— Я не ребенок!
— Разве? Ведете себя по-детски. Непонятно за что на меня обижаетесь, прячетесь, пропускаете завтрак…
— Я не обижаюсь…
— Но последние два пункта не станете отрицать?
Последний раз меня отчитывали, когда мне было одиннадцать.
— Я больше не буду…
— А вот это отличная новость. — Маг предложил руку и ожидающе поднял брови. Помедлив, я положила ладонь на его локоть. — Я не съем вас, Этансель, — сказал Райдер, повернув к дому. — Просто я хочу видеть этой зимой не только волков.
Он помогает мне от скуки.
Но разве так бывает?
Потом на ум пришла подобранная дядей Чарли кошка, оставшаяся жить в магазине, а в благодарность за еду и эликсир от блох приносившая к его ногам пойманных мышей. Регину дядя выловил из канавы, услышав истошные мявы, а потом тайком от жены и служанок — тетя Скарлет не терпела животных в доме — купал в ванной, пока я отчищала его замаранные брюки и ботинки. А ведь дядя полез в грязную жижу совсем не для того, чтобы Регина воевала с мышами за его раритеты…
Выходит, я для Райдера такая же кошка?.. Ну… Пусть так.
Когда я в первый раз осталась в гостиной после обеда, маг насмешливо отсалютовал бокалом:
— За смелость! …В шахматы играете? — с надеждой спросил он чуть погодя.
В шахматы я играла. Не очень хорошо, но играла, большей частью, правда, любуясь точеными фигурками с глазами-агатами, серебрением в складках одежды и бриллиантовой тиарой ферзя. Еще были шашки — корона с обратной стороны нефритового кругляша блестела кровавым рубином — и потрепанные карты, отчетливо пахнущие бренди и конфетами.
— Это не конфеты, это хиндостанский ром, — смутился Райдер.
В шахматы он был выше меня на голову, обидно разбивая тщательно выстроенную защиту всего за четверть часа, и в висте я едва сдерживалась, чтобы не начать жульничать — научилась у Арчера. Блефовал Райдер мастерски, но о том, что карты можно подтасовывать, кажется, даже не подозревал. Или не ожидал от меня. Я вспоминала, что леди не рекомендуется играть в карты, тем более, мухлевать. И честно побеждала один раз из пяти.
Время от времени маг доставал лото, и тогда к нам присоединялась миссис Ллойд. Валлийка морщила лоб, шевелила губами, водила пальцем по карточке, разыскивая нужную цифру, и по-детски радовалась, выигрывая. Щеки-яблочки наливались румянцем, глаза сияли, а заваренный ею травяной чай можно было смело подавать Королеве. А после просить себе пэрство.
В один из вечеров, когда миссис Ллойд везло как благословленной Триединым, я обнаружила в своей чашке с чаем щедрую ложку меда.
— Спасибо, — поблагодарила я служанку, когда Райдер ненадолго отлучился.
— Ай, да что там, — отмахнулась валлийка, качнув кружевами на чепце. — Вы хорошая девочка, порядочная. Скромно себя ведете, не то что другие…
О. Оказывается, тут и другие бывали. Хотя чему я удивляюсь — Райдер взрослый мужчина…
…Тини, слуги всегда знают, что происходит в доме.
Маг вернулся и передал мешочек с бочонками мне. Я потрясла его, запустила руку в покрытый черным крапом плесени старый шелк и чуть не подпрыгнула, получив пинок по ноге. Ай!
Миссис Ллойд напряженно рассматривала свою карту, зато Райдер, сделав страшные глаза, уставился на меня.
«Что?»
Маг указал подбородком на служанку, потом на мешок с бочонками.
«Что?..»
Райдер снова ткнул на карточку, на мешок, на высокую стопку выигранного миссис Ллойд печенья — мы использовали его вместо ставок.
«И?..»
Маг, возмущенный моей недогадливостью, комично всплеснул руками, подражая выигравшей валлийке, и снова уставился на меня.
«Теперь ясно?»
Я кивнула и на ощупь отыскала нужный бочонок.
— Четырнадцать.
— Это у меня! — чуть не хлопая в ладоши, обрадовалась миссис Ллойд.
Маг откинулся на спинку кресла и подмигнул, а я закусила нижнюю губу, сдерживая смех.
— Чаще улыбайтесь, Этансель, — сказал позже Райдер. — Вам идет улыбка.
Общая тайна, пусть и глупая, сблизила. Мы заговорщицки переглядывались поверх головы подслеповатой служанки, обменивались секретными знаками, вздыхали в унисон, отдавая проигранное печенье, и уже через неделю я поймала себя на том, что спокойно кладу руку на локоть мага и разбираю вместе с ним газетные листы.
Мокрые почему-то страницы в буквальном смысле свалились нам на голову во время воскресного завтрака; письмо в плотном конверте, красиво планируя из стороны в сторону, завязло уголком в дрожащем лимонном желе.
— И тебе хорошего дня, Шон, — пробормотал Райдер. Прочел записку, дернул щекой, искоса взглянул на меня, смял бумагу и отправил ее в камин.
Газеты мы высушили, разложив их в кухне на печи, потом читали, передавая друг другу. Райдер подолгу изучал разделы о колониальной политике — особенно тщательно новости Хиндостана и Персии, — и внимательно просматривал полосы о магии, науке и контактах с древними народами.
