Осторожно, едва касаясь костяшками пальцев, Шон обрисовал тонкую бровь Этансель, погладил ее висок, щеку, губы — мягкие и сладкие, он помнил. Не удержавшись, наклонился и поцеловал: сперва легко, потом настойчивее, сминая шелковистый рот, пока Тини не застонала. Отвернуться она не смогла — ландышевый сон и мужчина крепко держали девушку в своих объятиях.
Хрипло выругавшись, Шон прижался лбом к ее плечу. Сил отпустить Этансель не хватало — а если бы кто-то сейчас попытался отнять, он бы убил. Неделями сдерживаемая страсть полосовала острым ножом, заставляя все сильнее стискивать хрупкое тело, а яд из сожалений и ревности — Мистер Райдер, мистер Райдер, мистер Райдер! — гнал по жилам ненависть.
Райдера из нее хотелось вытрясти.
Выбить.
Выдавить из горла с чуть заметно бьющейся жилкой, чтобы он, даже предавший ее, не стоял на пути.
Тини всхлипнула, и makada ослабил хватку.
— Не так, да? Я могу по-другому…
Теплые губы послушно открылись под нажимом его рта. Шон уколол клыками верхнюю, вобрал, посасывая, нижнюю, пьянея от вкуса, поймал бархатистый язычок — такой же пугливый, как она сама. Маг ласкал его и улыбался, глядя, как на щеках Этансель расцветает яркий румянец.
Давно нужно было ее опоить, — погладил он влажный от испарины висок. — Боявшаяся до заикания makada и Гончего, Тини с первым поцелуем приняла его-мужчину: дыхание девушки участилось, отвердевшие соски заметно натянули кружева, а к запаху розы и вереска добавился пряный аромат возбуждения.
Желание овладеть Вирджинией стало нестерпимым. Скомкав ткань, маг рывком поднял сорочку, обнажил бедра. Мягкий треугольник внизу живота отливал кармином — красное на мраморно-белом. Красиво. И узко. Вишну, как же узко… — Горячая плоть тесно охватила палец, и маг стиснул зубы, сдерживая саму суть makada, требующую взять эту женщину.
Молодая. Сильная. Стойкая, крепкая — от нее будут здоровые дети.
…слабая. Беззащитная, нежная, сонная — и едва ли не впервые хотелось не только получить удовольствие, но подарить.
Шон шевельнул запястьем, медленно вводя еще один палец, и Тини ахнула, подавшись навстречу. Не останавливаясь, ритмично подготавливая, маг распахнул свободной рукой ее сорочку, осыпал поцелуями грудь. Тини заерзала, и крошечная ягодка соска, словно дразня, скользнула по лицу — Шон ущипнул ее губами. Втянул в рот, медленно обвел языком, под прерывистый вздох прикусил и зализал ранку, снова припал к упругому холмику, чувствуя, как дрожит и извивается под ним Этансель: «Делайте что хотите…»
Женские стоны тонули в бархатной ночи, сливались с рокотом крови, стуком сердца и ревом текущего по жилам огня. Собственное дыхание оглушало. Влажное лоно и медовый запах лишали рассудка, болезненная тяжесть в паху не позволяла думать не о чем, кроме…
— Нет… Ты… ты уехал…
Распаленный маг не сразу понял, что Тини уже не обнимает, а упирается в его плечи.
— Уехал… — прошептала девушка. — Отпусти…
Очнулась.
— У тебя невеста…
И думает, что это Райдер, — царапнули тонкую кожу клыки.
От розового соска вниз потекла алая капля. Шон аккуратно снял ее губами, поднял голову.
— Крепко спишь, Вирджиния, — тихо сказал маг, глядя в затуманенные солнечно-золотые глаза. — Райдера здесь нет, только я. Все хорошо, — улыбнулся Шон стремительно бледнеющей Этансель. — Тебе хорошо? — спросил он, лаская ее бедра.
Тини увернулась от поцелуя и истошно закричала.
Некоторые кошмары так похожи на реальность, что, открыв глаза, ты еще долго прислушиваешься к звукам, присматриваешься к теням, вытираешь липкий пот салфеткой и чувствуешь, как стучит напуганное сердце. Страх остается надолго; его не позволяют забыть винные подвалы, затянутые пылью и вековой паутиной, мертвый кукольный взгляд в обрамлении детских ресниц, скрип половиц и полуночный ветер, скребущийся в стекла, — но все самое страшное остается во сне.
А мой кошмар ворвался в явь.
Навалился тяжелым сильным мужчиной, в чьих глазах с первой встречи мешались похоть и ненависть: «Сучка!».
Стиснул подбородок, до крови прокусывая губы: «Ты только для одного и пригодна».
Рванул сорочку, раздвинул бедра, рывком согнул мою ногу в колене — «Райдер будет рад, если я тебя обломаю» — и от распирающего толчка почернело в глазах:
— Нет-нет-нет-нет-НЕ-Е…!
Ллойды не услышали.
Никто не услышал, лишь резной Дракон на стене горбом выгнул спину, осыпая побелку. Захлебнувшись криком, я смотрела на чешуйчатые кольца и с каждым скрипом кровати хватала воздух, пахнущий сажей — словно это Ист-Энд пришел за мной.
Сажа. Дым. Паровозная смазка и крепкий виски, горячие руки, мнущие грудь. Жадный рот на губах и на шее. Тесные объятия, в которых не шевельнуться: «Далеко убежала?» Щипки, нагота, тошнота, заскорузлые пальцы — от них пытаешься закрыться, но после пощечины терпишь саднящую пытку, глотая слезы и молясь, чтобы Ему не хватило денег: «Пять фунтов? Чего так дорого?»
