— Представься, будь любезен.
— Ясуши. Силен ты, — пробурчал громила, — Хизуми, да? Только все равно денег лишних нет, концы с концами с трудом свожу. Что отделал меня — молодец, видно и вправду из правящей ветви, — на этих словах мирный пленник указал взглядом на цепи чакры, эта техника и вправду была прерогативой главнюков, — но толку–то тебе от этого? Ну разве что продать меня… — пригорюнился здоровяк.
— Ясуши–кун, мне не нужны твои гроши. Я стал главой клана после нападения Демона Лиса, о котором, я думаю ты слышал даже тут, — шкафоподобный кивнул. — От клана в Конохе осталось восемь человек, в основном дети. За пределами же Конохи осталось немало Удзумаки, я же решил проверить родичей, ну и, по результатам, пригласить к нам. Были у меня сомнения в их благополучии, вот судя по твоим словам — не беспочвенные
— А в Конохе медом намазано? Зачем мне идти туда, глава? — с иронией вопросил Ясуши, — Да, тут тоже не сахар, половину выручки отдавать приходится. Но, все таки живу и не бедствую. А в Конохе кем буду я и чем мне там заниматься?
— Ну во–первых, в Конохе ты будешь частью нашего клана и клана–союзника деревни, что само по себе немало. Во–вторых, там шесть детей да две женщины, которых, по чести, и оставить–то не на кого, ни опоры, ни охраны. Либо сиди над ними, как птица над гнездом, либо делай что–то для клана. Ты же воин? — Ясуши кивнул. — Вот, хоть из квартала смогу выходить с легким сердцем.
— Так что ж ты их оставил? — задал громила вопрос, впрочем увидев мою, в высшей степени скептичную бровь, сам себе и ответил, — Ну видно договорился с кем, ясно. Значит охранник тебе нужен для дома?
— Вот по–моему, у воинов все силы из головы в мышцы уходят, — шовинистично позлоехидствовал я. — Ясуши–кун, ты меня вообще слушал? Мне клан надо поднимать, да и тебе, по чести, надо. Узу в развалинах, а выживших все меньше. Мне член клана нужен, на кого положиться смогу. И охранник в том числе. И в печатях подучишься, а то это, — пренебрежительно обвел рукой стены, — для детей игрушки.
— Не один я, — потупившись уведомил воен.
— Женщина? — полукивок, — Женщины? — кивок полноценный, — Шиноби ли они и есть ли дети?
— Чакропользователи, но не шиноби, детей пока нет.
— Я не к тому спрашиваю, что оставить их предлагаю. Как будем добираться, если согласишься, думаю. А так, что женами, что наложницами — пусть будут. Но одну супругу, по воле клана, для потомства, взять тебе придется, если решишься к нам присоединится, законы сам знаешь, — громила с несколько посветлевшим лицом понимающе кивнул.
— Ладно, — развеивая цепи чакры, решил уточнить я, — ты с нами, или дальше тут гнить останешься? Если тут, то с тебя, в качестве компенсации за дерзость, информация о других Удзумаки в Сора–ку.
— С вами я, Хизуми–сан, то есть Хизуми–доно.
Ну а дальше стал колоться мой свежеобретенный родственничек. Даже танцев с песнями не потребовалось.
Был он на момент разрушения Узушиогакуре на миссии, а с приходом новостей о падении деревни, команда разбежалась за час. Токуджо, бывший старшим, почернев лицом проорал: «лист–предатели!» и учесал, на недоступной для двух чунинов скорости. То ли мстить листу, то ли пить пиво — Ясуши его больше не видел и ничего не слышал. Партнер же посидел с часок с каменным лицом да и самоубился за углом: семья, жена молодая и ребенок были в Узу.
Сам же Ясуши семьей был не отягощен, о деревне погоревал, да и принялся за заказы, через месяц оказавшись в Сора–ку, как охранник группы контрабандистов. Огляделся, завел себе пару любовниц, а потом и дело. Местные, правда, драли за «место и крышу» половину выручки, но громиле хватало, хотя и раздражало. В Коноху же он, помня последние слова командира, соваться не хотел, да и не задумывался особо.
Вообще, оказался он несколько, вот даже не знаю, сегоднядневен как–то. Не дурак, но жил сегодняшним днем, о будущем просто не думая. Но клановость в нем была, да и косточка зольдатена проявлялась, так что Хизуми–доно сказал «надо!», Ясуши–кун ответил «Хай!».
А вот с местнообитающими Удзумаки оказалось забавно. Была еще семейная чета, лет двадцати пяти, оба медики. Детей не было и медичили себе помаленьку.
А еще было большое семейство Удзумаки «местных–аборигенных».
Подозреваю, что не нукенинов, а, скорее, потомков нукенинов, потому как обитали эти товарищи в Сора–ку не первое поколение, печатями не шибко сложными перебиваясь. Ну и с завидной периодичностью посылали отпрысков к Ясуши в «работники», с очевидными целями технического шпионажа.
Подумал я и решил, на «аборигенных Удзумаки» забить. То есть, возможно, через лет сколько–то и попробовать к лапам прибрать, но пока нафиг мне такие кадры не сдались. Так что наказав Ясуши готовится к переезду, уточнил место пребывания четы медиков, да и отправился к ним.
