Громкопоющая гора скрыла собой половину неба. Три ее серо-синие вершины, покрытые пеплом и сходами застывшей лавы, напоминали женские лица, но стоило посмотреть на них чуть дольше, чем следовало, и черты расплывались, так что я уже не мог различить, где глаза, а где губы. Однако стоило отвести взгляд, лица появлялись вновь.
Этот эффект заметил не только я один. Квакушка, к примеру, нашел себе развлечение на несколько наров, разглядывая неведомое диво.
Над Грох-нер-Тоххом клубился сизый дым. Каждые несколько наров он становился гуще, а затем гора беззвучно плевалась в ясное небо целым облаком пепла. Густо-дымный столб устремлялся высоко вверх, но потом, повинуясь ветрам, грязным шлейфом полз куда-то на юго-восток, по направлению к Катугским горам.
Мертвец, Молчун и Сонный, более низкие, чем их старшая сестренка, тоже не выглядели приветливыми холмиками. Первый, черный и закопченный, был разворочен страшным взрывом, произошедшим неведомо сколько тысячелетий назад. Второй, как говорят, никогда не извергался, а потому был самым высоким из братьев, с вершиной в виде шестизубой короны морасских королей. Что касается Сонного, то его склоны были самыми пологими, и я заметил, что над ними во многих местах поднимается легкий, красноватый дымок.
Мы перешли ручей, узкий, неприятно пахнущий какой-то подземной дрянью. Синеватая глина пачкала сапоги и хватала за ноги. Из растительности вокруг были только старые, желтоватые колючки да огненно-рыжая, мертвая трава.
Дорога сузилась, и мы направились вдоль ряда обсидиановых колонн.
— Почему бы не задержать Проклятую здесь? — спросил Трехглазый. — Отличное местечко для того, чтобы надрать этой твари задницу.
— Она может пойти и другим путем, — возразил я. — К Брагун-Зану, как говорят, есть более широкая дорога с севера, а не с востока. К тому же, здесь не разместить всю армию.
— Вот так, собака! — согласился с моими доводами Юми.
— Наши командиры умнее, чем ты, Трехглазый, — поддел приятеля Квелло. — Если сунуть войска в такую дыру, то Кори надо будет всего лишь снять туфлю и прихлопнуть нас, как надоедливую вошь. А лично я собираюсь перед смертью хотя бы попытаться ее укусить.
Тонкие, черные, полупрозрачные пластинки хрустели и крошились под ногами. Я поднял одну, острую, как бритва, задумчиво повертел в руках.
— Обсидиан — камень осторожности. Существует поверье, что если долго носить этот минерал на шее, он превратит человека в законченного труса, — раздался знакомый голос у меня над ухом.
Я задумчиво посмотрел на Тиф:
— Ты веришь, будто в этом есть хоть капля истины?
Она пожала плечами:
— Я всего лишь повторила то, что слышала. Сколько в этом истины — не так важно.
— Вряд ли нирит можно назвать трусливыми, хотя вокруг их жилища этих штук предостаточно.
— С другой стороны, я не назвала бы их людьми. Подобные слова для них — оскорбление. Мы — одна из последних рас, появившихся на Харе. А они, все-таки, первые.
— Я думал первые — это Сжегшие души.
— Ты ошибался. Сжегшие и йе-арре появились уже после рождения Пепельной девы и ее детей.
Проклятая общалась со мной не так, как прежде. Я не чувствовал в ней обычного высокомерия или затаенного гнева, и это меня несколько смущало и настораживало. Я ждал от нее какого-нибудь подвоха. Но, казалось, она даже радовалась моему появлению.
Разумеется, первым делом после встречи она проверила, не потерял ли я «Гаситель Дара». Красноречивый взгляд Тиф, то и дело останавливаясь на ножнах, говорил сам за себя. Еще чаще она смотрела на меня, когда думала, будто я этого не вижу.
Иногда Убийца Сориты начинала что-то тихо бормотать, словно спорила сама с собой. Это началось после того, как Шен рассказал ей о Лаэн.
Сейчас Проклятая была единственной в отряде, кто путешествовал в седле, и она не скрывала того, что наслаждается этим. Ни Роны, ни Шена, ни милорда Рандо с нами больше не было. Они умчались вперед еще ранним утром, получив сообщение от гонца. Их ждали на военном совете, где планировали будущую битву. Тиф от приглашения отказалась и осталась с нами.
Уезжая, Рандо оставил отряд на меня. Я не слишком сильно гнал ребят вперед, но старался и не злоупотреблять остановками. Разведчики из числа йе-арре докладывали, что до передовых летучих сил сдисской кавалерии не так далеко, как бы нам хотелось. У меня было в планах отдохнуть перед грядущей битвой, а не вступать в нее с марша, выжатыми, словно урский лимон.
Во второй половине дня мы, наконец, вышли из ущелья и оказались рядом с подножием Грох-нер-Тохха.
— Ничего себе! — присвистнул Квакушка.
С того места, где стоял отряд, начиналась огромная бугристая равнина, усеянная каменными глыбами, одинокими утесами, обсидиановыми пальцами и серыми, пораженными временем, флейтами Алистана.
Едва только поднимался ветер, по мертвым пустошам разносилась многоголосая песнь сотен тростниковых флейт. Везде, куда ни кинь взгляд — темнела изрезанная пластами земля, застывшие лавовые потоки и отшлифованные ветром скалы. Неуютная, суровая природа.
