Сейчас, когда я пишу эти слова, сынок, этого могущественного доктора с высоким блестящим лбом, орлиным носом и в золотых очках уже много лет нет в живых. Через год после смерти Шенкера покончила с собой его жена Мария, тоже врач-психиатр, не выдержав одиночества. Так осиротел старейший ЦРЛ и его пациенты, но память о его создателях надолго останется в сердцах тех, кому они несли помощь.
Наверняка ты думаешь, мой дорогой, – что я хочу тебе этим сказать?
Лишь завесы, которые мы ставим перед собой, отделяют нас от небытия, позволяя нам совершать свой путь в этом мире. Нас каждый день занимают маленькие победы и маленькие поражения, которые становятся уделом всех. Мы боимся тех мерзких моментов, когда завеса падает, и недолюбливаем тех, кто воет от ужаса, познав правду. Мы стараемся не обращать на них внимания или избегать их.
Там, где я теперь оказался, мы стоим лицом к лицу с чудовищем. Думаю, многие из нас не вынесут его вида. Осознание приближающегося конца лишит их разума столь же успешно, как и физические аномалии. А если я продержусь чуть дольше, сынок, то лишь благодаря черноте, которую ношу в себе с детства и с которой научился бороться. Те, кто силен и с оптимизмом смотрит в будущее, сгниют изнутри первыми.
Я жду вызова от майора Вилмотса, чувствуя, как слипаются от усталости глаза. Лейтенант Остин сразу же после аварии «окулюса», как он ее образно назвал, любезно сообщил, что меня допросят. Однако намерения нашей разведки перечеркнул инцидент с участием группы повстанцев.
Видимо, они наблюдают за базой, поскольку через четверть часа после удара «светлячка», когда аэростат еще догорал, а техникам Янга не удалось восстановить электропитание, на подъездной дороге остановились два пикапа. Несколько мужчин пытались разглядеть в бинокли, что произошло на базе Дисторсия, и, возможно, дать сигнал к атаке. Часовые открыли огонь. Партизаны ответили несколькими очередями и применили гранатомет. Когда «Кавказ» освободил проход и в воротах появился первый «скорпион», освещая окрестности мощным прожектором, боевики испарились.
Почти до полуночи мы утопали в темноте, а часовые проглядели все глаза в ноктовизоры. Час назад освещение удалось починить, но я, в отличие от остального взвода, не лег спать. Я жду перед палаткой людей Вилмотса и, похоже, испытываю нечто вроде облегчения, когда они наконец появляются.
Лейтенант Мерстрем взял с собой спецназовца. Мы зовем его Толстяк, потому что у него большая толстая рожа, может, даже больше, чем у Бенеша. Не знаю, ожидал ли лейтенант сопротивления, а может, думал, что я брошусь бежать. Если так – сомневаюсь, что Толстяк бы меня догнал.
Пока мы пересекаем плац, в голове крутится всякая чушь.
Мы входим в лабораторию, где устроила себе офис военная разведка. Лейтенант ведет меня в комнату в конце коридора. Там сидят Ральф Вилмотс и Майя Будни, вооруженная бронированным ноутбуком марки «Джей Джей Харди». Мерстрем вскоре выходит, закрыв за собой окованную железом дверь.
Я пытаюсь доложиться по уставу, но Вилмотс жестом показывает на стул возле металлического стола. Я сажусь напротив него, слева от лейтенанта Будни. Бледный от усталости майор потирает темный подбородок, словно размышляя над первым вопросом.
– Нравится тебе в пустыне, сынок? – неожиданно говорит он.
– Не очень, господин майор. Как и большинству подразделения.
– Значит, ты считаешь, что Дисторсия – это ворота в ад?
– Думаю, это опасное место. – Теперь я уже точно знаю, что он читал мои письма к сыну, и внутри меня все закипает.
Офицер внимательно разглядывает собственные пальцы.
– Во время встречи в медсанчасти я дал тебе визитку. Почему ты не позвонил?
– Не хотел вам мешать, господин майор.
– Ты мне не доверяешь? – неприятно улыбается он.
– Этого я не говорил.
– Очень плохо, капрал, что ты не позвонил. Из-за этого мне пришлось несколько раз поговорить с твоей девушкой. – Слово «девушка» звучит в его устах презрительно. – Мне пришлось расспросить госпожу Неми Сильберг о деталях вашего нелегального расследования, и я узнал много интересного. А госпожа Сильберг, похоже, сильно нервничала, когда рассказывала о ваших свершениях.
Я стараюсь сохранять спокойствие. Тебе меня не спровоцировать, гребаный сукин сын.
– Что вы имеете в виду, господин майор?
– Многое, – усмехается он. – Общение с офицером ремаркской полиции, капитаном Ахари, без надлежащего разрешения. Использование полученной в Сети информации для распространения паники в подразделении. Попытки добраться до медицинских данных о состоянии здоровья солдат, пострадавших в Кумише. Мне перечислять дальше? Догадываешься, что тебе за это грозит, Трент?
– Нет, господин майор.
– Военная прокуратура обвинит тебя в нарушении субординации, а может, также в целенаправленной деятельности во вред миссии, диверсии и шпионаже.
– Господин майор, докладываю, что о своих подозрениях и полученных сведениях я неоднократно информировал начальство. В конце марта, перед выездом в пустыню, я впервые разговаривал с командиром взвода. В мае я также отправился вместе с сержантом Голей к лейтенанту Остину. Я не пользовался никакими секретными источниками и не скрывал своих действий.
