Маг отряхнул руки и отпустил меня.
Зажимая рот кулаком, часто дыша, я сползла на пол и забилась в угол. Тело сотрясала крупная дрожь, сердце билось где-то в горле, а осознание, что я снова вижу — и даже лучше, чем раньше! — не радовало, а пугало. Маг не отдал меня полиции, потратил собственную силу на лечение — зачем?! Что ему нужно?!..
Мужчина, не обращая на меня внимания, расстегнул запонки, положил их на край чаши-умывальника — ониксы в оплетке черненого серебра негромко стукнули о фарфор. Маг закатал рукава выше локтя, опустил руки в ванну. Грязная вода, подаваемая из Темзы, забурлила, посветлела, выплеснулась на пол и успокоилась, а вены на мужских руках начали менять цвет, из голубых превращаясь в алые, будто по ним текло жидкое пламя. В комнате стало ощутимо теплее, плитка стен покрылась конденсатом.
Маг вынул руки из воды и вытер их банным полотенцем.
— Мыло, — ткнул он пальцем на резную деревянную коробку, — щетка, расческа, — кивок на полку. — Приведешь себя в порядок — поговорим. — И вышел. Спустя минуту из-за двери донеслось: — Не будешь мыться сама — пришлю слуг!
Ощущение, что меня, как каплуна, готовят к обеду, стало нестерпимым: поймали на птичнике, посадили отдельно… Комната-клетка, а лианы мозаики оплели ее сетью — не вырвешься.
Дверь скрипнула, и я вскочила.
Молоденькая хиндостанка с красной точкой на лбу поклонилась, повесила на крючок для полотенца вешалку с платьем, отдельно белье и, пятясь, исчезла, а я начала раздеваться. Бок и живот — сплошной синяк, испещренный царапинами и волдырями, — опускаясь в горячую воду, я вцепилась в бортики, сдерживая стон. А еще у меня, оказывается, нос разбит… Я заметила это только сейчас, умываясь. Вот откуда металлический запах крови!
Дорогое сандаловое мыло покрыло меня толстым слоем пены. Крепко зажмурившись, я поскребла пальцами голову, потерла ладонями шею, плечи, спину, дважды окунулась и потянулась за полотенцем.
…несколько дней назад, купаясь даже не в тазу — в ведре, которое перед этим пришлось отмывать от угольной пыли, я с тоской мечтала о ванне. Зимой тетя Скарлет ставила ее на кухне, перед большим очагом и, ворча, время от времени подливала кипяток из чайника: «Простынешь…» Когда же я наконец вылезала, меня ждал старый дядин халат, огромный и тяжелый, как судейская мантия, и чашка какао…
Зябко обняв себя руками, я вернулась в комнату мага. Называть ее «спальней» я боялась — так дети надеются, что, если закрыть глаза, бугимен их не тронет.
Уилбер, ослабив галстук, сидел в бамбуковом кресле. Ноги на столе, в пальцах сигара. Глаза мага скользнули по слишком широкому, несмотря на отсутствие корсета, платью, по подолу, из-под которого неприлично выглядывали лодыжки, и остановились на торчащих во все стороны волосах.
— М-да.
Не отрывая от меня взгляда, Уилбер тщательно затушил сигару в серебряной пепельнице, подошел легкой пружинящей походкой.
— Замри, — приказал он, забрав мое лицо в ладони, и решительно прижался к губам, раскрывая их уверенным поцелуем.
Вскрикнув, я уперлась в его грудь, выгнулась, пытаясь увернуться, ударила по плечу, и испуганно затихла, увидев, как на лбу мужчины вздуваются вены, а глаза из карих становятся красными.
Руки бессильно повисли. Чужой рот был жадным, требовательным, обжигающе-горячим, но от его прикосновений трясло, будто я стояла голышом на морозе. Заледенели ноги, покрылась холодным потом спина. Заломили виски. Всхлипнув, я вцепилась в рубашку мага — не прижаться, нет! — не упасть! — и взмолилась Триединому, чтобы он лишил меня сознания. Не хочу понимать, не хочу чувствовать, ЧТО будет дальше…
И вдруг маг оттолкнул меня, почти отшвырнул.
На кончиках его пальцев, превращая длинные ногти в фитили, разгорались огни. Голубое бездымное пламя спиралями поползло по рукам, окутало мужские запястья, локти, лизнуло плечи, опалило воротник, завихрилось протуберанцами на теле, прожигая одежду. Ругнувшись, маг стряхнул пламя в камин, и дрова в нем не занялись, не вспыхнули — разлетелись золой! Решетка потекла, кованый трилистник поник, потеряв форму, заплакал чугунными слезами.
На лице Уилбера пролегли глубокие морщины; стиснув зубы, он сгорбился, обхватил себя руками — совсем как я недавно, мучительно застонал и замер. В звенящей тишине было слышно только его дыхание, резкое шорканье метел на улице, звук проезжающих экипажей и раздраженный голос мисс Шелл внизу. Секундная стрелка каминных часов сделала два оборота.
Маг медленно распрямился. Выдохнул — кажется, с облегчением. Повернулся ко мне:
— Встава… — и вдруг выскочил на балкон — прямо через стеклянную дверь — та разлетелась осколками. Исторгнутому им столбу пламени мог бы позавидовать валашский дракон.
На улице закричали, заахали, а размеренный звон подков по мостовой превратился в истеричный перестук, сопровождаемый перепуганным ржанием.
В коридоре раздался топот, в дверь заколотили:
— Сагиб! Сагиб! Господин! Сагиб Уилбер! — Что-то еще на хинди. — Сагиб!
К мужскому голосу присоединился женский:
— Шон! Шон, что случилось?! Шон, немедленно открой!
— Все в порядке, — сипло сказал маг, стирая сажу с губ. — Раджив, Шелл, все хорошо. — Осколки стекла захрустели под его туфлями.
— Шон, ты всю улицу распугал, — голос мисс Шелл из обеспокоенного стал злым. — Ты нарочно это делаешь?! Изо всех сил пытаешься уничтожить мою репутацию?! — Девушка стукнула кулаком по двери. — Мало мне черномазой прислуги, не говорящей по-английски, расстроенной помолвки, твоего отказа от траура — о нас весь Ландон судачит! — так еще эта выходка! Огнедышащий братец! Восхитительно!.. Ты уже не в диком Хиндостане, Шон Роуэн Уилбер!
Маг досадливо поморщился и, залпом осушив стакан воды, повел рукой. Голос мисс Шелл моментально стих, уличные крики исчезли. Выгнув пальцы под немыслимым углом к ладони, маг сделал новый пасс. Стеклянные осколки, сверкая острыми гранями, взмыли в воздух и начали быстро укладываться на свои места внутри палисандровой рамы — снизу вверх, превращая дверь в неокрашенный витраж. Легкий поворот загорелого запястья — по стеклу пошла рябь, разглаживающая трещины. И так же быстро разглаживались царапины на мужской щеке.
Вжимаясь в стену, я потрясенно следила за Уилбером. За эти полдня я увидела больше активной магии, чем за все семнадцать лет своей жизни. Конечно же, я пользовалась амулетами — раньше — и видела в Уайтчепеле действие простейшей волшбы полукровок. Подкармливала брауни и вместе с тетей Скарлет сыпала на подоконники освященную соль, больше по традиции, чем от страха — кто видел злого духа в Хэмпстеде? — прятала щепку святочного бревна на удачу, а в детстве плясала с фейрис в саду. Потом я выросла и перестала их видеть. Но то, что делал маг, было невероятно. Невозможно. Просто немыслимо!
…жутко.
Человеческая магия проявляется в детстве, и обычно она ничтожно слаба. Прочесть наговор, благословить, если отмечен Триединым, или наоборот, проклясть, если есть метка Падшего. Все. И только в семьях аристократов рождаются те, чья сила способна поспорить с волшебством Древних народов — так говорят. Еще говорят, что если бы не они, люди бы вымерли, сожранные демонами и чудовищами, или стали бы вечными слугами Старой крови — они до сих пор уводят путников под холмы. Правда это или нет, я не знаю. Но знаю, что маги подчиняются Королеве, потому что только она способна помочь им справиться с безумием, идущим рука об руку с силой.
…а если Уилбер безумен?!
Он же совсем себя не контролирует!
— Удивительное рядом, — шевельнул усами маг. — Сядь, — указал на низкую скамейку у стола. Прикоснуться ко мне он больше не пытался, отошел за кресло, положил ладони на лакированную спинку. Глаза Уилбера медленно тухли, приобретая нормальный цвет.
— Как тебя зовут? — спросил маг.
— Тин Хорн, сэр.
— Где родители?
— Умерли, — тихо сказала я.
— Родственники есть?
— Нет, сэр.
— Отлично.
…еще говорят, маги бездушные. Они живут так долго, что душа у них выгорает.
Я положила руки на колени и, закусив обожженную поцелуем губу, уставилась на пальцы с заусенцами.
— Я хочу, чтобы ты оказала услугу моему другу. В обмен на нее я забуду, что ты пыталась меня обокрасть.
Сначала мне показалось, что я ослышалась. Вскинулась, наткнулась на жесткий взгляд и снова села.
— Что я должна буду сделать?
— Ничего такого, что бы ты не умела…
…что-то украсть?
— …развлечешь его.
Что?!
— Я не проститутка! — вскочила я. Опрокинувшаяся скамейка громко стукнула об пол.
— Предпочитаешь Ньюгейт? — поднял бровь маг. — В общей камере ты даже до виселицы не дотянешь. Рассказать, что там с тобой сделают, или сама догадаешься? — наклонил он голову к плечу.
— Я не проститутка…
— Тем лучше. Возиться еще и с сифилисом я бы не хотел.
— Я… Я… Я никогда… — Слова застревали в горле, как пересушенные каштаны. — Я еще… Я ни разу…
— Хочешь сказать, что ты девственница? — весело удивился маг. — Удивительное рядом, — повторил Уилбер, когда я кивнула. Уголок его рта скривился в усмешке: — Значит так, Вирджиния [от англ. Virgin — девственница] Хорн. Мой друг — неплохой человек, не старик и не извращенец. Ты едешь к нему или едешь в Ньюгейт. Решай.
В детстве у меня была игрушка, маленькая заводная обезьянка в красном мундире и лохматой шапке гвардейца — она маршировала по столу и стучала оркестровыми тарелками из блестящей латуни. Слова мага отдавались в моей голове такими же ударами.
БАМ! — Вирджиния Хорн.
БАМ! — не старик и не извращенец.
БАМ! — Ньюгейт.
БАМ! — решай.
БАМ-БАМ-БАМ!!!
— Я согласна…
— Я так и думал. — Уилбер открыл стоящую на столе шкатулку, порылся в ней, бросил мне кольцо из светлого металла. — Надень.
Тонкий ободок укусил средний палец холодом и исчез.
— Чтобы не искать тебя по всему Уэльсу.
Маг дернул за витой шнур с пушистой кисточкой, свисающий у кровати: