— Что было в этих письмах? — спросил Флеминг, но Лоуренс покачал головой.
— Это к нашей истории не относится, — сказал он.
— Пусть так. Продолжайте.
— Мы сели, и он вытащил небольшую сумку и протянул мне деньги — шесть тысяч в казначейских билетах. Я, конечно, не пересчитывал их, просто просмотрел и сделал примерный подсчет. Когда я положил большую часть этих денег в банк, то оказалось, что там не хватало около тридцати фунтов.
— Эти тридцать фунтов нашли на трупе Перитона.
— Вероятно. Что ж, я передал письма Мандуляну. Он просмотрел их, затем бросил в огонь, сел и вытер пот со лба. Затем он предложил мне выпить. Я отказался, и он сказал, что если я не возражаю, он сам выпьет стаканчик. Там был поднос с бокалами, виски и сифонами, и он налил себе какой-то яркий крепкий напиток, залпом выпил и налил еще стакан. Этого для меня было достаточно — я сказал, что передумал и все-таки выпью стаканчик. Я налил себе, выпил, и следующим, что я увидел, был старый Мандулян, пошатывающийся, будто он был пьян. Когда он повалился на диван, я начал понимать, что нас обоих одурманили наркотиком, а затем я повалился на пол как бревно.
— Честное слово, — сказал Флеминг, — это самая удивительная история.
— Я рад, что вы находите ее такой, — мрачно ответил Лоуренс. — Я снова очнулся в четверть второго. Мандулян все еще лежал на диване. Огонь в камине почти погас, но это было единственное, что изменилось в комнате. Деньги по-прежнему лежали в кармане моего пальто. Как вы понимаете, это было первое, что я проверил. Я попытался разбудить Мандуляна, но он только перевернулся и заворчал. Он выпил гораздо больше виски, чем я. Мне показалось, что в таком случае ничего не остается, кроме как уйти. И я ушел. Я отправился в гостиницу, собрал свои вещи и с ужасной головной болью отправился на станцию.
— Почему вы уехали так рано?
— Это было частью нашего соглашения: я должен был уехать сразу же. И я не хотел шататься по округе после того как получил свои деньги. Мандулян из тех людей, с которыми непросто работать, и я не знал, не передумает ли он в любой момент. У миллионера в руках огромная власть, как вы знаете.
— И поэтому вы уехали?
— Поэтому я и уехал. Положил большую часть денег в банк и направился в Париж. А добрался только до Дувра.
— Понимаю. Как я уже сказал, это удивительная история. А теперь скажите мне вот что, мистер Лоуренс… Кстати, не предпочтете ли вы, чтобы я называл вас Шустером?
— Шустер — это имя из прошлого. Меня зовут Лоуренс.
— Отлично. А теперь, мистер Лоуренс, когда я совсем недавно попросил вас поведать вашу историю, вы отказались обмолвиться хоть словом, пока я не упомянул, что знаю о Шустере. Почему так?
— Я скажу вам почему, — с готовностью ответил Лоуренс. — На тот момент я считал, что некто третий добавил наркотик в тот виски, чтобы застигнуть старого Мандуляна врасплох, а я попался в эту же ловушку по чистой случайности. Поэтому я решил для себя: «Они определенно намерены выяснить, кто убийца, без моего содействия, и поэтому я только выставлю себя дураком, если стану признаваться в шантаже». Но когда вы продолжили и рассказали мне, что Мандулян распространил этот вздор насчет Шустера…
— Я этого не говорил.
— Нет, но вы не могли получить эту информацию от кого-либо еще. Должно быть, Мандулян сказал вам. Тогда я сказал себе: «Раз Мандулян выпустил этого кота из мешка, то, когда я расскажу свою историю о визите к нему и о шантаже, мне заведомо не поверят». Видите ли, инспектор, это совсем другое дело. Я рассказываю свою историю. «Ха, — скажет Мандулян, — не верьте ему. Он всего лишь грязный экс-шпион». «Действительно? — спросите вы. — Почему же вы не сказали об этом раньше?» Это бы поставило его в тупик. Вместо этого он пришел к вам со своей историей. А затем я рассказываю вам свою версию. «Ха, — скажет Мандулян, — это всего лишь выкрутасы экс-шпиона. Что я вам говорил». Нет-нет, господин инспектор, как только я услышал об истории с Шустером, я понял, что не было третьего человека, который подмешал наркотик в тот виски. Это Мандулян подмешал его, и себе, и мне, а затем его сообщник убил Перитона, оставил все эти фальшивые следы моих ботинок и положил некоторые из моих заметок в карман Перитона, а письмо, которое я написал Мандуляну, оставил в коттедже Перитона. Разве на обрывках того письма, что вы нашли, указано имя лица, которому оно было адресовано? Или дата встречи? Нет. Любопытное совпадение. Это письмо, которое я написал Мандуляну, конечно, с сообщением о том, что я встречусь с ним в половину одиннадцатого в субботу вечером. Я никогда в жизни не писал Перитону.
Инспектор Флеминг посмотрел на Лоуренса с искренним восхищением.
— Что ж, ей-богу, — сказал он, — вы, конечно, говорите исключительно правдоподобно. Просто удивительно правдоподобно. Мне редко доводилось слышать, чтобы такую гениальную версию составляли за такой короткий промежуток времени.
— Это не составило труда.
— Почему?
— Потому что так случилось, что это правда.
— И это можно подтвердить? Можно ли подтвердить какую-либо часть этой истории?
— Мандулян и его приятель могли бы, но, разумеется, они не станут этого делать. Пастор может подтвердить, что я подошел к поместью в половине одиннадцатого. Но от этого мало проку.
— Пастор! — воскликнул Флеминг. — Вы видели его той ночью?
— Да. Он стоял на каменном мосту на дороге, что ведет к усадьбе.
— Вы узнали его в темноте?
— У меня был с собой фонарь, и свет упал на него. Но я не думаю, что он видел меня.
— Скажите мне, — нетерпеливо спросил Флеминг, — вы четко видели его лицо?
— Бог мой, да. Между нами не было и ярда, когда я заметил его. Я был довольно-таки шокирован и автоматически включил свой фонарь.
— Был ли у него большой кусок лейкопластыря на лбу?
— Нет.
— Вы уверены?
— Абсолютно. На нем не было шляпы, и я бы это заметил.
— Понимаю. Но кроме него у вас нет прямых доказательств.
— Нет. Ни малейших. Разве что кто-то видел меня на террасе с Мандуляном, когда я пришел. Но это крайне маловероятно. Было очень темно.
— Что ж, Лоуренс, — сказал Флеминг, поднимаясь, — то, что вы рассказали мне, очень изобретательно и очень правдоподобно. Обещаю вам одно: я буду внимательно выискивать любые мелочи, которые могли бы подтвердить вашу историю. Мне крайне неприятна мысль, что будет повешен невиновный человек.
— Чувство, которое делает вам честь, — сухо ответил Лоуренс.
Глава XII. История викария
Когда Флеминг вернулся в Килби-Сент-Бенедикт, голова у него шла кругом. Конечно, любой детектив привыкает выслушивать ложь и лжецов. Это является частью ежедневной рутины. Но в этом случае Флемингу казалось, что дело становилось немного запутанным. Казалось, что каждый либо лжет, либо что-то утаивает. Последнее дополнение в этом спектакле было потрясающе правдоподобным. Но был ли Лоуренс лжецом, или он говорил правду? Если верно последнее, то Мандулян, по меньшей мере, утаивал правду. Если же первое, то он был самым способным обманщиком, которого когда-либо встречал Флеминг. Было очень сложно поверить в то, что каждое слово в этой истории не соответствует действительности, что в ней не было ни слова правды. Его версия насчет фрагментов письма была интересной. В письме все указывало на то, что Лоуренс согласился на встречу с кем-то в половину одиннадцатого в один из вечеров. Но ни имя, ни конкретный вечер не были известны. Да, это было интересно, весьма интересно. И еще история о виски с подмешанным наркотиком. Если бы это было правдой…
Флеминг, откинувшись в автомобиле, который возвращал его в Килби, закрыл глаза и представил, что каждое слово, сказанное ему Лоуренсом — правда. Мандулян и Лоуренс оба выпили виски с наркотиком, подмешанным туда кем-то, кто наверняка знал, что Мандулян в тот вечер решит выпить, но мог и не знать, что Лоуренс будет там. Поэтому предположение Лоуренса, что Мандулян сам намеренно одурманил себя, чтобы дать сообщнику выполнить всю работу, казалось неправдоподобным. Это возможно, но притянуто за уши. Флеминг предпочел другой вариант: кто-то намеренно одурманил Мандуляна и непреднамеренно — Лоуренса. Для какой цели человек, который знал, что Мандулян будет пить виски, подмешал туда наркотик? Чтобы встретиться с Перитоном в поместье. Потому что если не в поместье, то зачем тогда было одурманивать Мандуляна?
Кто знал, что Перитон будет в поместье тем вечером? Человек, который знал, что Перитон приходил в поместье почти каждую ночь. Человек, которому Перитон весело крикнул вслед из окна своего коттеджа: «Все равно я приду сегодня». Человек, у которого в субботу утром произошла бурная ссора с Перитоном, закончившаяся разрывом помолвки с ним. Человек с эксцентричным, томным, страстным, восточным темпераментом. Тут Флеминг открыл глаза и ударил по мягкому сиденью автомобиля рядом. «Черт возьми, — воскликнул он, — она не разрывала помолвку с ним тем утром. Она сказала: «Прощай, дуралей», — а так помолвки не разрывают».
Флеминг был самым стойким приверженцем здравомыслия. Если теория, казалось бы, была абсолютно совершенной, если она соответствовала всем фактам, если она отвечала на все вопросы, но все-таки противоречила здравому смыслу, Флеминг инстинктивно сомневался в ней. И это был хороший пример тому: теория, что Дидо Мандулян одурманила наркотиком своего отца, чтобы иметь свободу действий тем воскресным вечером, безнадежно рушилась под напором инстинктивного здравого смысла Флеминга. Эта теория не согласовывалась с роковыми словами «Прощай, дуралей», и поэтому он отверг ее и решил больше не предаваться теориям, пока еще раз не поговорит с миллионером.
Он отправился в усадьбу и был приглашен в кабинет Мандуляна. Флемингу сразу показалось, что крупный армянин очень насторожен, что его самообладание несколько чересчур бросалось в глаза, а его действия казались слишком продуманными.
— Я был у вашего человека, Шустера, — начал инспектор, — и он не отрицал, но и не признал предположение, что вы когда-то его знали. С другой стороны, он рассказал мне странную историю — что он пришел сюда в воскресенье вечером; что оказался под воздействием н