Сумасшедший мальчишка…
Смотреть, как он рвется из оков, было невыносимо. Но отпустить его к Ffynnon? Позволить Королеве уничтожить последнего Дракона? Ослабевшего, израненного, почти сгоревшего в попытке удержать Источник и жизнь своей женщины?..
Риан опустилась перед магом на колени, надела перчатки, повела рукой по уходящим в темноту цепям, ощупывая железные кольца. На спине Александра они оплавились, растеклись, но пока держали, запирая дар — и оставляя глубокие паленые язвы: стоило неловко тронуть звенья, как те поползли, распуская плечи Алекса на лоскуты.
— Решила… добить? — прохрипел маг.
— Прости, — прошептала Риан, с болью глядя на испещренную рубцами спину. Три дня назад их было меньше. — Я не хотела… — Эллиллон коснулась длинных спутанных волос, осматривая след от выстрела, погладила мага по голове. — Пожалуйста, остановись. Тебе нельзя на поверхность, — сказала она, в который раз пытаясь достучаться до рассудка. — Ты болен, слаб. Источник еще не улегся. Вырвавшись сейчас, чего ты добьешься? Развлечешь Гончих охотой? Порадуешь Королеву своей смертью? — Алекс дернулся, пытаясь ответить, и Риан прижала ладонь к его губам: — Нет, молчи!.. За год с твоей Ffynnon ничего не случится, на супружеском ложе женщины не умирают. Ты вернешь ее — когда поисковики ослабеют, а Королева найдет себе новых врагов. И тогда ты ударишь! — Глаза эллиллон засверкали: — Ты наберешь сторонников и вернешь Этансель, свой дом, титул, земли — все, что у тебя украли!.. Подумай, Александр, — зашептала Риан, наклонившись так низко, что губы почти коснулись его уха, — ты сам можешь стать Королем, как Финварра! Просто подумай…
19
Белое платье невесты походило на саван.
Его доставили утром — ворох ткани, пахнущей лавандой и пылью. Я утонула в старинных кружевах, в длинных юбках, потерялась в стуке жемчуга и лентах шнуровки; Мэри-Агнесс, придержав, нашла для меня горловину, а после долго скалывала шелк, подбирая его булавками и плетениями.
Затем занялась волосами: тщательно расчесала потускневшие локоны, свила в жгуты тонкие пряди с висков и закрепила их на затылке. На темя лег венок сухих роз; сбегающая с него фата доставала до самого пола.
— Ты очень красивая, Тин, — улыбнулась Мэри, расправляя последние складки. — Как с картины.
Возможно.
Плотный лиф облегал талию и грудь, пышные юбки образовывали колокол. Выреза не было — жесткий кружевной воротник раскрылся вокруг горла, словно лепестки цветка. Многослойные буфы, центральную вставку и шелк вдоль подола покрывали жемчужины, спина и верх юбок блестели от серебряного шитья: бабочки и кленовые листья, нарциссы и лилии. В юности Королевы платье было роскошным, но триста лет спустя я выглядела в нем словно поднятый навязанной волей мертвец. Сухие цветы на голове лишь усиливали сходство, а закрыв глаза…
— Тин! Тини! — встряхнула меня Мэри-Агнесс, и я вздрогнула.
— Да?..
Гончая стояла очень близко; на ее лице — впервые за время, что я провела в Виндзоре, — читалось сочувствие.
— Не бойся, — сказала Мэри, крепко сжав мои ладони в своих, — ты не останешься одна. Если Уилбер обидит тебя, я позабочусь, чтобы он снова оказался на дыбе. …У тебя все будет хорошо, Этансель, — улыбнулась Мэри-Агнесс. Наклонилась, поцеловав меня в щеку, и на долю секунды превратилась в прежнюю Мэри — ту самую девочку, с которой мы играли в саду, пили чай под столом и пускали кораблики в весенних ручьях. Потом она отстранилась, и иллюзия детства пропала. А с ней — отражения в зеркале: темное стекло словно провалилось в себя, явив убегающий вдаль коридор, и пальцы Гончей цепко обхватили запястье: — Идем, нам пора.
Я покорно подняла тяжелые юбки, следом за Мэри ступила в золоченую раму. Переход был коротким; я заметила только пропавшие стены и сумрачно-хрустальную дымку вокруг, прежде чем оказалась в сырой холодной комнате с решеткой в альковах. У давно потухшего камина стояла засыпанная пылью скамья, из темного угла пахло прелью.
Сжимая руку, будто боясь, что я заупрямлюсь, Мэри провела меня к выходу, распахнула дверь и подтолкнула к ступеням. Оказывается, мы были под крышей: с балок свисали гроздья летучих мышей, а старая лестница, подставляя щербатую кладку, уходила вниз на несколько десятков футов. Перила, такие же древние, как все в этом месте, недовольно заскрипели от легкого прикосновения.
— Тини, быстрее.
— Хорошо.
Не верилось, не укладывалось в голове, что я спешу на собственную свадьбу — происходящее казалось спектаклем, где мне поручили одну из главных ролей: все так быстро, так скомканно, резко — только что я говорила с Уилбером, и вдруг пробуждение, скудный завтрак, это платье, и обещания Мэри…
…и четкое понимание, что так — заложницей прихотей магов — я жить не хочу. И что нужно вести тихо, иначе они ни на минуту мне не позволят остаться одной.