На склонах вулкана и на равнине находилось множество людей.
— Сколько здесь тысяч?
— Спроси чего полегче, — ответил я Квакушке. — Но их слишком мало, чтобы противостоять Митифе.
— Проклятый холод! — пробубнила Тиф из-под мехового капюшона. — Брагун-Зан явно не знает, что такое весна.
— Меня больше удручает вонь, — пробурчал я.
Витавший здесь запах был резким и неприятным. Пахло серой, тухлыми яйцами и чем-то непередаваемо сладким. Сладким до отвращения.
— Очередной выброс малышки, — хмыкнула она, покосившись на Громкопоющую, вершину которой затянули сизые облака. — Хорошо, что ветер в другую сторону, а то мы все уже бы наглотались пепла… Хватит стоять. Идем!
Порядок распределения новичков здесь был поставлен хорошо. Нас быстро отправили в один из ближайших лагерей, дали место, приписали к кухне и, приказав обустраиваться, оставили в покое.
К вечеру появился милорд Рандо, рассказал мне новости, велел, чтобы я и дальше руководил всеми, и вновь исчез. Шен с Роной пришли много позже. Им, как людям важным, предложили более удобные места, чем наш голый лагерь, но они предпочли остаться с отрядом.
Юми, едва мы расположились, куда-то смылся, даже не став дожидаться еды. Вернулся он вместе с Луком и Гбабаком.
— Рад, что твоя жить. Квагда мы вас не встретить, я думать, что уже не видеть никваго из вас, — поприветствовал меня блазг. Он был облачен в броню и теперь казался еще больше, массивнее и грознее, чем прежде.
Лук притащил специально для меня кружку шафа, вкус которого я успел подзабыть.
— Ну, будем, лопни твоя жаба! — сказал он.
Я отхлебнул пенистого напитка:
— Изумительно.
— Я так же подумал, когда нашел это счастье, — усмехнулся стражник.
— Небось, выиграл?
— Ага. В кости. Целый бочонок. Оставил его ребятам, взял только две кружки. Тебе и мне.
Мы пили шаф, сидя на склоне, и наблюдали, как внизу создается линия укреплений.
— Где Га-нор? — спросил я, вытирая усы.
— Со своими родичами. С нами четыре сотни северян.
— Серьезная сила. А сколько здесь всего солдат?
— Говорят, двенадцать тысяч. А к утру будет четырнадцать с половиной. Мы здесь уже три дня. Я даже вонь перестал замечать, лопни твоя жаба. Успел насмотреться и на людей и на нелюдей. Кстати, ты знаешь, что наш приятель теперь большая шишка? — стражник указал на Гбабака с Юми, сидящих чуть ниже нас. — С армией сорок три квагера. Все в железе, словно осадные башни. И он — их командир.
Я не сомневался в опыте блазга, но не мог предположить, что тот настолько крут.
— Его перекидывают куда-то в первую линию, — продолжил Лук. — Вместе с северянами. Там будет жарко. Ладно, — он встал, отряхнул штаны. — Пойду к своим. А то сотник мне башку отвернет. Буду на правом фланге. Надеюсь, еще увидимся, приятель.
Я пожал ему руку и пожелал удачи.
— Отор говорить, что молится за всех нас, — Гбабак тоже поднялся с земли и проследил за полетом разведчика йе-арре.
— Передавай ему привет. Юми пойдет с тобой?
— Если твой не против.
Я пожал плечами:
— Конечно.
— Вот так, собака!
— Он сквазать, что будет приходить.
— Я и весь отряд ему всегда рады, — улыбнулся я.
Друзья медленно пошли вниз, и я провожал их взглядом, пока они не скрылись за камнями. Теперь мы все оказались разбросаны по долине, и каждому придется встретить судьбу отдельно от товарищей.
К вечеру вернулись уставшие Шен и Рона.
— Новости отвратительные, — заявил Целитель и прополоскал рот водой. — Нас прижали к скале, отступать некуда, разве что в жерло вулкана. На все пятнадцать тысяч лишь трое владеют «искрой».
Я не стал с ним спорить, что «искра» этих троих гораздо ценнее той, что есть у обычных Ходящих.
— Тиф рвется в бой, — вздохнула Рона. — У нее с Корью какие-то свои счеты. Если, конечно, она не собирается нас обмануть и не переметнется во время сражения.
— Не переметнется, — успокоил девушку Шен. — Мы ей слишком нужны.
— И она ненавидит Митифу, — поддержал я его. — Но лучше бы за ней приглядывать.
— Как ты это проделаешь во время боя, скажи на милость? — поинтересовался Целитель. — Особенно когда мы будем в совершенно разных местах.
Он был прав. Если Дочь Ночи захочет сделать гадость — она ее сделает, и никто не сможет остановить Проклятую.
— Чему ты улыбаешься? — спросил я у Шена.
— Так. О ерунде подумал. Помнишь, ты когда-то говорил, что сражаешься лишь за себя и за Лаэн? Что смерть ради других — это больше не твой бой. Что изменилось?
Я пожал плечами:
— Вы погибли, и мне было больше нечего терять.
— А теперь?
— А теперь я здесь точно так же, как и вы. И собираюсь опустошить колчан, когда начнется заваруха. Эй! — я даже встал от неожиданности. — Это то, что я думаю?!
Шен посмотрел в указанном направлении и без всякого интереса протянул: