Шелл пока не переходила границ, тонко чувствуя, когда стоит остановиться, но уже сейчас доставляла неудобства, сблизившись с кланом Сент-Клер и потчуя репортеров подробностями своей и его жизни — через горничных, конечно, — леди не опустится до сплетен. А что будет после свадьбы?
Усилившийся дар обнажил суть прелестной мисс Уилбер — честолюбие вкупе с самолюбованием и эгоизмом, и стало ясно, что никакие душеспасительные беседы об ожидаемом от нее поведении не помогут. Шелл согласится, отступит, выждет и попробует снова. И так раз за разом, манипулируя паутиной слов, притворными слезами и …допуском в постель? Серьезно? То есть он не просто Корона, а животное в короне?
Постоянно продавливать ее, превращая дом в поле боевых действий, не хотелось. Браться за хлыст, указывая Шелл на ее место, тоже — он в жизни не ударил женщины. И тем более ломать сестру Шона даром, полностью лишая девушку собственных желаний и мыслей.
…а мисс Уилбер впивалась все глубже. Обволакивала, опутывала, оплетала, раздражая душными духами и лестью, мягкими, но настойчивыми советами и подсказками, точно зная, что для него лучше. Для них обоих, и клеймо розовой помады с щеки приходилось выжигать, как заразу проклятия.
— Шон, будь добр, уйми свою сестру!
— …
— Что? Не слышу. Ты где?
— Навещаю матушку на водах. Я сказал, что одобрю любой способ решения проблемы. Шелл теперь твоя головная боль.
— А как зовут твою? — невинно спросил Александр.
— Не понимаю, о чем ты, — после паузы сказал Шон.
— Я не могу дозваться тебя в последние дни, где ты пропадаешь? Или правильнее спросить, с кем?
— С чертежами. У меня эксперимент, я не могу бросить контуры.
— О, это теперь так называется, — развеселился Алекс.
— Иди к черту, — огрызнулся Уилбер, поднимая ментальный щит.
— Умолкаю, — отсмеялся маг. — Просто будь осторожен. За тобой тоже следят.
— Я знаю. В отличие от тебя, у меня есть голем.
— …вдобавок Торнфильд-Холл в такой глуши — леса, болота… Наверняка медведи и волки надоели вам еще в Уэльсе, — щебетала Шелл. — Верно, мистер Райдер?
Торнфильд? — на мгновение нахмурился Алекс. Потом вспомнил: свадьба, граф Винченце и его гувернантка, на которую взъелась Шелл.
…хорошо, что Этансель в Дрэгон Хиллс. Мышонку абсолютно нечего делать среди любвеобильных лордов.
— Да, дорогая, в ближайшие дни я не смогу выехать из Ландона, — сказал Александр, искоса взглянув на гуляющего по соседней аллее полуоборотня, которому штатский костюм мешал точно так же, как ему самому.
…а ведь есть и другие. — Ругнувшись под нос, маг подцепил тростью и раздраженно отбросил с тропинки сползший со шпалер вьюнок.
…стоило ли возвращаться, чтобы снова оказаться под колпаком? Уже не отца, Королевы?..
Впереди расстилалась водная гладь — все тропинки и аллеи Гайд-Парка вели к Серпентайну. Озеро блестело монетой даже в пасмурные дни. Прозрачные волны плескали о берег, шуршали, перекатывая гладкие камушки, и узкие листья плакучих ив, подхваченные спиральным течением, были похожи на мелких рыбешек.
Когда-то здесь плясали дети Старой Крови и собирались друиды, но за тысячу лет истинные родники ушли вглубь, оставив только воду, которую можно пить без опаски, и, кое-где, живую землю.
Кивая прохожим и неумолкающей Шелл, Александр вел девушку вдоль берега, пытаясь понять, откуда доносится тихий мелодичный голос, похожий на хоралы эллиллон. Наконец нашел.
В двух шагах от усыпанной гравием дорожки качался и пел на ветру крупный лиловый цветок, похожий на связку рождественских колокольчиков. От него пахло зеленью, свежестью и почему-то нарциссами.
— Нравится, мисс Уилбер? — перебил невесту Александр.
— Да, он прелестен, — согласилась Шелл.
— Тогда это вам. — Маг шагнул с тропы и вырвал цветок вместе с корнем. Брызнули комья. — Черт, какой я неловкий, — извинился Алекс, обламывая стебель короче. — Прошу, — протянул он лиловое чудо Шелл.
— О, благодарю, мистер Райдер, — заулыбалась девушка, принимая дар. — Я очень, очень рада, что наши мнения относительно выбора графа Винченце совпадают. Когда будет наша свадьба…
Если будет.
В рукаве приятно холодил кожу комочек живого суглинка. [здесь — используется для изготовления големов]
Картинная галерея Армана де Маре открывалась в полдень. Белое двухэтажное здание с портиком и высокой мраморной лестницей стояло в глубине двора, усаженного готовыми вот-вот зацвести магнолиями; их крупные, размером с кулак, светло-розовые бутоны едва заметно подрагивали среди темно-зеленой листвы.
Дорогое удовольствие — отсрочить цветение почти на три месяца.
Сидя на открытой террасе ресторана напротив, Шон наблюдал, как служанка протирает ступени, как дворник сметает невидимый сор и отпирает кованую калитку, распахивая ее настежь. Маг допил чай и, бросив на стол банкноту, короткой перебежкой пересек мостовую, прошел под нависающими над дорожкой ветвями магнолий.
