Бет ахнула.
— Это называется аринэнцефалия. Случается тогда, когда два сперматозоида одновременно оплодотворяют одну яйцеклетку. У плода есть сердцебиение и стволовая часть мозга, но головной мозг не развивается. Если ребенок и родится, то умрет в первый же год жизни. — Менди посмотрела на Бет. — Я не хотела прерывать беременность. Я истинная католичка.
— И как вы поступили? — спросила Бет.
— Зашла в Интернет и посмотрела фотографии детей с подобной патологией. Это было… ужасно. Знаю, есть матери, родившие детей с серьезными патологиями и считающие их благословением небес. Это было сродни холодному душу — признаться самой себе, что ты не одна из них.
— А ваш муж?
— Он сказал, что у нас безмозглик, — подняла голову Менди.
Бет прыснула и тут же зажала себе рот рукой.
— Не может быть!
— Может, — ответила Менди, едва заметно улыбаясь. — Он так и сказал. И мы засмеялись. Смеялись, смеялись — до слез.
— А сейчас… у вас есть дети? — робко спросила Бет.
Менди встретилась с ней взглядом.
— Я прекратила попытки после третьего выкидыша.
Повисло неловкое молчание, и Бет прокрутила в голове другой сценарий: тот, где ей хватило смелости признаться отцу, что она беременна, тот, в котором она доносила ребенка до срока и отдала его на воспитание таким, как Менди.
— Наверное, вы меня ненавидите, — прошептала Бет.
Менди долго молчала. Потом подняла голову, задрав подбородок и глядя в потолок.
— Ненависти нет, — осторожно ответила она. — Если мы обе расскажем наши истории, даже самые закоренелые борцы за жизнь воспримут мою как трагедию. А твою — как преступление. Забавно, — задумалась она. — Ты, будучи несовершеннолетней, не можешь выражать зрелый взгляд на жизнь, поэтому в твоем случае эмбрион получает защиту, которой нет у тебя, как будто его права важнее, чем твои собственные.
Бет пристально посмотрела на нее.
— И что будет дальше?
— Через пару дней тебя выпишут из больницы. До суда ты будешь находиться под стражей.
На кардиомониторе Бет появились резкие скачки.
— Нет! — воскликнула она. — Мне нельзя в тюрьму.
— У тебя нет выбора.
«И никогда не было», — подумала Бет.
— Ты лжешь, — сказал Джордж. — Моей дочери здесь нет.
Черт бы побрал этого легавого! Скорее всего, он пытается добыть информацию. Но это не означает, что Джордж намерен ее предоставлять. Однако теперь, когда Хью Макэлрой упомянул его дочь, он не мог избавиться от мысли о ней. Все ли в порядке с Лиль? Она искала его?
— Потому что она не знает, — ответил Хью, — что ты задумал, когда отправился сюда. Я прав?
Лиль знала, что он ее любит. Любит так сильно, что приехал сюда, чтобы все исправить, как бы это ни казалось невозможным. Джорджу уже никогда не увидеть собственных внуков, он мог лишь надеяться, что не потеряет Лиль.
— Как она отнесется к тому, что ты здесь, Джордж? — продолжал Хью нажимать на больное место.
Когда приехал сюда, он еще не слишком задумывался об этом. Он видел себя ангелом мщения за все ее страдания. Думал только о слове Божьем. Око за око. Жизнь за жизнь.
— Как ее зовут, Джордж?
— Лиль, — само слетело с губ.
— Красивое имя, — оценил Хью. — Старинное.
Джордж ненавидел себя за то, что оставил ее, когда они поссорились. Он знал: пока его не будет, о ней позаботятся. Но он также понимал, что все испортил, — никогда не был силен в красноречии, не умел выразить словами свои чувства. Пастор Майк раньше называл его немногословным, напоминая при этом, что дела в тысячу раз красноречивее слов.
Именно поэтому он сюда и приехал, разве нет? Путь был долгим, и всю дорогу ему не давали покоя собственные мысли. Он вспоминал Лиль в разных возрастах. Как она еще совсем малышкой заболела крупом и он целую ночь просидел с ней в наполненной паром ванной, а из душа били струи горячей воды. День отца, когда она пыталась приготовить ему блинчики на завтрак и подожгла кухонное полотенце. Как их голоса сливались в унисон, когда они пели в церкви…
А потом он представил себя в роли мстителя, раздутого до героя комиксов: как он врывается в двери клиники, оставляя за собой одни разрушения…
И вот — крики, падающие бинты, облако пыли. Но почему-то, хотя он отлично помнил, как начал стрелять, все произошедшее после рисовалось словно в тумане. Мысли о Центре вызывали выброс адреналина в кровь, но ни тени сомнений. В действительности все выглядело так, как будто бросаешься в горящий дом, не подумав о том, как оттуда выйти.
— Тихо! — развернулся Джордж, услышав обрывки разговоров за спиной.
— Что происходит? — всполошился Хью.
Продолжая прижимать к уху телефон, Джордж проигнорировал Хью, пытаясь сосредоточиться на увиденном. Детоубийца, которого он подстрелил, продолжал лежать на полу с забинтованным бедром. Женщины перешептывались.
— Джой нужно в ванную, — сказала девчонка. Та самая, которая его поцарапала.
Он посмотрел на ее руки — все еще связанные.
— Потерпит, — буркнул он.
Медсестра, стоявшая на коленях на полу, подняла голову.
