Кристер был всего на четыре года младше Андерса, но его шевелюра уже редела. Отцовские гены брали свое. Кристер, как и все молодые Норберги, был худощав, но отнюдь не так высок, как Андерс или Петер. Его черты лица напоминали Ингрид, но были более живыми и подвижными. Андерс рассказывал Лиде, что Кристер – тоже актер, но работает больше в театре, чем в кино.
Кристер женился несколько лет назад. Его жена Уна состояла из приятных округлостей. Ее нельзя было назвать толстой, но она была удивительно мягкой и притягательной, часто улыбалась и была пока единственной из Норбергов, чье расположение Лида успела завоевать.
Элин, сестра Андерса, напротив, проявляла враждебность. Кроме сдержанного приветствия она не сказала Лиде ни слова. Лишь иногда Лида ловила на себе ее презрительный, даже брезгливый взгляд. Что ж, наверное, она переживала за брата.
Олли учился в бизнес-школе, ему было всего двадцать, но он с мечтательным видом рассказывал Андерсу о своей невесте. Открытый, романтичный юноша с глазами олененка.
Тетушка Агнес, сухонькая и сморщенная, была увлечена беседой с Бертой и Идой. Берте было, видимо, года четыре. Она вела себя очень солидно и все рассказывала что-то про свою подружку из детского сада, а трехлетняя Ида с забавными маленьким хвостиками пыталась перетянуть внимание на себя умильными стишками, содержание которых Лиде так и не удалось уяснить.
Это была семья. Большая, настоящая. Лиде было странно и непривычно вдруг оказаться в их доме, но она надеялась, что сможет со временем им понравиться. В конце концов, другой семьи у ее сына не будет.
После обеда Элин и Ингрид собрали со стола, а Андерс отвел Лиду на второй этаж. Это была его старая комната, которую он когда-то делил с Кристером. Мама ничего не меняла в ней: у стены громоздилась двухъярусная кровать, остались плакаты с Guns’n’Roses, Scorpions и какими-то рэперами. Висела огромная фотография любимой футбольной команды Андерса 1998 года с подписями игроков. На письменном столе стояли в рамочках грамоты и детские фотографии.
– Отдохни, прими душ. У тебя очень усталый вид, – сказал Андерс.
– Да, я плохо спала в самолете. И спина немного болит.
– Хочешь, я побуду с тобой?
– Нет, все в порядке. Они соскучились по тебе, – Лида присела на нижнюю кровать.
– Они тебе понравились? Ты была какая-то тихая.
– Они замечательные, Андерс. Тебе очень повезло. Я бы хотела тоже им понравиться.
– Все будет хорошо, – он коснулся губами ее лба. – Я пойду?
– Иди, иди, – Лида улыбнулась.
В этот момент Андерс был похож на мальчишку, которому не терпелось пойти играть с ребятами. Ей захотелось прижать его к себе и никогда не отпускать, но дверь захлопнулась, и Лида осталась одна.
Она уснула, так и не раздевшись: усталость взяла свое. Она собиралась только чуть-чуть полежать, чтобы унять боль в спине, но в тишине на мягком покрывале глаза закрылись сами собой.
Ее разбудили какие-то звуки. Проснувшись, Лида не сразу поняла, где находится. Комната погрузилась в сумерки. Андерс копался в чемодане, тщетно пытаясь не шуметь.
– Привет, – тихо сказала она.
– Привет. Извини, я не хотел тебя будить.
– Сколько времени?
– Пять часов. Слушай, мне позвонили друзья, мы собираемся пойти в бар. Хочешь со мной?
– Нет. Что мне делать в баре?
– Ты не против остаться одна? Мама накроет ужин в восемь. А завтра мы перевезем вещи в мою квартиру. И поедем в русское посольство в Стокгольм.
– Ты уже говорил своим, что мы поженимся?
– Я сказал маме по телефону. Так что все знают. Ладно, я пойду. Чувствуй себя как дома.
– Конечно.
Лидия собралась с силами, приняла душ и переоделась в удобные штаны для беременных и свободную хлопковую блузку. Подумав, что неплохо бы предложить свою помощь на кухне, она стала спускаться вниз, но ее остановили громкие голоса. На кухне кто-то спорил по-шведски.
– Он с ума сошел! – судя по всему, это была Элин.
– Это не твое дело, – спокойно ответила Ингрид.
– Скажи ему, мама! Он испортит себе жизнь!
– Ты знаешь, я никогда не… (Лида не поняла слово). Он взрослый человек.
– Я не приду на свадьбу. Слышишь? Не приду!
– Это неуважение к брату, Элин.
– А он нас уважает?! Как он мог привести ее в наш дом?
– Замолчи, Элин! Она станет частью нашей семьи. Андерс любит ее. Это его выбор.
Элин заговорила в ответ, но Лида не смогла разобрать слов. Вероятно, она выучила еще не все шведские ругательства.
От обиды у нее защипало в носу, и первым порывом было подняться за чемоданом, собрать вещи и уйти из этого дома. Но что она докажет своим поступком? Андерс был прав: за столом она сидела тихо и могла показаться замкнутой и нелюдимой. Она восприняла вопросы как атаку, а в ответ только закрылась и не показала ни малейшей заинтересованности этими людьми. С чего вдруг Элин должна относиться к ней хорошо?
Распрямив плечи, Лида вошла на кухню.
– Миссис Норберг, Элин. Извините, кажется, я заснула. Можно я помогу вам с ужином?