– Суд может иметь на этот счет иное мнение.
– Так точно, господин майор.
У него темнеют глаза – лишь это выдает, что Вилмотс злится и допрос идет не так, как он рассчитывал. Естественно, у него немало тузов в рукаве – он может атаковать Неми или вернуться к нашей с ней связи, идущей вразрез с уставом. Но это не столь зрелищные средства, и потому он меняет тактику.
– Ладно, капрал. Предположим, что ты действовал из лучших побуждений и хотел проинформировать обо всем командование. Расскажи подробно, что ты выяснил.
Мысли путаются от усталости, но я стараюсь говорить по существу. Я рассказываю о том, из-за чего заинтересовался Дисторсией, о последних днях перед «Пустынным кулаком», когда мы разговаривали в кругу товарищей о заброшенной базе в пустыне Саладх, а я попросил Неми найти что-нибудь на эту тему. Наверняка она уже в этом созналась, так что вреда я ей не причиню. Впрочем, желание побольше узнать о том месте, куда тебя посылают, – не преступление.
Я рассказываю о том, как побывал у сержанта Голи и передал ему распечатки, о том, что в исследованиях в пустыне принимал участие знаменитый физик Филип Мейер, а солдаты Союза покидали Дисторсию в большой спешке. Потом я перехожу непосредственно к нашей миссии и к следам на стенах в Кумише. Вилмотс заметно оживляется и расспрашивает о деталях, а Майя Будни стучит по клавиатуре. Я описываю темные полосы, оставшиеся после шаровой молнии или подобного ей явления.
Поток слов прерывает суматоха в коридоре. Слышен топот ног и возбужденные голоса. Кто-то осыпает ругательствами Толстяка, который стоит на страже и пытается возражать. Мгновение спустя в комнату врывается сам капитан Бек, целясь пальцем в ошеломленного майора.
– Что тут происходит, черт побери?! – орет он во все горло.
Следом за капитаном появляются лейтенант Остин, сержант Голя, Петер Усиль, Ларс Норман и по крайней мере десяток парней из нашего взвода.
– Мы разговариваем, капитан. – Вилмотс встает опираясь на стол. – Не могли бы вы увести отсюда своих людей и не мешать мне работать?
– Нет, майор, не мог бы. Что вы себе вообразили?! Что это за варварские обычаи вытаскивать солдата посреди ночи, чтобы его допросить?
– У нас есть такое право. И не вам об этом судить.
– Срать я хотел на ваше право! – Капитан Бек даже не пытается держать себя в руках. – Вы на территории моего подразделения, Вилмотс. Этой базой командую я, и с этого момента ты обязан по любому поводу советоваться со мной. И забери с глаз моих своих клоунов из спецназа.
– Думай, с кем говоришь! Я пожалуюсь командованию батальона!
– Да пошел ты в жопу! – шипит Бек и хлопает меня по спине. – Вставай, Трент, и возвращайся к себе. Без моего разрешения никто тебя больше допрашивать не будет.
– Так точно, господин капитан.
– Да, и еще одно, – обращается он к Вилмотсу. – Мы забираем отсюда нашу переводчицу. Она будет жить вместе с капитаном Заубер в медсанчасти. Если вы не успели ее о чем-то спросить – приходите с этим ко мне.
По пути к палатке я узнаю, что Голе сообщил о случившемся Баллард. Возвращаясь из туалета, он заметил, что Мерстрем ведет меня в лабораторию, и сразу же разбудил парней. Дальнейшее не заставило себя ждать, и кавалерия прибыла на подмогу.
После ночного допроса наступает тягостное утро, и мне приходится готовиться к выезду. Ларс Норман предлагает мне остаться на базе и передать командование отделением сержанту, но мне не хочется этого делать. Мои солдаты должны чувствовать, что я буду с ними до самого конца, вне зависимости от обстоятельств.
Четыре заправленных и снаряженных «скорпиона» ждут приказа. Лейтенант Остин посылает ВБР проверить группу машин, которые только что высмотрел наш «сокол». Судя по сброшенным на планшеты снимкам, на сельской дороге примерно в полукилометре за Отортеном потерпел аварию микроавтобус. У белой машины и легкового автомобиля неопределенного цвета подняты капоты. Возможно, речь идет лишь о подключении проводов к аккумулятору или о чем-то столь же банальном, но нужно проверить, тем более что в нескольких десятках метров дальше припарковалась еще одна легковушка.
Жара дает о себе знать. Когда мы выезжаем с Дисторсии, воздух над белыми камнями идет волнами. Мы в полной выкладке – жилеты, противопылевые очки и тактические перчатки, без которых можно обжечь кожу. Особенно это касается Гауса и других солдат, которые стоят на башенках.
Мы огибаем цель по широкой дуге, направляясь на юго-запад, и быстро минуем Кумиш, вид которого вызывает тревогу, – Баллард даже сплевывает в окно, когда мы проезжаем мимо школы и группы местных жителей. За селением сворачиваем дальше на восток и приближаемся к цели с юга. Если ремарцы начнут от нас убегать, им придется направиться в сторону холма и проехать по дороге поблизости от базы, где они попадут под огонь с двух сторон. Третий взвод ждет на базе, чтобы отрезать им путь к бегству.