Квартира Андерса с белыми стенами и большими окнами, расположенная на втором этаже небольшого дома, почти не имела перегородок. Это была какая-то современная планировка без комнат, но с зонированием. Только спальня частично скрывалась от посторонних глаз книжными шкафами, а кухня, гостиная и столовая сливались в единое холодное пространство. Лида была безмерно благодарна архитектору за огороженный санузел: хоть в этой сфере жизни была допущена приватность.
Андерс явно покупал эту квартиру только для себя: она подходила как место уединения. К сожалению, уединению предавалась все больше Лида. Ее угнетали белый цвет, минимализм и даже электрический камин. Гормоны и инстинкт гнездования требовали приятных теплых цветов, мягкого дивана и пледов.
В первых числах декабря, когда Андерс по обыкновению отсутствовал, Уна привезла кроватку и некоторые вещи для новорожденного. Колыбель из темного дерева и яркое лоскутное одеяльце сделали помещение хоть немного теплее.
За чашкой чая Лида посетовала Уне на холодный и безликий интерьер, на что Уна ответила, что лучшие перестановки совершала во время беременности. Они захватили Петера, единственного члена семьи, который не нашел себе на субботу занятия поинтереснее, и отправились на машине в любимый магазин Уны.
Петер изнывал, грозился пожаловаться маме и старшим братьям, но спустя несколько часов его руками в холостяцкую берлогу Андерса были принесены: занавески, диванные подушки, два пледа, новое покрывало на кровать, постельное белье в красно-оранжевую полоску, сервиз веселой расцветки, ваза, пушистый ковер, новая люстра, маленькие электрические качели для ребенка, каруселька, новый детский матрас с красивыми простынками, пеленальный столик и ванночка, пеленки и комбинезончики, полотенце и электрические весы.
Изрыгая ругательства, некоторые из которых Лида уже научилась переводить, Петер вешал новые занавески под руководством двух беспощадных женщин. Уна вошла во вкус, ее цветовые пристрастия были близки Лиде. Гостиную оживили сочные синие и зеленые тона, кухню-столовую – зеленые и желтые, а спальня стала пристанищем красного и оранжевого. На пол перед кроватью лег мягкий ковер с длинным ворсом, по которому приятно ходить босиком, а в стиральной машине уже крутились простынки с забавными мышками для будущего наследника Андерса Норберга.
Эту картину и застал сам Андерс Норберг, когда явился домой в половине одиннадцатого. Он удивленно осмотрелся, повертел в руках зеленую керамическую кружку и плюхнулся на диван в россыпь разнокалиберных синих подушек.
– Теперь тебе лучше? – только спросил он.
Уна попрощалась с Лидой и уволокла Петера, спасая парня от перекрестного огня. Лиде вдруг стало страшно и жутко неловко. Сначала вся эта игра в дизайнера казалась ей милой выдумкой, теперь же она испугалась, что Андерс разозлится.
– Извини, я должна была спросить. Просто мне здесь было так одиноко… Твоя квартира была очень белой и пустой. Я знаю, ты любишь минимализм, но мне хотелось немного красок, а Уна знает один магазин… И для ребенка, мы купили вещи для ребенка…
– Все в порядке. Это и твой дом тоже, – он усадил ее рядом с собой. – А квартира действительно была пустой. Я купил ее два года назад и до сих пор не успел до конца обставить. Конечно, сам я вряд ли выбрал бы такие цвета… Но мне нравится. Правда. Теперь она похожа на семейное гнездо. Скоро наш сын будет рисовать на этих стенах.
– Я сама дам ему фломастеры.
– Я рад, что ты хорошо провела день. В последнее время ты выглядишь усталой и печальной. Кажется, ты подружилась с Уной и Петером. Вот уж не думал, что он станет вешать занавески.
– Ты не видел, как он мучился в магазине!
Андерс рассмеялся.
– Лидия, я должен кое-что тебе сказать, – улыбка вдруг сошла с его лица. – Я сегодня разговаривал с людьми из Нью-Йорка. По поводу моего последнего фильма. Режиссеру что-то не понравилось. Я должен лететь на пересъемку.
– Когда?
– На следующий день после нашей свадьбы. Извини. Они хотели снимать немедленно, но я попросил отсрочку на неделю. Это займет не так много времени, десять дней максимум. Я прилечу, как только смогу. И Рождество мы отметим вместе.
– Хорошо, – Лида попыталась скрыть разочарование и отвернулась, чтобы он не видел ее лица. – Тебе сделать что-нибудь перекусить? Я не знала, будешь ли ты ужинать дома.
– Все в порядке, мы с ребятами поели.
– Андерс, у меня к тебе просьба. Отвези меня завтра к врачу. Уна посоветовала акушерку, у которой она рожала. Я хочу познакомиться, сдать необходимые анализы и обсудить роды. Остался всего месяц.
– Во сколько?
– Я записалась на десять.
Андерс согласился, и на следующий день они поехали в клинику. С удивлением Лида обнаружила в приемной множество мужчин. Видимо, шведы старались принимать активное участие в появлении на свет своих детей и после зачатия.
В Швеции царили свои порядки, далекие от российских. Беременность не считалась болезнью, а родами занимались акушерки. Врачей привлекали только при осложнениях. Госпожа Хедлунд, крупная женщина за шестьдесят, вполне вписалась бы и в московскую больницу, если бы не добродушная улыбка и невероятная любезность. Она поведала, что Андерс сможет присутствовать на родах, а после – разместиться с Лидой и малышом в палате за символическую по сравнению со Штатами сумму.
