— Мистер Марлоу был моим братом и наследником, — угрюмо сказал маг. — Я любил его и предпочел бы видеть живым, но Триединый распорядился иначе. Искренне надеюсь, что сейчас Валентин в лучшем мире. — Порыв ветра захлопнул дверь склепа, и Джиневра, уронив изорванный зубами платок, со стоном осела на землю. — Я вынужден уйти. Леди Марлоу, позаботьтесь о свекрови.
— Он сам?
— Нет, объяснили и научили. Но окончательное решение было его. Все необходимое для ритуала призыва и защиты достал Аттвуд.
— Ясно. Завтра я буду в Мадрасе. — И что-то подсказывало, Аттвуд вряд ли упадет с коня, безболезненно свернув себе шею.
…жаль, то же самое нельзя повторить с Королевой.
Править должна Элизабет, слишком многое завязано на ней и Ее крови. За триста лет Королева вросла в Альбион, стала осью империи и гарантом межправительственных договоров. Убрать Ее нельзя, бескровно заменить невозможно, слабый маг не удержит страну, а ему самому это ярмо не нужно. У Королевы немало противников, но есть сторонники, готовые мстить за нее до последней капли дара. Отец видел внешнюю сторону власти, забыв, что именно Элизабет привела империю к могуществу — и развалить страну из мести, дожидаясь, пока на ослабевший в войне магов Альбион нападут вчерашние друзья?
Нет, Королева будет жить. И править. Он просто выдаст ее замуж — как ближайший родственник, будущий лидер Палаты Лордов и первый равный ей по родовому дару маг.
Триста тридцать лет носить невинность на штандарте как минимум глупо. Королева не молодеет, Источники рождаются все реже — что станет с Ее Величеством, если девы снова исчезнут? Потратит ли Она силы на юность, скрывая, что главный ресурс государства исчерпан, или до самого конца будет служить Альбиону и его жителям? Долг монарха не только в мудром правлении, но в подготовке преемника — и так далее, и тому подобное.
И черта с два Бесси откажется, при соответствующей подготовке умов и настроений глас Божий вынуждены слушать даже Короли.
Укрыв консорта от ментального давления, он сможет издали наблюдать за змеиным клубком Дадли, Сесила, Элизабет, ее мужа и его семьи. Три-четыре года плотной работы, и Королеве будет чем заняться до конца жизни.
Осталось только не свихнуться, затыкая дыры в бюджете и процеживая Остров в поисках Потрошителя.
Голем защитил от считывания Королевой, но не спас от человеческой изнанки — жадности, ненависти, зависти, злости и боли — разыскивая страх, Александр погружался в них, как в мертвую болотную воду. Тонул, давился, задыхался, до крови стискивая звезды амулетов, а вынырнув, подолгу выжигал порезы и чужую память.
Время подгоняло. Газеты представили пожар как поджоги и войну между докерами, но слухи о маге неслись со скоростью лавины: три, четыре, пять дней, и о Гончем в Уайтчепеле будет знать не только Ландон, но и весь Альбион. Опасаясь бегства боггарта, Александр передал образ убийцы полицейскому художнику, велев Эбберлайну размножить портреты среди констеблей, а сам двое суток без перерыва обходил порты Островов и рыбацкие деревушки по обеим сторонам Пролива. Алекс был даже во французском Кале, и только убедившись, что Потрошитель не покидал Альбиона, вернулся на вокзалы столицы.
Первые результаты появились в Паддингтоне: смотритель видел боггарта у поездов, отправляющихся в Бат, Бристоль и дальше, в Уэльс. Время совпадало со смертью Ребекки Вайн, и на карте Ландона, висящей в кабинете Эбберлайна, к черным булавкам найденных трупов добавилась красная линия железной дороги. Еще через день полицейские нашли квартиру Потрошителя в Саутворке, а соседи назвали его имя: Грэхэм Гамильтон. Где он и что заставило боггарта покинуть жилье на несколько недель раньше последнего убийства — полы и мебель укрыло толстым слоем пыли, — никто не знал.
— Вы с Миллером поговорите, господин инспектор, — кусая трубку, посоветовал адвокат Картер. Мужчина стоял на лестничной клетке в окружении шепчущихся полек, ждущих мужей с работы. Вдоль перил сверху и снизу теснились любопытные. — У Миллера парикмахерская на углу, Гамильтон проработал там лет пять, не меньше. Если кто и знает, где его искать, то Миллер. Кровь к крови…
— Понятия не имею, где Грэхэм, — бросил через плечо пегий глаштин [glashty(i)n, мэнская разновидность водяного коня (кэлпи)]. Потом втянул носом воздух и все-таки повернулся: — Ваше сиятельство. — Старую кровь в нем выдавали только черные навыкате глаза и лошадиная челюсть.
Глаштин сполоснул бритву в миске с водой и со скрипом повел ей по намыленному горлу клиента.
— Гамильтон уехал в мае, сказал, ему необходим отпуск. Вернулся через месяц, покрутился и снова пропал.
Трудно бросить угодья.
— Куда собирается, не говорил? — спросил Алекс.
— Нет, господин маг.
— Вы что-нибудь знаете о его друзьях, родных? Может быть, женщине?
— Практически ничего, Грэхэм неразговорчивый малый. Родился в Девоншире, мать умерла родами, отца он знал. Сами понимаете. …Одеколон? — закончив брить, спросил Миллер сидящего в потертом кресле гоблина.