— Мама… Мамочка…
Комната кружилась. Сознание то пропадало, то снова швыряло меня под насильника, выхватывая из темноты его хриплое дыхание, янтарные глаза и горящую золотом метку на шее. И движения на фоне провала окна. Частые, ритмичные, сильные, сталкивающие на самое дно: «Большего ты не достойна».
«Я всегда тебя найду».
«Ты же не думала, что все будет просто?»
Далеко смогла убежать, Тини Хорн?..
В одно из просветлений я поняла, что в спальне, кроме меня и Дракона, никого не осталось. Ночной ветер шумел в каштанах, теребил складки штор, холодил заплаканное лицо и голые ноги. По бедрам стекало липкое.
Накатившая тошнота согнула пополам. Я упала на колени перед жаровней, вцепилась в обводы, выплакивая свое унижение и отвращение. Руки дрожали, желудок сводило от острых позывов, но ком в горле не проходил. Только слюна — едкая, горькая… И ослепительно пульсирующая под ребрами боль, будто палач из Тауэра решил наживую обуглить мне сердце.
Если Уилбер снова это сделает — я умру, — прижалась лбом к холодному металлу. — Просто умру. Я больше не могу, я устала — от всего устала. От лжи, от жестокости, от мертвого сада, от грязи, в которую раз за разом макают меня с головой. От боли и несправедливости… Почему все так, как есть, Господи? Почему нет мамы и папы, но есть Арчер? Почему умерли дядя и тетя, но живут и здравствуют такие, как Уилбер? Как Джереми Булл, издевавшийся просто потому, что сильнее?.. За что мне все это, Господи? Где я ошиблась, чем я Тебя прогневила? Если я согрешила — дай знак, как искупить и загладить вину, потому что больше я так не могу…
— Не могу!..
Бумажное распятие молчало. Лунный свет обрамлял скорбный лик, чернил терновый венец и корабельные гвозди в ладонях. Глубоко в Ране засел обломок копья. «Господь терпел, Тини».
За спиной зашуршало, и я судорожно сжалась: он?!.. Медленно обернулась, исподлобья оглядывая комнату: кресло, приоткрытый шкаф, измятую постель, трюмо… Шуршали сухоцветы в глиняной вазе — полуночный ветер трепал наброшенную на зеркало шаль, и ее длинные кисти сбивали лепестки тысячелистника.
Клетчатая шерсть в темноте казалась траурной, будто в доме покойник.
…Джейн! — Жар из солнечного сплетения волной прошел по телу, высушил слезы и до кровящих трещинок губы. — Джейн, мистер Мартин!.. Если Уилбер принудил меня, то что сделал с ними?! Я ведь кричала, а они… они…
— Боже мой…
От страшных мыслей стало дурно. Вскочив на ноги, я рванула засов, толкнула дверь, но та даже не шелохнулась. Заперто. Снаружи заперто!.. Зачем? Чтобы опять? Чтобы еще раз?!..
— Джейн! — заколотила я по окованному бронзой дереву. — Джейн! Мистер Мартин! Джейн!
В доме стояла мертвая тишина.
Господи, только не Ллойды! Пожалуйста, только не они! — Сбивчиво дыша, я попятилась вглубь спальни, распахнула шкаф, переворошила белье, разыскивая серебряные шпильки, подаренные мистером Мартином. В замочную скважину удалось попасть только с третьей попытки — так тряслись руки. Я заталкивала выпрямленную шпильку внутрь, поднимала штифты и, плача, молилась, чтобы это был простой запор, а не заклятие:
— Пожалуйста… Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста… Ну открывайся!
Дверь скрипнула и выпустила меня в коридор. Я вытерла слезы, оскальзываясь на половицах, бросилась вниз.
— Джейн!
Миновала нишу с доспехами, гостиную, налетев на кресло, свернула к черному ходу. До кухни оставалось не больше пары ярдов, когда чья-то жесткая рука обхватила мою талию, а грязная мозолистая ладонь заткнула рот, не позволяя не только кричать, но и дышать.
Пол ушел из-под ног. Замычав, я вцепилась в заскорузлые пальцы, не глядя, лягнула, но он только засмеялся, тесно прижимая меня к себе. Надавил на подбородок, заставляя запрокинуть голову, и глотать стало больно.
— Не бойся, это я.
В темноте загорелись два красных уголька. Багровые отблески упали на заросшее щетиной лицо, на длинные растрепанные волосы, на воротник холщовой куртки и шейный платок, скрепленный булавкой; с ее застежки на меня смотрел дракон Райдеров.
— Алекс? — не веря, прошептала я. — Ты… здесь?..
Маг улыбнулся и, наклонившись, поцеловал меня в губы. Его горячая рука погладила щеку, а потом снова закрыла мне рот.
— Здесь. Не шуми, Этансель.
Здесь?..
Все это время он был здесь и позволил… позволил? Разрешил ему?.. Просто слушал?!.. И отослал Ллойдов, чтобы не помешали! У него ведь невеста, зачем теперь я! — Шок осознания оглушил — «Или мы девок не делили?» — и следом накатил липкий ужас: почему он меня держит?! Зачем меня заперли?! Что происходит?!..
В легких захрипело, заклокотало, подогнулись колени, рвущийся наружу крик вспорол гортань и застрял между пальцами Райдера — он стиснул меня так, что хрустнули ребра. Со стороны черного хода послышался лязг. Маг, как котенка, подхватил меня под грудью и шагнул на середину гостиной, встречая Уилбера у лестницы.