После нескольких порций спиртного он слегка успокаивается и расслабляется. Поблагодарив за прием, несмело просит помочь ему в ближайшие дни, поскольку он все время служил в провинции и патрулирование большого города для него в новинку. Я даже не в силах поверить, что этот закаленный в бою солдат может чувствовать себя менее опытным, чем мы.
– Мы еще будем у тебя учиться, – вслух высказывает наши мысли Ларс. – И вообще, после такой переделки тебе положено две недели отпуска.
– Я сам не захотел, – тихо отвечает Вернер. – Я бы, блядь, на части развалился. Мои парни тоже отказались. Не знаю, как вам объяснить…
– Не надо ничего объяснять, – говорю я. – Мы лишь хотим, чтобы ты знал, что можешь на нас рассчитывать, и все такое прочее.
– Спасибо, парни. Мне только нужно немного прийти в себя, и все будет окей.
– Можешь приходить в себя хоть до упаду! – искренне заявляю я, поскольку на столе стоит уже третья бутылка.
Внезапно открывается дверь, и мы все замираем. В комнату входит сержант Голя. Он смотрит на нас с кривой усмешкой, а потом приказывает всем заткнуться и съебывать по койкам, причем тихонько и вдоль стенки, чтобы не попасться на глаза охране.
Если у него и есть к нам какие-то претензии, то лишь в том, что мы чересчур шумели, а утром будем с тяжкого похмелья. Он обещает как следует погонять нас на утренней зарядке, чтобы все глупости вышли вместе с потом, а затем сам быстро выпивает две стопки.
Пятница, 15 апреля, 09.35
На первый вызов мы отправляемся только в пятницу. Вчера мы охраняли транспорт со снабжением и контролировали вывоз мусора. Кортеж ободранных оранжевых мусоровозов требовалось тщательно проверить у ворот и сопровождать внутри базы. Сержант устроил нам день службы на базе Эрде, чтобы мы пришли в себя. С утра он ходил изрядно злой, так что мы на всякий случай становились невидимыми каждый раз, когда он появлялся.
Заодно он дал время Вернеру и его людям время на короткую акклиматизацию. Они решили все формальности, получили новое обмундирование, оружие и снаряжение. Эрнст Халлер и Бартош Поллок, старые вояки, быстро освоились. Чуть хуже было с Гриммом – одним из шестерых парней, привезенных с пополнением в марте, и единственным из них, кто остался жив. Не похоже, чтобы он был в хорошей форме. К этим четверым присоединился Артур Мартинс, и первое отделение стало полностью укомплектованным. Армия залатала дыру.
В Хармане несколько дней царит относительное спокойствие, но сегодня кто-то решил его нарушить. Нас вызвали по поводу заварушки на площади Завета, недалеко от мэрии, – местный патруль полиции не в состоянии справиться самостоятельно. Когда мы подъезжаем на двух «скорпионах», первое, что я замечаю, – горящий автомобиль, припаркованный на тротуаре. Банда парней швыряет камнями в рамманских офицеров, двое полицейских прячутся за своей машиной.
Одно лишь появление МСАРР вызывает среди атакующих панику. Я в жизни не видел столь быстро улепетывающих говнюков – хватило того, что мы передернули затворы автоматов. Один из них спотыкается на бегу и ударяется головой о бетонную урну для мусора. Гаус с довольной рожей передает окровавленного и основательно оглушенного хулигана на руки полицейским. Ларс заходит в угловой магазин, чтобы кое-что купить по мелочи, и выходит оттуда с сеткой очищенных орехов, которую получил за то, что мы прогнали негодяев. Похоже, хозяин овощной лавки был крайне благодарен нам за помощь.
Именно так было во времена Первого и Второго контингентов. Парням приходилось обезвреживать мины, ликвидировать неразорвавшиеся снаряды и очищать обширные участки земли от «клещей», но местные вели себя вполне дружелюбно. В конце концов, мы вышвырнули из их страны захватчиков и установили относительный мир. Теперь проявления симпатии случаются все реже. Нападения на патрули множатся, а обычная преступность процветает. Думаю, нам давно уже следовало бы убраться из этой страны, которая в худшем случае обрушится под собственной тяжестью.
Мы получаем приказ по радио проехать на несколько улиц дальше, где идет обыск какого-то здания. Быстро упаковавшись в машины, мы мчимся на место, куда уже добрались отделения Усиля и Вернера. Мы перекрываем улицу с обеих сторон, в то время как патруль жандармерии вытаскивает из каменного здания нескольких мужчин. Я понятия не имею, что тут делают «жетоны», но вижу, что они красуются перед нами, выстраивая арестованных у стены. Все это сопровождается воплями и швырянием всех наземь, после чего их поднимают на ноги, чтобы обыскать. Я бы проделал то же самое быстрее и намного тише.
Мои мысли возвращаются к нашей переводчице. Через неделю она не вернулась, и мне пришлось спросить сержанта, не знает ли он чего-нибудь. Оказалось, она продлила отпуск «по серьезным семейным обстоятельствам». Похоже, что-то случилось, может даже что-то плохое. В этой чертовой непредсказуемой стране очень легко потерять близких. А может, просто ее мать сломала ногу или сестра долго и болезненно рожает. Внезапно я понимаю, что мне очень хочется наконец встретиться с Неми Сильберг.