— Она не в туалет хочет, — пояснила она. — Ей нужно поменять прокладку. Ей только что…
— Я знаю, что ей только что, — грубо перебил ее Джордж.
— Там у вас все в порядке? — поинтересовался детектив. В его голосе послышалась какая-то странная нотка, непонятная вибрация.
— Мне пора, — хотел уже бросить трубку Джордж.
— Подожди! — окликнул Хью. — Джордж, я тебя не обманывал. Я не говорил, что твоя дочь здесь. Я только сказал, что она хочет с тобой поговорить. Она видела новости, Джордж. Репортеры все перевирают, они не смогут раскрыть ей твои мотивы. Только ты можешь это сделать. — Хью запнулся. — Я могу это для тебя устроить. Я могу дать ей возможность поговорить с тобой по телефону.
— Минутку, — пробормотал Джордж, отвлекшись.
— Джордж, в чем дело? — настаивал коп. — Поговори со мной!
Стрелок впился взглядом в телевизор. Когда он вошел в клинику, транслировали какое-то кулинарное шоу, но сейчас передавали последние новости: за спиной репортерши виднелась клиника. Губы журналистки шевелились, но звук был прикручен; Джордж не мог разобрать слов.
А если Хью прав? Если Лиль видела новости?
— Где пульт? — требовательно уставился он на женщин. Те посмотрели на него как на сумасшедшего — может, он и правда тронулся? Или, наоборот, впервые за многие часы стал мыслить ясно? — Где пульт? — уже не спросил, а прорычал Джордж.
Старуха показала глазами на полку у телевизора.
— Принесите его, — велел он, продолжая сжимать телефон, но больше не слушая настойчивых увещеваний копа.
Взяв пульт, старуха неуклюже замешкалась. Она его роняла, поднимала, направляла на телевизор.
— Кажется, вот эта кнопка! — нажала она, но ничего не произошло.
— Быстрее! — крикнул Джордж и махнул в ее сторону пистолетом.
Женщина вскрикнула и опять уронила пульт.
— Оставьте ее в покое! — воскликнула девчонка.
— Джордж! — вновь зазвенел в ухе голос Хью. — Джордж, кто там кричит?
— Отдайте этот чертов пульт ей! — приказал он, кивая на девчонку. — Дети лучше знают, как пользоваться такими штуками.
— Какие дети? — не отставал Хью.
Когда Рен все же удалось увеличить громкость, даже со связанными руками, Джордж опустил руку с телефоном и прижал его к ноге.
— …учитывая то, что этот Годдард был уволен из армии, с лишением всех льгот и привилегий, за убийство мирного гражданина во время своей службы в Боснии.
На экране возник диктор в студии.
— Следовательно, мы можем говорить об известной модели насилия…
— Выключите телевизор, — выдохнул Джордж.
Он даже не видел экрана. Перед глазами стояла пелена, и единственная мысль в голове — что Лиль слушает эти бредни.
— Все ведь было не так, — простонал он и явственно ощутил на бедре вибрацию телефона, зазвонившего тогда, в 2001 году, в Боснии…
Он выполнял свой долг, а на него спустили всех собак. Подумать только — Лиль слушает всю эту дребедень! В детстве она всегда была принцессой, а он должен был играть роль принца, который спасает ее от людоеда, или из зыбучих песков, или от злой королевы. Она всегда видела в нем только героя.
А что теперь?
Он схватил то, что ближе стояло, — лампу — и швырнул ее в стену.
Женщины закричали. В телефоне заорал полицейский, пытаясь привлечь его внимание.
Он сбросил звонок.
Вот так, черт побери! Теперь он их внимательно слушает!
Хью все еще держал телефон в руке — хотя в трубке уже было тихо. Во время их последнего разговора он услышал два важнейших сообщения на заднем фоне: голос Рен и рассказ по телевизору о военном прошлом Джорджа.
Хью опустился на стул и взъерошил волосы пятерней. Когда он был юн, Бекс постоянно приглаживала его вихры. Наверное, это было разумно. Ведь нужно выглядеть прилично в глазах окружающих, даже когда фотокамеры выключены и двери закрыты.
В критический момент кто он — переговорщик с захватчиком заложников или отец? При конфликте этих двух ролей которая одержит верх?
Он поднял голову, пытаясь отыскать командира отряда специального реагирования.
— Где Квандт?
— Я могу позвать его, лейтенант, — поспешно вышел подчиненный.
Взвешивая свои шансы, Хью вперил взгляд в то, что заменяло собой письменный стол.
Джордж Годдард теряет самообладание.
Хью слышал голос Рен.
Его дочь все еще жива.
И, быть может, у него есть один-единственный шанс сохранить ей жизнь.
На него упала тень. Хью поднял голову и увидел стоящего над ним со скрещенными на груди руками Квандта.
— Как я понимаю, вы образумились и согласны, чтобы мои ребята штурмовали здание, коль уж хотели меня видеть? — предположил Квандт.
— Нет, — ответил Хью. — Я хочу, чтобы вы обрубили все коммуникации.
— Что? Зачем?
— Затем, чтобы в здание не проникала информация, не исходящая непосредственно от нас. Я хочу, чтобы вы заглушили телефонные линии, за исключением стационарной связи, по которой я связываюсь с захватчиком. Ни телевизионного сигнала, ни вай-фая, ничего. Нельзя допустить, чтобы он увидел по телевизору что-то такое, что может вывести его из себя.