— И он решил использовать оба стакана, сэр.
— Что ж, это может быть так. А может быть и так, что Перитон на самом деле был там, только его никто не видел, и что Мандулян действительно хотел выпить в качестве исключения.
— Это большой дом, полный слуг, сэр, — предположил сержант Мэйтленд. — Можно считать, что кто-нибудь наверняка бы его увидел.
— Я думал об этом. А также я думал о том, что эти события имели место или, как предполагается, имели место в то время дня, когда всякая живая душа в английском загородном доме крепко спит. Половина третьего в воскресный день летом. Это то время дня, когда вы не ожидаете никого увидеть.
— Может быть, — ответил Мэйтленд, — может быть, именно поэтому старый Мандулян выбрал его.
— Что ж, это, конечно, тоже возможно, — сказал Флеминг. — Конечно, это возможно. Но тогда возникает вопрос о бутоньерке. Если Мандулян не давал Перитону орхидею в воскресенье днем, то когда он ее ему дал? Перитон не получал ее в субботу — по крайней мере, никто не видел его с ней, и у него не было очевидной возможности получить ее — но она была у него в понедельник. Тем не менее, это может оказаться легко объяснимо. Теперь, что касается этой куропатки. Она на самом деле существует, я полагаю?
— О да, сэр. Слуга принес и отдал ее повару, и все слуги видели ее на кухне. На самом деле, сэр, они съели ее на кухне.
— Так что если Мандулян и придумал визит Перитона, он не придумывал куропатку. Возможно, он думал, что это будет хорошей и убедительной косвенной деталью как доказательство того, что Перитон действительно приходил в поместье.
Сержант Мэйтленд слегка кашлянул.
— Вы не упустили из виду, сэр… — он решился продолжить: — Вы не упустили из виду перо куропатки, найденное в кармане Перитона?
— А ведь и вправду, я позабыл! — воскликнул Флеминг. — Спасибо, Мэйтленд, я забыл об этом. Конечно, это, казалось бы, связывает Перитона с куропаткой, хотя, конечно, не обязательно именно с той куропаткой, которую отдали слуге.
— Да, сэр.
— Вы знаете, Мэйтленд, я действительно не обращал никакого внимания на это перо. Дайте мне подумать, оно было найдено в кармане жилета Перитона и было покрыто кровью. Это верно, не так ли?
— Да, сэр. Результатом погружения тела в реку стало то, что часть крови была смыта, но перо, безусловно, по-прежнему окровавлено.
— Безусловно, безусловно. Определенно окровавлено, — Флеминг размышлял. — Хотел бы я знать, имеет ли эта куропатка какое-то значение. Важна ли эта деталь?
Он погрузился в глубокие размышления, и Мэйтленд не хотел прерывать их. Наконец Флеминг поднял взгляд и сказал:
— Знаете, Мэйтленд, я пренебрежительно отнесся к этому перу. Честно говоря, Мэйтленд, в этом деле я сделал очень большую ошибку. По крайней мере четыре дня я верил каждому слову старого лиса. Все указывало на Лоуренса как на убийцу, и я не принимал каких-либо усилий, чтобы проверить байки Мандуляна. Он сказал, что Перитон пришел с куропаткой, и поэтому я больше не думал об этом пере. Но если Мандулян солгал о визите Перитона, то эта куропатка становится важна.
— Каким образом, сэр?
— Я не имею ни малейшего понятия, каким образом, мой друг. Но если старый лис лжет об этом, то тут должна быть какая-то причина. А теперь просто слушайте меня, Мэйтленд, и остановите меня, если я ошибусь. Либо это перо попало в карман Перитона, потому что он положил его туда, либо потому, что его положил туда кто-то другой, либо по случайности. Так?
— Согласен, сэр.
— Отлично. Если он положил его туда сам, тогда оно бы не было окровавлено, никому не нужен окровавленный ершик для трубки. Следовательно, кровь на пере его собственная. Если кто-то другой положил перо в карман, то я не могу объяснить такое эксцентричное поведение. А если оно попало туда случайно, то что за случайность это могла быть?
— Когда он нес ее, сэр? — предположил Мэйтленд. — Возможно, под мышкой?
— Невозможно, — решительно ответил Флеминг. — Абсолютно исключено. Если вы находите мертвую птицу, вы несете ее за шею, за ногу или за крыло, но как бы вы ее не несли, вы держите ее в вытянутой руке. Вы не даете ей задеть ваши штанины, не говоря уже о вашем жилете. Это здравый смысл. Нет. Первое, что нужно сделать, это анализ крови. Если это человеческая кровь, то перо служило для чистки трубок; если это кровь куропатки, то перо застряло в кармане Перитона случайно. Вопрос в том, в чем заключалась эта случайность? Отправьте перо в Скотленд-Ярд с курьером, Мэйтленд, и получите по телефону их отчет. Теперь другое. Кто-нибудь из слуг слышал или видел что-нибудь в воскресную ночь?
— Нет, сэр. Они все рано отправляются спать и спят в другом крыле, в задней части дома.
Около одиннадцати часов вечера поступил звонок из химического отдела штаб-квартиры с сообщением, что на пере была кровь куропатки, а не человека.
— Что это за случайность? — в пятидесятый раз за этот вечер спросил у себя Флеминг, задув свечу.
Глава XVIII. История Лоуренса
В субботу утром Джон Лоуренс официально предстал перед судом в Пондовере и был обвинен в умышленном убийстве Сеймура Перитона. Он не признал себя виновным и, разумеется, сохранил право на защиту. Флемингу пришлось присутствовать на суде и дать официальные показания по аресту, и после неизбежного возвращения обвиняемого под стражу ему сказали, что тот хотел бы с ним поговорить.