Карлик важно кивнул; блестящие глазки и дрожащий кончик крысиного носа выдавали в нем прирожденного сплетника: «Маг! Ищет боггарта! А констеблей сколько! Что творится, что творится…» Заметив, что Алекс наблюдает за ним, гоблин выпятил губу и отвернулся.
— Грэхэма вырастила бабка, — разбрызгивая шипр, продолжил парикмахер, — когда старуха преставилась, он продал ее ферму и перебрался в Ландон. Друзей не было, женщины… Гамильтон больше по шлюхам.
— Странности за ним замечали?
— Наукой увлекался, если считать это странностью. Схемы рисовал…
…графики и структуры плетений — черновики и учебники нашли в квартире, но сил не хватало даже на простейшие петли. Вторая степень потенциала, насмешка природы, убившая магию Старой крови и не давшая доступа к человеческим заклятиям. Уилбер говорил, что чувствовал себя неполноценным с шестой степенью, а двойка квартерона — практически клеймо отщепенца. Не человек. Не боггарт. Ни сил, ни магии — лишь короткие переходы Туманом и внушение, с которым с легкостью справится клевер.
И Гамильтон начал расширять резерв.
— …даже в Горный Университет ходил. Как раз перед отпуском.
— Ясно. Благодарю за содействие, — улыбнулся Александр и прижал пальцы к виску ерзающего гоблина, стирая память о подслушанном. — Если Гамильтон появится, сообщите об этом в полицию. Я очень надеюсь на вашу сознательность, мистер Миллер.
— А если не скажу? — хмыкнул тот.
— Тогда я вам копыта ампутирую, — пожал плечами маг. Опасные бритвы, лежащие под засиженным мухами зеркалом, разом раскрылись и весело заблестели на солнце.
Отпечатанные в типографии портреты Потрошителя разошлись по городам. Под предлогом поиска организаторов поджога Санта-Катарины, констебли переворошили Ландон, Бирмингем, Лидс, Ливерпуль и Манчестер, провели обыски в Глазго и Дублине. В портах и на вокзалах дежурили ударные группы полуоборотней, грузовые суда — каждое по нескольку раз — перед отплытием проверяли с собаками. Частая сеть накрыла графства; поиски начинались в густонаселенном центре и расходились кругами, захватывая мелкие городки, деревни, поля и фермы. Констебли шли тройной цепью, на расстоянии полутора и еще полумили, — досматривали, опрашивали, обыскивали. При малейшем подозрении вызывали мага.
День Александра начинался задолго до рассвета. Сначала полицейский участок и отчеты, координирование оперативно-разыскных групп — Боже, благослови создателя телеграфа! — затем визиты к вероятным свидетелям. Нашли двоих, на окраине Тидмарш и в Вудли, где шесть дней назад исчезла одаренная белошвейка, и Алекс, проклиная себя за медлительность, окончательно убедился в верности западного направления.
Не полагаясь на констеблей, он двигался вдоль рельсов, распуская дар у станций, на подъемах, вблизи мостов и перекрестков — везде, где поезд замедлял ход и можно было безопасно спрыгнуть. С утра до вечера, две сотни миль дороги на Уэльс в радиусе получаса от дорожного полотна — обойти, объехать, считать, расспросить, глотая окалину и сажу проносящихся локомотивов. Вернуться и перепроверить. Сосредоточиться, раз за разом пропуская через себя чужую ненависть, вожделение и страхи.
Загнанных в поле лошадей приходилось бросать — обратного портала в Ландон они бы не пережили. И сам он к концу дня чувствовал себя таким же конем с ухающей селезенкой, но до стойла было еще далеко: снова Леман-стрит и бумаги, которые он перенаправлял Королеве, считывание новых свидетелей в десятке городов — вхолостую, но Алекс предпочитал ошибку еще одному трупу. Проверить, как идут дела на стройке и в доках. Законсервировать пару поместий. Переслать для продажи наименее ценные картины и мебель. И только после этого — домой, пугая горничных лопнувшими в глазах сосудами и бурыми потеками по осунувшемуся лицу.
— Ванна готова, мистер Райдер.
— Спасибо, Эшли.
Ванна. Ужин. Щиты, оставляющие его в стерильной пустоте. Искра.
Чувство, что Этансель где-то рядом, появлялось незаметно. Оно обволакивало запахом чистоты и свежести сада, похожим на тихое дыхание шорохом штор, теплыми бликами свечи по столу и бокалу. Ночной ветер гладил щеку, тонкими женскими пальцами перебирал его волосы — Александр пытался поймать руки, а еще лучше — саму Этансель. Поймать, усадить на колено, поддразнивая, сосчитать веснушки на носу, а когда она запыхтит и завозится, стиснуть в объятиях, целуя и лаская.
Александр ловил воздух и разочарованно открывал глаза — снова приснилось.
Искры не хватало. Без Искры болело. Слияние с Арчером показало, как просто ее потерять, и теперь накатывало так, что выбивало дыхание. Днем он отвлекался на чужие помыслы и намерения, но по ночам ворочался в постели, убеждая себя, что беспокоиться не о чем — Искра любит и ждет его — и все равно раздираемый сомнениями: а если нет? И надолго ли хватит ее любви, когда она узнает…не об обмане — он ей не лгал, — но о том, что позволил поверить в несбыточное?