Медсестра взяла у Лиды необходимые анализы и едва ли не сразу же выдала некоторые результаты. После УЗИ Лиду отправили домой, снабдив брошюрами со специальной гимнастикой и назначив прием через неделю. Госпожа Хедлунд дала Лиде свой номер телефона и электронную почту для связи. Она неплохо говорила по-английски, как и большинство шведов, и была терпелива и дружелюбна.
После приема Лида почувствовала облегчение. Неизвестность и необходимость принимать решения изматывали ее, теперь же, имея перед собой четкий план действий, Лида успокоилась.
Стокгольм покрывала тонкая пелена влажного снега, но они с Андерсом решили немного пройтись по Старому городу. Лида вполуха слушала познавательные экскурсионные замечания своего спутника, просто наслаждаясь его близостью. Она уже скучала по нему. Смутная и необъяснимая тревога выныривала из ее подсознания, заставляя сильнее сжимать его руку. Ей очень не хотелось, чтобы он уезжал, она жаждала ласки и утешения, но какой-то барьер еще стоял между ними, не давая полной уверенности друг в друге, не позволяя ей расслабиться и почувствовать Андерса своим. Она будто бы боялась, что он материализовался в ее жизни из некой мечты и вот-вот растает. Во всем, что касалось чувств, Андерс был скрытен, он мог часами говорить о работе, о книге, весело трепаться на отвлеченные темы, но Лида до сих пор не знала, как он относится к ней, испытывает ли хоть малейшую радость по случаю предстоящего брака. В физическом влечении, правда, сомневаться не приходилось, но в остальном она имела дело с китайской головоломкой.
Закрытость Андерса не давала Лиде открыться самой. Конечно, накануне свадьбы ее признание в любви не было бы встречено отповедью или насмешкой, но она боялась и пустого любезного «я тоже тебя люблю», сказанного, чтобы не нервировать беременную женщину.
Погруженная в эти размышления, Лида неожиданно набрела на идею. Ее вдруг осенило, что если она не может поговорить с Андерсом о чувствах из-за его молчания, то и он, возможно, страдает от того же самого. И поскольку лично ей такая ситуация была невыносима, она решила пойти на разговор первой. Однако затевать выяснения перед свадьбой не хотелось, да и на самой свадьбе признание выглядело бы отрепетированным элементом праздника.
Чем дальше, тем гениальнее казалась Лиде мысль признаться Андерсу в любви на Рождество, когда он вернется из Нью-Йорка и они будут предоставлены друг другу. Когда впереди будет его отпуск и рождение ребенка. Она все равно собиралась в качестве подарка продемонстрировать свои успехи в изучении шведского, так почему бы не совместить это с признанием? И Лида вознамерилась сочинить трогательную и искреннюю речь о том, как она его любит, и звучание родного языка для Андерса только подтвердит ее посыл. И если все пройдет так, как она задумала, то их сын родится на свет в любящей настоящей семье.
Однако мысли о предстоящем отъезде Андерса беспокоили Лиду все сильнее. Пытаясь отвлечься, Лида звонила родным в Питер и Ане в Штаты с известием, что выходит замуж. Тетя Оля и тетя Нина были очень рады, а Исаева и вовсе верещала от восторга, хоть и пожурила подругу за отсутствие приглашения. Лида оправдывалась и ссылалась на скоропалительность церемонии, но Аня все равно считала своим священным правом подвести Лиду к алтарю. Тогда Лида пообещала отправить букет невесты в Америку авиапочтой.
Цветы было положено выбирать самой невесте, и Лида заказала в ближайшем цветочном салоне аккуратную композицию из белых и синих анемонов. В парикмахерской по соседству Лида договорилась об укладке на день свадьбы, предварительно обсудив прическу: несложный пучок, украшенный в тон букета белым цветком и короткой фатой. На простых туфлях с плоской подошвой из-за частых болей в ногах свадебные приготовления Лиды Стрельниковой завершились.
Тревожность лишала ее сна, и на приеме за пару дней до церемонии повышенное давление Лиды вызвало беспокойство у фрау Хедлунд. Она посоветовала завести дома тонометр и хотя бы раз день смотреть на его показания.
День свадьбы выдался снежным. Чтобы соблюсти традиции, Андерс ночевал у мамы, и собственными сборами Лида занималась в одиночку. К полудню за ней заехала Уна.
У небольшой кирпичной церквушки Святого Якова стояло несколько автомобилей. Мокрый снег шел всю ночь, и Лиде пришлось идти от машины в сапогах, чтобы переобуться с букетом в одной руке и туфлями в другой. Уна несла над ней зонт.
Они не планировали шествия по проходу с посаженым отцом: его просто не было. Поэтому Лида вошла в полумрак старинного здания и оказалась среди гостей. Увидев фату, они расступились, и Лида поздоровалась с теми из них, кого уже знала. Андерс сидел в переднем ряду и разговаривал с Фарухом и отцом: Себастиан Норберг тоже приехал. Лида переобулась, повесила пальто и пошла к Андерсу. Она вдруг вспомнила, как в день их знакомства ждала, когда он освободится для интервью. Кристер окликнул его, он обернулся и увидел ее. На его лице появилась радость, смешанная с какой-то детской нерешительностью.