— Чего ты ждешь? — стал размахивать он пистолетом перед ее лицом. — Шевелись давай!
Она встала и протянула связанные руки.
— Я не могу… вы же видите… со связанными руками.
На одно ужасающее мгновение в голове мелькнула мысль, что он велит ей справляться так. Но Джордж вцепился ей в запястья, нащупал кончик ленты и разорвал ее. Рен почувствовала, как кровь хлынула в руки, и потрясла ими, свободно свесив вдоль тела.
— И смотри мне, — предупредил он, — не глупи!
Рен кивнула, хотя у нее было такое ощущение, что то, что она считает глупостью, и то, что называет глупостью он, — две разные вещи.
Дверь оставалась открытой. Она села на крышку унитаза и достала из носка телефон. Оливии удалось его выключить, чтобы он не вибрировал. Когда Рен вновь его включит, это не произойдет беззвучно. Рен потянулась к раковине и спустила воду, чтобы заглушить неизбежное пиликание.
Затаив дыхание, она прижала телефон к рубашке и стала ждать, когда появится сеть, чтобы написать сообщение отцу.
Но сети не было.
Ерунда какая-то, телефон отлично ловил, когда она пряталась в кладовке! И был виброзвонок, когда ее тащили в приемную, до того, как телефон выключила Оливия. Рен порылась в настройках. Попыталась найти сеть через вай-фай.
Тщетно.
Когда ранили ее тетю, Рен превратилась в статую. Она не могла пошевелиться — наверное, так бы и стояла там в ожидании, когда убьют и ее, если бы Оливия не затащила ее в кладовку. Сердце так бешено колотилось, что казалось, оно сейчас сломает ребра. Никогда в жизни ей не было так страшно, и каждый раз, закрывая глаза, она видела эту ярко-алую кровь, вытекающую из груди тети Бекс. Но иметь возможность написать отцу сообщение и знать, что ее отец по ту сторону этой кирпичной стены… это знание вернуло Рен рассудок.
А теперь она вновь его потеряла.
А если ей никогда не выбраться из этой клиники? Ей всего пятнадцать…
У нее никогда не было секса. Она не успела сходить на выпускной бал. Еще не выкурила косячок, не пробовала не спать всю ночь…
Папа всегда предупреждал ее: будь осторожна! Он видел слишком много жертв ДТП и пьяных водителей, подростков, которые считали себя непобедимыми. Быть может, это покажется смешным, учитывая тот факт, что ее выдернули из кладовки и приставили пистолет к голове, но впервые Рен по-настоящему поняла, что может умереть, только сейчас.
Ее охватила новая волна паники, забила дрожь. Одной рукой обхватив другую руку и крепко-крепко зажмурившись, она попыталась представить каждую черточку на лице отца.
Если бы здесь был ее папа, он бы велел ей сделать глубокий вдох. Он бы сказал: «Убедись, что ты в безопасности. Убедись, что окружающие тоже в безопасности».
Он бы сказал…
Он бы сказал.
«Ходопар», — подумала она и позволила едва заметной улыбке выскользнуть из этого клубка страха.
Терапияпсихо.
Рогонос.
Впервые с тех пор, как вошла в туалет, она посмотрела на рулон туалетной бумаги. Увидела полоску записки и стала читать.
— Черт побери, почему так долго? — проворчал Джордж, рывком открывая дверь. И Рен сделала первое, что пришло в голову, — уронила телефон в унитаз, вместе с бумагой, которую сжимала в кулаке.
— Я почти… уже закончила, — запинаясь, произнесла она.
Он ретировался, а Рен согнулась пополам. Потом встала, выловила телефон из унитаза… Он был неисправимо испорчен. С другой стороны, все равно ведь не работал, так лучше пусть будет спрятан, чем находится при ней: она видела, как Джордж обыскивал каждого, кто выходил из туалета.
Держа телефон, с которого капало, за уголок, она подняла крышку туалетного бачка и спрятала его там. Затем посмотрела на размокшую бумагу в унитазе, взяла лежащий на столике фломастер и кратко написала на рулоне то, что должна была узнать Иззи. Они с доктором единственные, кто еще не воспользовался туалетом, но доктор, скорее всего, самостоятельно на ноги встать не сможет. «Мы можем его завалить. Заманить куда-то. Завладеть оружием. Все в деле».
Она смотала рулон, спустила воду в унитазе, сполоснула руки и вышла из уборной.
Стрелок ждал, нетерпеливо постукивая пистолетом по ноге. Без телефона Рен почувствовала себя потерянной, шлюпкой, оторванной от корабля.
Однажды Рен спросила папу, что случится во время выхода в открытый космос, если у астронавта порвется фал, связывающий его с космическим кораблем.
Он объяснил, что у астронавта есть рюкзак, который он может запустить, чтобы сильная струя оттолкнула его назад к кораблю. Такой рюкзак называется «упрощенная помощь для спасения EVA»[13].
Она шагнула к дивану, чувствуя на себе взгляд стрелка.
— Ничего не забыла? — поинтересовался он.
Рен затаила дыхание и покачала головой. Неужели заметил ее с телефоном?
Джордж схватил ее за руку и потянул к остальным.
— Свяжите ей руки! — приказал он Иззи.
— Прости, — извинилась Иззи. Она дважды обмотала руки клейкой лентой, потом еще раз и попыталась оторвать моток. Когда не получилось, она наклонилась, чтобы надкусить край ленты, и волосы упали ей на лицо и на запястья Рен.