Эхо шагов гулко зазвучало под фронтоном. Стоящий у входа в галерею лакей приветственно распахнул двери:
— Добро пожаловать, сэр.
Внутри было очень светло и очень тихо. Светлые стены, светлые шторы, высокие, почти в рост, забранные тонкими решетками окна, яркие пятна оттоманок, ваз и аккуратно развешанных — чтобы не повредило солнцем — картин. В основном, портретов. Шон медленно повернулся, рассматривая почивших лордов и Королей, ныне здравствующих Советников и неизвестных ему леди и джентльменов.
— В соседних залах марины, батальная живопись, натюрморты. Вы ищете что-то определенное, сэр?
Голос принадлежал блеклому мужчине, как нельзя больше подходящему галерее: светлые волосы, светлое почти безбровое лицо, светлый льняной костюм. И только глаза в обрамлении бесцветных ресниц — темные, живые, блестящие.
— Джонатан Хокинс, управляющий.
— Шон Уилкс, — шагнул к нему маг. — Я хотел бы видеть месье де Маре.
— Месье де Маре сейчас занят, — с сожалением сказал Хокинс. — Возможно, вам мог помочь бы я, мистер Уилкс?
— Не думаю. Я зайду по… — мотнул головой Шон и осекся, наткнувшись на мягкий взгляд Вирджинии.
Золотые, как закат в долине Ганга, глаза смотрели на мир с кротким любопытством, словно в ожидании чуда. Лучистые, ясные, они заглядывали в душу, перетряхивали ее, заставляя замирать от мысли, что разочаруешь, что отвернется, и Шон сначала инстинктивно поднял щит, и только потом понял, что это портрет.
Отодвинув Хокинса, маг подошел ближе, недоверчиво вглядываясь в знакомое лицо.
Золотистые глаза излучали такое ласковое тепло, что он снова почувствовал себя неуютно. Тонкие брови были чуть приподняты, в уголках нежных губ затаилась улыбка. Жемчужно-серый шелк скромного платья подчеркивал безупречную кожу и изумительный ратнарадж [рубин, санскр.] волос. Щеки чуть припухлые, детские, но наметившаяся грудь намекает, что Вирджиния уже не ребенок.
Но еще и не женщина.
Бутон магнолии, светящийся чистотой в лучах солнца. Сколько ей здесь лет? Тринадцать? Четырнадцать?..
…и контрастом — уличная оборванка, извивающаяся в сети у его ног.
Жаркое чувство ошибки стало сродни стремительному скольжению в пропасть — когда бросаешь плетения, хватаешь лианы, впиваешься пальцами в дерн, оставляя глубокие борозды когтей, а камни с грохотом катятся, стучат по плечам, голове, лишают опоры, и воздушный корень баньяна взрезает ладонь, мешая кровь с едким сожалением и — впервые — растерянностью.
— Трогательная наивность и невинная чувственность, — негромко сказал остановившийся за его плечом Хокинс. — И счастлив будет мужчина, для которого раскроется этот цветок. Искра не продается, мистер Уилкс.
— Как вы сказали? — хрипло спросил Шон. — Искра?
— Картина называется «Искра». Одна из лучших работ маэстро.
— Вы знаете, кто изображен на портрете?
— Все, что я знаю — юную леди зовут Этансель, и когда-то она была ученицей месье. За два года, что работаю в галерее, я ни разу ее не видел. Полагаю, мадмуазель француженка — месье Арман долго жил в Париже. «Искру» часто предлагают купить, но она не продается, мистер Уилкс, — повторил Хокинс, показав на ярлык.
— Все продается, — перебил его Шон, отвернувшись от портрета. — Дело в цене.
— Увы.
— Я хочу поговорить с месье Арманом, — повторил маг.
— Сожалею, — покачал головой Хокинс. — Как я уже сказал, он очень занят.
— Я хочу видеть месье Армана, — тщательно выговаривая каждое слово, повторил Шон. Собственное смятение злило, осмелившегося спорить человека хотелось взять за горло, и маг не отказал себе в удовольствии продемонстрировать управляющему стекшую по лицу огненную вуаль.
Хокинс отшатнулся и побледнел.
— Буду благодарен, если вы передадите ему мою просьбу немедленно.
Учитель Вирджинии принял его в студии, имевшей отдельный вход с торца галереи. Длинная светлая комната была точной копией выставочного зала — нейтральный беж обоев, высокие окна на юг, плотные, подвязанные палевыми шнурками шторы. Вдоль северной стены тянулись прогнувшиеся под весом холстов, тюков бумаги, палитр и красок полки, в деревянных стаканах сохли кисти. В центре студии, у задрапированного сливовым шелком каркаса, блестела обивкой кушетка с раздраженно брошенной на восточные подушки чадрой; стоящий за мольбертом пожилой француз поднял вверх указательный палец, делая последние штрихи.
— Терпение, месье.
Стульев не было. Шон скрестил руки на груди, оперся плечом о дверной косяк, глубоко и размеренно задышал, унимая растревоженное пламя. Вдох на семь ударов сердца. Выдох — три. Ноздри трепетали от едкого растворителя и амбры духов прячущейся за ширмой натурщицы.
— Добрый день, — закончил, наконец, художник. Положил грифель в пенал, вытер пальцы о салфетку и вышел из-за мольберта. — Надеюсь, вы простите мой затрапезный вид, — указал он на свободные штаны и рубашку, скрадывающие располневшую фигуру. — Итак, чем могу быть полезен?