки тряслись. Я не попадала по нужным буквам. Тогда я встала и сделала несколько шагов туда-сюда, пытаясь успокоиться. Потом подумала о том, что в последнее время слишком часто со мной происходят непонятные странности. Почему-то именно эта мысль меня встряхнула.
До четырех я все исправила. Я закончила даже раньше. Но хоть я и считала, что ошибок и несуразиц больше нет, сдавать переводы боялась. Вдруг мне только кажется, что я исправила? А на самом деле – нет. Больше я себе не доверяла и попросила Киру проверить. Она села к монитору и просмотрела текст.
Потом грустно улыбнулась и кивнула:
– Нормально. Можешь сдавать.
Идти к Гурину было стыдно. В университете по переводу я получала одни пятерки. А теперь вот опозорилась. Я сбросила переводы на флэшку и понесла исправленное, чтобы распечатать, но меня остановила Лариса.
– Никаких флэшек, – сурово сказала она и отвернулась, когда я протянула флэшку. – Только по почте.
Я проследила за ее взглядом. Лариса смотрела на плакат с рекламой нашей «Ифины». Очень интересное зрелище, тем более что он целыми днями висит у нее перед глазами.
Я вернулась в кабинет, едва сдерживаясь, чтобы не наговорить Ларисе гадостей. Интересно, могли ли ошибки появиться после того, как я перевела тексты? Например, в процессе доставки информации на компьютер Ларисы? Или уже на компьютере Ларисы? Мог кто-нибудь постараться? Ведь переводы с ошибками я сбросила именно так.