Последние были, как и предупреждали, лет двадцати двух — двадцати пяти, притом изрядно похожи друг на друга. Отрекомендовались Сота и Кохару, как не удивительно, Удзумаки. На предложение «присоединиться» стали задавать массу технических и ерундовых вопросов, однако, наконец, выдали основную причину сомнений.
Выяснилось, что медики сии — двоюродные брат и сестра. Причем еще в Узу вместе им быть «воспретили». А любовь у них вот прям с детства и невозможная. Так что мотало их по элементальным странам с миссиями, с короткими «походно–полевыми» дружбами телами и тянулась эта сантабарбара уже лет пять. Ну а после падения Узу, любители «запретной любви» погоревали, но воссоединились не только сердцами. И вот вопрошали, сии деятели, смотря на мою персону с сомнением, а не разлучат ли их.
Ну в принципе, двоюродные, как по мне, дело неоднозначное. Проверить совместимость, как минимум, надо. Да и прямо скажем, как носителям генов, им ну вот совершенно не обязательно в свой тесный, полуинцестуальный кружок кого–то принимать. В конце концов искусственное оплодотворение никто не отменял, если уж все совсем плохо.
Выдал я этим деятелям свои соображения, полюбовался на ошарашенные физиономии, осведомился, с чего фигеют, выслушал ответ и офигел сам. Понятия искусственного оплодотворения эти, ранга В чакра–медики, не знали. Вот совсем.
И вот то ли я дурак, то ли лыжи не едут. Я конечно канон не на сто процентов помнил, но о клонировании говорилось, причем не чакра, а вполне биологическом. Хотя, может это прерогативой отдельных ученых было, или еще что.
В общем, плюнул на неучей своей, высокообразованной слюной и провел ликбез, на тему «пестиков и тычинок» без дружбы телами. Высококвалифицированные специалисты с круглыми глазами моей мудрости повнимали и, вроде, в смысл вникли. Потому как рожами посветлели и двинули собирать манатки для переезда.
Ну а я, слегка прибитый бредовостью реальности, в которой пересадка глаза — обыденность, а дети без койки — чудо дивное, направился к местным торговцам живым товаром. Ибо работники, несмотря на прибавление, все равно в особняк нужны.
А вот прибыв к обиталищу местного, торгующего в городе работорговца, я узнал две презанятные вещи. Первая, это «возможные» Удзумаки — это возможные рабы, что не сильно обрадовало. И второе, что я человек в высшей степени спокойный, к различным отклонениям и девиациям более чем лояльный. Но слегка, немного, совсем чуть–чуть расстраивающийся, когда мне предлагают родственников, возрастом лет шести, не более, для постельных утех.
Понял я это, счищая с кулака костномозговую эмульсию, бывшую недавно головой почтенного торговца. Сопровождающие мои, оперативно охранников торговца прирезавшие, обратили на меня вопросительные взгляды. Впрочем фраза, вполне соответствующая действительности: «оскорбление клана и его главы», их более чем удовлетворила.
А я, выковыривая разрабощенных, родственных мне спиногрызов, думал что делать с остальным товаром. Аболиционистом я не был, рабство считал проявлением социума и социальных взаимоотношений. По сути, раб — это индивид с отсутствующей социальной ответственностью. И как следствие, отсутствующими социальными правами. Все в рамках закона уравновешено и, будучи для лица принявшего на себя социальную ответственность раба ценным активом, раб жил вполне в рамках юридического баланса.
То есть, бороться с рабством как с явлением, у меня никакого желания не было. Явление неприятное, но обусловленное массой факторов. Например раб, умерший от голода и болезней — нонсенс, в отличие от кредитного раба первого мира. Впрочем, сейчас стоял вопрос не политико–социальных взаимоотношений, а весьма конкретный. Вот прибил я типа, которого в целом прибить право имел. Но его «товар» достался мне как трофей и что мне с этим товаром делать?
В итоге плюнул, собрал всех порабощенных и поставил перед фактом, что вот лично мне нужно ограниченное количество работников в усадьбу. Остальные могут идти нафиг, возможно даже по своим делам. Треть из полусотни присутствующих, на последних словах, нафиг и срулила. Видимо, как раз «насильно порабощенные». Десяток из оставшихся сели где стояли, принимая «решение господины, а мне на все пофиг», ну а из оставшихся я отобрал тройку парней и тройку же девчонок, на пару лет младше возраста своей тушки.
Уходя с места жестокого грабежа, убийства и вандализма, увидел еще четверку, покинувшую «рабский магазинчик». Остальные, очевидно, остались ждать «нового господину».
В результате из городка выбирались уже в сумерках, немалым таким караваном. Местная шпана, в количестве двадцати рыл, попыталась «побазарить за жизнь». Видимо, что–то ребятушкам не понравилось. Впрочем, мне не понравились они целиком, так что остановив охранников жестом, просто заключил группу не товарищей в барьер. Посмотрев на копошащуюся гопоту, как на то, чем они и являлись, свалил из воздушного района на фиг.
До Конохи, табором, добирались почти пять дней. Ну и на месте беготня с бюрократией, бумажками, медицинскими проверками, размножательной Эйкой и прочими немаловажными вопросами заняла два дня.
Но, через неделю, смотря