– Просто Ингрид, Лидия, я же просила. Ты хорошо себя чувствуешь?
– Да, спасибо. Перелет был тяжелый, поэтому из меня вышел плохой собеседник за обедом. Но мне гораздо лучше, и я хочу вам чем-то помочь.
– Мы сами справимся, – ответила Элин.
– Перестань, – сказала Ингрид дочери. – Я собираюсь приготовить любимые тефтели Андерса. Я думаю, Лидии будет интересно научиться.
– Конечно! Он не раз рассказывал мне об этих тефтелях. Мы пробовали заказать в ресторане, и он сам дважды пытался их приготовить, но говорит, что вы делаете лучше.
– Потому что он никогда не спрашивал рецепт. Мужчины никогда не готовят по рецепту, только по вдохновению. А здесь важны все пропорции. Садись, Лидия, и почисть, пожалуйста, овощи.
Элин что-то буркнула по-шведски и вышла из кухни.
– Извините мою дочь. Она привыкла быть в центре внимания.
– Я понимаю. Андерс рассказывал, что у нее непростой характер.
– Непростой? Иногда мне очень хочется ее отшлепать. Итак, на десять человек нам понадобится около двух килограммов фарша. Я беру говядину…
Ингрид озарило вдохновение. Ей было явно приятно осознавать, что только она могла приготовить любимое блюдо сына. Ни в одном ресторане Нью-Йорка не смогли переплюнуть знаменитые тефтели фрау Ингрид Норберг. И тот факт, что Лидия это признала, польстил шведской хозяйке.
– Это рецепт моего отца, Филиппа Персона. Конечно, у моей мамы, Кайсы, был свой семейный рецепт, но папа немного изменил его, и теперь мы делаем тефтели только так. Андерс почти не застал деда, но всегда гордился им. Ведь мой отец был известным детским врачом.
Они разговаривали за готовкой, и в этом было что-то домашнее и родное. Ничто так не сближает женщин, как кухня. Поэтому когда пришла пора накрывать на стол и Уна, ненадолго оставив дочек с Элин, пришла к ним на помощь, вместо нейтралитета Лида уже чувствовала в Ингрид поддержку и расположение.
За столом не было Андерса и Кристера: оба сбежали на посиделки с друзьями. Зато Лида смогла поближе познакомиться с Уной, выудила у нее координаты акушерки и послушала истории о рождении девочек. К разговору присоединилась даже тетушка Агнес, правда, ей пришлось использовать Уну в качестве переводчика.
Потом Лида объявила, что ждет мальчика, и за столом состоялась веселая дискуссия об именах. Петер и Олли явно развлекались, предлагая какие-то немыслимые шведские имена, на что Лида пригрозила им назвать ребенка Васисуалием. Когда она сообщила, что Андерс собирается присутствовать на родах, юноши развеселились окончательно, рассказывая, что он слабонервный, но тогда Уна встала на защиту Лидии, потому что Кристер видел рождение обеих девочек.
Еще Уна предложила отдать будущим родителям старую кроватку Иды и автокресло, а еще теплый конверт из настоящей овчины. Лида с удовольствием согласилась, понимая, что Андерс не станет возражать. Ведь в Лос-Анджелесе им все равно придется все заново покупать.
Вечер прошел хорошо, если не считать того, что во время разговора о свадьбе Элин демонстративно покинула гостиную. И все же Лида была рада дать сыну такую семью. Лежа в кровати, она гладила малыша сквозь натянутую кожу живота, и вдруг ей пришло имя. Впервые она была твердо уверена: это оно. Шепотом она назвала его, словно пробуя на вкус, потом снова, уменьшительно. Ребенок зашевелился. Лида улыбнулась: это был их секрет. Она откроет его Андерсу, когда он возьмет новорожденного сына на руки. И если он после этого не скажет ей о своей любви, то не скажет уже никогда.
Глава 27
По мере приближения свадьбы настроение Лиды портилось вместе с самочувствием. Ноги отекали, двигаться стало тяжело, ночью приходилось бегать в туалет каждые полчаса. Она списывала уныние на гормоны и изо всех сил старалась бодриться в присутствии жениха, а присутствием ее Андерс явно не баловал. Он где-то пропадал целыми днями: то ссылался на друзей, то на футбольный матч, то на какую-то бюрократическую возню для свадьбы.
Церемонию назначили на 12 декабря: Андерса позабавила симметрия даты. Он настоял на церкви, хотя Лида говорила, что у нее едва ли хватит сил заниматься украшением и подбором блюд. Андерс сказал, что возьмет все на себя, но, видимо, спихнул большую часть хлопот на мать. Потому что Лида не слышала от него ни слова о ресторане или списке гостей.
Ее накрыла апатия, она понимала, что будет гостем на собственной свадьбе. Лучше было бы и вовсе перенести праздник на весну, когда она придет в себя после родов. Однако во время сбора документов Андерс так яро просил чиновников ускорить ход событий (а люди его узнавали и готовы были расстараться), что Лида и заикнуться не решилась о своих сомнениях. Ему было важно, чтобы сын родился в браке. Возможно, и сыну это было бы важно. В конце концов, если Ингрид вызвалась помочь, то почему бы и нет?
Гораздо больше расстраивало Лиду отношение к свадьбе Андерса. Если она не могла заниматься организацией, то Андерс, казалось, не хотел. Его вечно где-то носило. Единственным напоминанием о предстоящей свадьбе было кружевное платье в шкафу.