(Я замечаю внезапное движение среди арестованных. Голову пронизывает боль, перед глазами кружатся голубые хлопья. Один из ремарцев неожиданно вскакивает с ножом в руке. Парень в красной рубахе и черной безрукавке с воплем кидается на ближайшего жандарма и с размаху перерезает тому горло. Время замедляется и густеет словно кровь – стоящие вокруг не успели среагировать. Человек с ножом бежит к очередному солдату и замахивается. Я громко скрежещу зубами.)
Голубые хлопья расплываются, и реалистичное видение исчезает. Парень в красной рубахе все так же лежит среди своих сообщников, задрав голову. Я уже знаю, что он ждет подходящего случая, наблюдая за обстановкой, чтобы неожиданно напасть.
Я подбегаю к сержанту жандармерии по фамилии Маузер, который руководит всей операцией, и, показывая на ремарца, прошу, чтобы его как следует обыскали.
– В том нет необходимости, капрал, – отвечает самонадеянный сукин сын с белой каймой на шлеме. – Мы уже его обыскали. А работать мы умеем.
– Знаю, господин сержант, но тот тип напоминает мне бандита, чью фотографию я где-то видел, – на ходу придумываю я. – Тот еще хер собачий с ножиком – кучу народу успел порезать. Что вам мешает еще раз его перетряхнуть с ног до головы?
Жандарм смотрит на меня с иронической усмешкой. Я чувствую, что на нас сосредоточены все взгляды его людей и парней из нашего взвода. Все ждут, что он ответит – то ли прикажет мне валить на хрен, то ли послушает совета обычного капрала пехоты.
– Тильман, обшарь еще раз того говнюка! – кричит он одному из своих. – А ты, умник, – обращается он ко мне, – должен нам пачку курева за труды, если мы ничего у него не найдем.
Отлично выкрутился, военный философ.
– С удовольствием, – спокойно говорю я, глядя ему прямо в глаза.
– Вот же блядь! – кричит капрал Тильман, только что вытряхнувший из рукава арестованного длинный нож. – Как он сумел спрятать такую дуру?
На мгновение наступает тишина.
– Кто из солдат обыскивал этого мудака? – От выдающегося самообладания сержанта Маузера не остается и следа. – Какой урод недоделанный, мать твою?
– Я, – отзывается кто-то из «жетонов».
Я медленно возвращаюсь на прежнее место. Мне не хочется ни унижать сержанта, доказывая, что он ошибался, ни комментировать случившееся. Больше всего я боюсь вопросов, откуда знал про нож, но Маузер ведет себя как ни в чем не бывало. С размаху пнув ремарца в живот, он пакует всех в автозаки и наконец подходит ко мне.
– Спасибо, – просто говорит он, пожимая мне руку.
– Не за что, – отвечаю я.
Машины жандармерии огибают наши «скорпионы» и направляются в сторону базы Кентавр. Лишь когда они скрываются за углом, к моим товарищам возвращается дар речи, и они задают тот самый неудобный вопрос:
– На каком фото ты его видел, Маркус?
– Просто предчувствие, – пожимаю я плечами. – И ни на каком фото я его не видел.
– Да ты прямо гребаный ясновидец, – кричит Усиль, запрыгивая в машину.
Воскресенье, 17 апреля, 15.05
Спрятавшись в клубе, я набираю номер родителей. Долго жду, пока отец подойдет к аппарату и соизволит ответить. Такое впечатление, будто я оторвал его от какого-то важного занятия. Впрочем, скорее всего, я бы не удивился, если бы он меня не узнал.
– А, это ты, Маркус, – слегка рассеянно говорит он. – Знаешь, я тут немного вздремнул. Мама, впрочем, тоже. Мы как раз смотрели сериал по телевизору, и что-то нас сморило. Похоже, это все из-за погоды: сегодня низкое давление.
Я мысленно заготавливаю большую ложь, которая может оказаться правдой.
– Папа, я хотел сказать, что нам отменили отпуска. Я тебе раньше говорил, что обязательно приеду на вашу годовщину, но не получится. Слишком много всего происходит.
– Ой, жаль, мама очень расстроится.
– Увы, – я вздыхаю в телефон. – Может, через месяц или два.
– Скажи-ка мне еще, сынок, как ты себя чувствуешь? У нас все по-старому – у мамы болит поясница, она хочет попасть в санаторий, и, похоже, доктор Шмидт наконец выпишет ей направление.
– У меня тоже все по-старому, папа. Всё в порядке.
– Ну, хорошо, я очень рад. Передам все маме, когда проснется.
– Держись, папа. Привет маме, и до связи.
– До связи. – Он быстро кладет трубку.
Когда мы заканчиваем разговор, я вновь ощущаю комок в горле.
Понедельник, 18 апреля, 12.25
Дети способны взбесить кого угодно, и с ними хуже всего. Нас занесло в сквер на задах начальной школы, где якобы видели автомобиль с Муратом Хашией, номером десятым в списке нашей разведки. Естественно, автомобиля никаких следов, но мы ждем, пока не объявят отбой операции. Раздается звонок, и ребятишки выбегают на перемену.
Тотчас же заметив три «скорпиона» за сеткой школьного стадиона, они со всех ног бросаются к нам. Ларс был бы вне себя от радости, он обожает детей, но сейчас его послали в другое место, а здесь три остальных отделения. У меня возникает ощущение, что от воплей, раздающихся в нескольких метрах от нас, с Адамом Вернером сейчас случится удар. Несколько десятков загорелых учеников что-то кричат нам, размахивая руками за оградой.