Иззи подняла голову, на секунду встретилась с Рен взглядом и повернулась к Джорджу.
— Кажется, моя очередь?
Рен, спотыкаясь, вернулась на диван и осторожно присела рядом с Оливией. Кротко устроив связанные руки на коленях, она посмотрела на них. Между ладонями оказался скальпель, который смогла ей передать Иззи. С крошечным, но смертоносным лезвием.
Уволен из армии с лишением звания, всех наград, знаков отличия и льгот. Эти слова не выходили у Джорджа из головы. А если их слышала Лиль? Она знала, что он служил в армии. А еще она знала, что он не любил об этом говорить. Но, черт возьми, никто из тех, кто побывал там, не любит вспоминать об этом.
Он был в Боснии, они заняли позиции в самом пекле, где должны были поддерживать мир и порядок, но даже он понимал, с самого начала: как ни крути, им эту войну не выиграть. Это был конец очередного длинного дня бесконечно долгой недели, он пил в баре. Затем вышел на улицу справить нужду и услышал женский крик.
Ему бы пройти мимо, и все. Но он вспомнил свою жену, оставшуюся дома, и завернул за угол. Двое мужчин удерживали женщину-мусульманку. Даже не женщину, а девочку. Девочку-мусульманку. Ей было не больше двенадцати. Учитывая конфликт на этнической почве, Джордж решил, что эти мужчины — сербы, но, по правде говоря, здесь все были на одно лицо. Один рукой зажимал девчонке рот и держал за плечи, пока второй энергично и размеренно двигался у нее между ног.
Джордж оттащил одного, швырнул наземь, и тот распластался в пыли. Его приятель бросился на Джорджа, но он встретил его мощным ударом под дых. Насильник пошатнулся и упал, глухо ударившись головой о бордюр. Краем глаза Джордж заметил, что девочка с трудом поднялась. Насильник встал и пошел на Джорджа, который уже достал оружие. К этому моменту на шум сбежалась толпа. Все ясно увидели: американский солдат держит на мушке безоружного серба, второй гражданский истекает кровью у его армейских берцев.
Джордж предстал перед трибуналом. Он объяснял, что своими действиями прекратил изнасилование, но семья девочки настаивала на том, что ее никто не насиловал. Да разве могли они в этом сознаться? По их понятиям, она бы считалась порченой и никогда бы не смогла выйти замуж. Напротив, нашлись прохожие, которые дали показания, что видели, как Джордж яростно целился в человека, лежавшего на земле с поднятыми вверх руками.
Джорджа обвинили в покушении на убийство и лишили всех привилегий за то, что, черт побери, он поступил как мужчина!
Когда он вернулся домой, его встретила жена, не понимавшая его негодования, и без умолку кричащий ребенок, так что Джордж все никак не мог выспаться. Его уволили с работы, и, быть может, он стал пить больше, чем следовало. Однажды ночью, когда он заснул на диване, Грета наклонилась над ним, чтобы разбудить, а ему снился сон с той мусульманской девочкой. В отчаянии он схватил ее за горло. «Почему ты не сказала им правды? Я же спас тебя. Почему же ты не спасла меня?» — кричал он в своем сне.
И только когда Грета стала оседать у него в руках, он понял, где он и кто он.
Когда Джордж отпустил жену, та бросилась в ванную и там заперлась. Он умолял простить его. Обещал, что пойдет к врачу. Она молчала и держалась от него подальше — на шее у нее синело ожерелье из кровоподтеков. Когда на следующий день он окликнул ее по имени, она вздрогнула. От страха. Грета всячески старалась избегать его. Тогда Джордж стал спать в детской, потому что понимал: без Лиль Грета никуда не уйдет.
Пока однажды ночью она не сбежала.
Он посмотрел на экран телевизора. Сейчас темный, ведь он сам велел его выключить. Но в ушах до сих пор звучали слова репортера. «Позорное лишение звания, всех наград, знаков отличия и льгот применяется к военным в случаях наиболее предосудительного поведения, — вещал журналист. — Дезертирство, сексуальное насилие, убийство… вопиющая жестокость».
Вопиющая жестокость.
Джордж ощутил, как по спине струится пот, и рванул ворот. Вопиющая, мать твою, жестокость! Не было в этом ничего вопиющего. Они понятия не имели, что там происходило, в Боснии. Они не понимали, что в ту ночь, когда пытался задушить жену, он видел перед собой не ее. И сейчас не понимают: то, что произошло с Лиль, и привело его сюда.
Он не слышал ничего вокруг — только голос репортера с журналистскими интонациями, звучащий в его голове.
— Вопиющая жестокость, — бормотал Джордж. — Вот где вопиющая жестокость, — заявил он и пнул врача в раненую ногу.
Когда раздался его крик, Джордж понял, что слух вернулся.
Стрелок вышел из-под контроля. Он разговаривал сам с собой, ударил по ноге доктора Уорда… Иззи склонилась над несчастным, стала успокаивать, пытаясь что-то сделать — хоть что-нибудь, — чтобы утолить боль. Тот весь дрожал и обливался потом, пребывая в шоковом состоянии. Призрачное успокоение от становящегося привычным положения вещей было безвозвратно нарушено, что произойдет дальше — можно было только догадываться.