Тетя Скарлет говорила, что решение, кажущееся очевидным, часто считают ошибочным. Люди не верят простоте, думают, что белое скрыто под черным, а истина сложнее, чем кажется. Они тянут, ищут скрытые смыслы, пытаются их опровергнуть — и, безнадежно опоздав, проигрывают.
«Разумеется, это не значит, что ты должна перестать думать и взвешивать. Но если уверена — действуй, Этансель, не откладывай».
«Как я узнаю, что поступаю верно?»
«Ты почувствуешь облегчение».
…словно с плеч сняли груз, клонивший к земле. Все мои горести, копившиеся с дня, когда я очнулась в приюте — моя боль, мои страхи, тоска, безнадежность, отчаяние, одиночество, горький стыд за любовь — все ушло, подарив мне силы исполнить задуманное. Спускаясь по лестнице, я будто видела себя со стороны — бледную, послушную, чем-то очень похожую на Лаванду и Элис. Как решила Мэри, смирившуюся.
Башня выпустила нас во двор, такой же мрачный и оледенелый, как и Виндзор. Но больше, много больше. Я почувствовала себя букашкой в окружении высоких стен и проколовших тучи шпилей — льющиеся из прорех лучи текли по крышам, словно белое пламя. Внизу же, у земли, было темно и безлюдно. Сыпался редкий снег, пахло зимой, а единственным звуком, что доносился, был глухой рваный стук. Я повернулась, ожидая встретить стражника или, может быть, бьющего копытом коня, и едва не споткнулась при виде плахи; сидевший на ней черный ворон жадно склевывал бурое дерево.
— Осторожней, Тин, — усмехнулась Мэри, поймав меня за локоть. Поддержала, помогая вернуть равновесие, огляделась по сторонам и, обойдя плаху, повела меня к беленому донжону в центре двора. А я вдруг сообразила, где мы — ведь в Альбионе только одна Белая Башня! — и пальцы рук задрожали: что я буду делать, если Королева оставит меня в Тауэре, с надсмотрщиками?!
— Мне придется… жить здесь? — заикаясь, выдавила я.
Метка на шее Мэри заблестела. Я решила, Гончая промолчит, но она ответила:
— Нет, что ты. После церемонии вас проводят в дом Уилбера.
Хорошо…
Никого не встретив, мы миновали церковь Святого Петра, заснеженный луг и Дом Королевы. Тауэр, казалось, вымер, только ветер нападал из-за углов, раздувая фату и распущенные волосы. Но вместе с тем… Я не могла отделаться от чувства, что за нами наблюдают — как на кладбище, где в зарослях шиповника и остролиста то и дело вспыхивают чьи-то глаза.
…весь Тауэр одно большое кладбище. Мальчишки в доме Арчера шептались, что здесь нашли кончину сотни ведьм, и их неупокоенные души по ночам собираются на руинах Колдхарбора. А Анна Болейн порой является днем.
Но не сегодня.
Маги встретили нас у деревянных ступеней донжона. Первого, того, кто выше, я узнала сразу, слишком часто фотографии сэра Роберта Дадли мелькали в газетах. Жесткий серый мундир идеально сидел на его худощавой фигуре, алые глаза смотрели так же бесстрастно, как со страницы «Дэйли-Телеграф». Презрение к любовнице Райдера выдавал только чуть кривящийся рот.
— Ну наконец-то, мисс Хорн, — процедил граф, осмотрев меня от макушки до кончиков туфель. — Вы заставили ждать. — Это уже Мэри, и глаза Гончей сверкнули.
— Мы просим прощения, — присела она в преувеличенно вежливом книксене. — Лорд Дадли. Лорд Берли.
Лорд Берли? Уильям Сесил, воспитатель и учитель Королевы?
Я повторила приветствие Мэри-Агнесс, нехотя поднялась и моргнула, наткнувшись на понимающий взгляд темных глаз. Понимающий и участливый — ни тени довольства, что я покорилась, ни капли злорадства и облаченного в меха торжества. Старый маг жалел меня, и я с ужасом почувствовала, что горло стискивает предательский спазм.
Пожалуйста, Господи, я не хочу больше плакать!..
— Не будем морозить юную леди, — увидев, что со мной творится, пришел на выручку лорд Берли.
Указал кустистыми бровями на ступени, велев Мэри идти первой — «Агнесса», подставил локоть мне: «Мисс Хорн»; снежный ветер запорошил мага льдинками, распахнул тяжелую шубу, царапнул камзол и, испугавшись блеска цепи царедворца, отпрянул. Граф Лестер шел третьим — как пастуший пес, следящий, чтобы овечка добралась до яслей. Обитая железом дверь донжона открылась — сама по себе — и захлопнулась, демонстрируя, что дороги обратно не будет.
Что остались только холод и смерть на лезвии бритвы Уилбера. Иглы инея, скруглившие коридор. Тусклый факел сквозь морозное марево — Мэри-Агнесс подняла его над головой будто знамя. Шорох савана-платья. Голос органа…
Торжественно-похоронная музыка вела за собой как линия крови. Шаг за шагом, к чудовищу, заткавшему Альбион паутиной из ненависти; вознесшему магию на пьедестал, не ценящему ничего, кроме власти; к чудовищу, для которого я родилась и вернулась.
К Ее Величеству леди Элизабет.
Королева сидела в первом ряду, так близко к Распятию, что это было кощунством. Со спины Она казалась человеком: пышные рыжие волосы собраны в узел, светлое платье сияет на фоне мундиров — в тесной часовне собралась едва не вся Свора. Придерживая золотую ст