Я читала раздел домоводства и, немножко стесняясь, сплетни. Оказывается, этой зимой рекомендуют подавать не лимонное, а ягодное желе, а салфетки на вечерах и балах, где присутствуют дебютантки, складывают розами. Эту страницу я отложила как несущественную — меня бы все равно не представляли Королеве. А у Мэри, наверное, было очень красивое платье. Ей идет белый… И шелковые цветы в волосах. Я потерла кончик носа и вытащила номер десятидневной давности.
«Новая жертва Потрошителя!» — выкрикнул мне в лицо крупный, на весь разворот «Дэйли Телеграф», заголовок. «Нечеловеческая жестокость!», «Сумасшедший убийца!», «Жители Уайтчепела обвиняют Скотланд-Ярд в бездействии!» Статью я читать не стала, мне хватило фото. Крупного, очень подробного. И того, что тело девушки
…нет, Тини, ты ошиблась. Ты ее не знаешь. Просто похожа!
нашли в двух шагах от дома, где я провела последние четыре года. Ногти сжатой в кулак руки остро впились в ладонь.
…в прошлом. Все это в прошлом. Эта улица, эта грязь, эта выщербленная каменная кладка стены, эти лица — репортер запечатлел тесный полукруг любопытных, постоянный изматывающий страх оказаться в тюрьме, быть избитой, быть изнасилованной, быть проданной на декокты — все это в прошлом. Что бы ни случилось, к Арчеру я больше не вернусь. Никогда.
— Что-то интересное? — Райдер уже закончил свою стопку и теперь с любопытством смотрел на меня.
— Что?.. О да! — зашелестела я бумагой, приподняв уголки губ. Леди не хмурятся. — Из-за новой книги месье Виктор стал затворником и даже обрил себе голову, чтобы не покидать парижской квартиры!
— Ох уж эти творческие люди, — хмыкнул маг. — Поменяемся? Или в шахматы?.. Этансель, хотите апельсин? — упал мне в руки кроваво-красный тарокко. Из кухни донесся возмущенный крик миссис Ллойд и мужчина в притворном ужасе закрылся газетами.
Кажется, магу действительно было одиноко. Из обмолвок Райдера я поняла, что раньше его всегда окружали люди — в Ландоне, где он был вхож в джентльменские клубы и на приемы, затем в Хиндостане, в полку. А из-за, образно выражаясь, болезни, маг оказался в полной изоляции. Все друзья, кроме подарившего игрушку Уилбера, исчезли. Визитов ему не наносили, писем не слали. Как никто из друзей тети и дяди не пришел и не написал мне, когда я оказалась в приюте.
Одиночество — страшная штука. Уж я-то знаю.
Забивая, заглушая его, мы допоздна засиживались в гостиной над черно-белым шахматным полем — Райдер поддавался, и партии растягивались на часы. Читали по ролям пьесы, подолгу гуляли вокруг дома, а оказавшись в тепле, вместе грели руки у камина. Или у печи — если миссис Ллойд не выгоняла нас из кухни.
Несколько раз я находила на полу чешуйки. Крупные, жесткие, они были похожи на зеленоватых жуков. И так же громко захрустели под ботинком, когда я случайно наступила на них. Ойкнув, я отпрянула и врезалась в Райдера.
— Все в порядке? — подхватил меня маг, не позволив упасть. Увидел чешую, ругнулся и ногой затолкнул ее под софу. — Хорош бы я был сейчас где-нибудь у вице-короля. «Мистер, это не вы обронили?» — передразнил он лакея. — …Сыпется, — пожаловался маг. — И зудит, — потер щеку под маской.
— Может, снимете? — кивнула я на черный бархат, закрывающий половину лица. — Я не испугаюсь, правда, — сказала я прежде, чем подумала. А потом поняла, что действительно не боюсь. Чешуя на лице — это не обрезанный нос Сьюзан. Слава Триединому, Райдер не имеет ни малейшего отношения к чудовищам, порожденным Уайтчепелом.
— Не стоит, — покачал головой маг, и его глаза потемнели. — Мне не нужна жалость, Этансель.
— Я не…
— Превосходно. — А рыжие пятнышки вокруг зрачка стали ярче. Я вспомнила, как разгорались глаза Уилбера, и замолчала.
Райдера я действительно не жалела — он жив, он выздоравливает, он силен и небеден, к чему жалость? — но сочувствовала. Жить, дышать, творить, быть самим волшебством и воплощенной свободой, а потом оказаться запертым в глуши — это больно. Как лишиться руки. Или семьи…
Отблески пламени плясали на полированной шахматной доске, рельефно высвечивали высокие скулы Райдера, упрямый жесткий подбородок и крупный рот. Плечи широкие, обтянуты белой рубашкой с воротником-стойкой, прикрывающей шею. Не по моде длинные темно-русые волосы собраны в низкий хвост, выбившиеся пряди маг заправляет за уши правой рукой. На левой тонкая замшевая перчатка. Райдер старается ей не пользоваться — всякий раз, когда он шевелит пальцами, бежевую кожу натягивает выпуклый узор чешуи.
Маг перехватил мой взгляд, и я опустила ресницы.
— Вам шах, Этансель.
Пожертвовав конем, я вывела короля из-под угрозы.
— Шах.
Минус ладья, зато Его Величество счастливо сделал скипетром из-за спины ферзя.
— Шах и мат.
Опять!
— Как вы это делаете?! — стукнула я высокой, в треть фута, фигурой по доске. Единорог упал, покатился, сверкая хрустальным рогом. Мы с Райдером одновременно бросились ловить его и, столкнувшись руками, смахнули выстроившиеся клином пешки.