Он обнаружил Лоуренса спокойным и сдержанным, как и всегда. Флеминг подумал, что еще никогда не сталкивался с кем-либо, кто оказался бы настолько равнодушным — абсолютно равнодушным к переменам и шансам на успех. Он чувствовал, что если бы Лоуренс был оправдан по обвинению в убийстве, он бы так же бесстрастно подчинился решению суда, как если бы он был признан виновным.
— Мне сказали, что вы хотите меня видеть, — сказал Флеминг, когда вошел в камеру.
— Да. Думаю, что вы из тех примечательных людей, которые известны как беспристрастные полицейские. Таких немного, вы знаете.
— Спасибо, — ответил Флеминг.
— Не стоит благодарности. И так как я считаю, что вы один из них, я собираюсь предоставить вам некоторую информацию, которую при обычных обстоятельствах мне стоило бы предоставлять только моему адвокату. Но я считаю вас достаточно справедливым, чтобы обнаружить такую улику, которая будет достаточно говорить в мою пользу, чтобы соперничать с тем, что против меня. И это самая большая любезность, которую я могу оказать полицейскому.
Мужчина слабо улыбнулся и добавил:
— Я могу сказать, что это любезность, которую я никогда раньше не мог оказать полицейскому. Послушайте, дело вот в чем. Знаете ли вы некоего Роберта Маколея?
— Знаю. Я достаточно хорошо знаю его.
— Хорошо! Недавно он приходил ко мне, и в ходе нашего разговора я пришел к выводу, что он что-то скрывает. Я вполне уверен, что он мог бы подтвердить мое утверждение, что с одиннадцати до четверти второго ночью в прошлое воскресенье я лежал на том диване под наркотиком.
— О, так он мог бы? — спросил Флеминг, задумавшись. — Таково было впечатление, которое вы получили от вашего разговора?
— Да.
— Если это так, то в таком случае это доказало бы, что Мандулян солгал.
— Солгал — и кое-что похуже.
— Хуже? Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду, — ответил Лоуренс с легким намеком на теплоту в голосе, — я имею в виду, что точно знаю, что произошло ночью в воскресенье, и точно знаю, в какую ловушку я попался.
— Продолжайте. Расскажите мне, что вы думаете об этом.
— Хорошо. Вот что произошло, насколько я могу судить об этом. Это единственный возможный способ, чтобы объяснить все. Я шантажировал Мандуляна.
— Кстати, в чем была его вина?
— Нет причин, по которым я не могу рассказать вам этого теперь. Я попал в капкан и лучше расскажу вам все. Во время геноцида армян в 1912 году большая группа армянских женщин и детей была собрана в деревне Ериван и отправлена на север, к российской границе, горной тропой, о которой знало очень мало людей и о которой, разумеется, не знали турки. Мандулян продолжал зарабатывать деньги, сдавая и продавая тележки и автомобили — что угодно на колесах — тем, кто убегал оттуда, и он продал множество вьючных мулов и прочего тем людям, которые должны были уйти этой горной тропой. Затем ему пришло в голову, что, продав информацию о женщинах туркам, он, вероятно, провернет двойную сделку. Турки заплатят ему за информацию, и после резни, которая неизбежно произойдет, он, возможно, сможет дешево выкупить мулов обратно. Обе маленькие сделки прошли очень хорошо. К сожалению, для этого ему пришлось написать четыре письма. Он не хотел этого делать, но это было необходимо. Турецкие офицеры потребовали показать маршрут на бумаге, чтобы отыскать тропу.
— Подлец! — воскликнул Флеминг. — Бесчеловечный, коварный негодяй!
Лоуренс, казалось, был позабавлен этой вспышкой гнева обычно спокойного детектива.
— Ох, не знаю, — сказал он. — Жизнь в Малой Азии по большей части такая. Каждый сам за себя, а остальное берет на себя дьявол.
— Но, черт возьми…
— О, это было немного чересчур, я признаю. И армяне тоже так подумали. С тех пор они потратили немало времени и порядочную сумму денег на поиски человека, который показал туркам эту тропу.
— Как вы нашли эти письма?
— Это слишком длинная история, чтобы рассказывать ее сейчас. Я узнал об их существовании от турецкого офицера, и мне удалось добыть три из них. Я думаю, что четвертое письмо все еще находится где-то в Малой Азии. Но давайте вернемся к моим собственным делам.
— Что за бесчеловечный мерзавец, — снова пробормотал Флеминг.
— Не беспокойтесь о нем. Что ж, я шантажировал его; возможно, Перитон тоже шантажировал его. Во всяком случае, по той или иной причине Мандулян хотел убрать его с дороги, и поэтому он устроил ловушку, чтобы избавиться от нас обоих. Он попросил меня прийти и увидеться с ним в воскресенье ночью; он заставил меня выпить виски с наркотиком, выпив его сам; пока мы оба лежали без сознания, соучастник Мандуляна отправился и убил Перитона, сбросил тело в реку у коттеджа, а потом пошел к плотине и оставил эти следы борьбы. Он снял мои ботинки, оторвал клочок ткани от моего пальто и оставил мои отпечатки пальцев на ноже в то время, пока я был без сознания, он оставил эти улики на плотине. Он подумал, что течение унесет тело вниз по реке, но оно случайно застряло у этого моста. Ему пришлось сбросить тело в реку как можно ближе к коттеджу, потому что он, разумеется, не хотел идти дальше ближайшего места, где мог сбросить тело. Он выбрал плотину в качестве места, чтобы оставить улики, потому что оно скрыто, и он мог оставить эти следы без риска быть замеченным, пока он это делал, а еще потому, что он знал — там есть участок влажной земли.