ого подвинуться вперед и обхватила колени руками.
— Готова поспорить, что дочь хотела бы вас увидеть.
Профиль стрелка казался измученным и враждебным.
— Да что ты понимаешь!
— Готова спорить, что она хочет вас увидеть, — упрямо повторила Рен.
«Уж я-то знаю, — подумала она, — ведь я сама больше всего сейчас хочу увидеть своего отца».
Джанин сидела в полицейском участке напротив детектива, который записывал ее показания.
— Зачем вы сегодня пришли в Центр? — мягко спросил детектив.
— Сдать мазок, — солгала Джанин.
Все остальное, что она ему рассказала, было правдой и представлялось каким-то фильмом ужасов: выстрел, неожиданно навалившаяся на нее и сбившая ее с ног сотрудница клиники. Джанин надела чистую футболку, которую дали ей парамедики, но продолжала ощущать липкую горячую кровь той женщины (целое море крови), этой кровью пропиталось все ее платье. Джанин до сих пор поглядывала на свои руки, пытаясь избавиться от неприятного ощущения.
— И что произошло потом?
Джанин вдруг поняла, что не может вспомнить, как все было. Связного рассказа не получалось — лишь вспышки воспоминаний: вот она бежит, и ее бьет неуемная дрожь, вот ее руки зажимают рану женщины, в которую попала пуля. Вот стрелок дернул пистолетом в сторону Джанин, а Иззи стоит рядом с ним с ворохом бинтов в руках. Наконец звонок телефона — и все замирают, как манекены.
Джанин казалось, что она смотрит какой-то фильм и должна досмотреть его до конца, даже вопреки собственному желанию.
Она дошла до того места, когда стрелок ударил ее пистолетом, и почему-то умолчала, из-за чего он это сделал. Недомолвка — так это называлось раньше, в детстве, когда она ходила исповедоваться. Недомолвка — это не смертный грех. Иногда люди лгут, чтобы защитить других. А бывает — чтобы защитить себя. Одной ложью больше, одной меньше…
Во время рассказа она плакала. И даже этого не осознавала, пока детектив не протянул ей салфетки.
— Можно, я задам вам вопрос? — спросила она.
— Разумеется.
Она сглотнула.
— Как думаете, все люди получают по заслугам?
Детектив пристально посмотрел на нее.
— По-моему, никто не заслуживает того, чтобы пережить подобный день, — ответил он.
Джанин кивнула, высморкалась и скомкала салфетку в руке.
Неожиданно дверь распахнулась, и какой-то полицейский сунул голову в кабинет.
— Здесь мужчина… уверяет, что он ваш знакомый…
У него за спиной маячил Аллен — его румяные щеки, круглый животик, по поводу которого он постоянно шутил, что знает, каково быть беременным. Аллен был лидером местного движения «Право на жизнь».
— Джанин! — воскликнул он и протиснулся в двери мимо полицейского, чтобы заключить ее в объятия. — Слава богу! — вздохнул он. — Дорогая, мы молились за тебя…
Она знала, что они молятся за каждую женщину, которая входит в двери Центра. Хотя сейчас была совершенно иная ситуация: Аллен не простил бы себе, если бы с ней что-нибудь случилось, потому что именно он и послал ее в Центр. Шпионить.
Видимо, Господь их услышал, потому что ее освободили. Но вместе с ней освободили и Джой, и Иззи, и доктора Уорда. А как же те, кому не удалось выжить? Почему карты у привередливого Бога легли именно так?
— Давай я отвезу тебя домой, уложу в постель, — сказал Аллен. И, уже обращаясь к детективу: — Я полагаю, что мисс Дегерр необходимо немного отдохнуть.
Детектив пристально посмотрел на Джанин, как будто пытался понять, будет ли она в безопасности с Алленом, который решил взять бразды правления в свои руки. А с чего бы ей стала грозить опасность? Она и раньше делала то, что он хотел, с того самого момента, как приехала в город с намерением служить его миссии, чем только сможет. И она знала, что он руководствовался добрыми намерениями.
— Мы готовы с радостью отвезти вас, куда скажете, — заверил ее детектив.
Он предлагал ей выбор, и в этом было что-то пьянящее и значительное.
— Мне нужно в уборную, — выплеснула она очередную ложь.
— Разумеется. — Детектив указал рукой вглубь коридора. — В конце налево, третья дверь направо.
Джанин двинулась в указанном направлении, продолжая цепко держать на плечах термоодеяло. Ей просто нужно было свободное пространство, всего на секунду.
В конце коридора была еще одна комната для допросов, очень похожая на ту, где она только что находилась. То, что изнутри виделось зеркалом, снаружи оказалось окном. За столом напротив женщины-детектива сидела Джой.
Еще не понимая, что делает, Джанин уже стучала в окно. Должно быть, Джой услышала стук, потому что она повернулась в ее сторону, даже несмотря на то, что не могла видеть лицо стучавшего. Дверь комнаты для допросов резко распахнулась.
— У вас какие-то проблемы? — с недоумением уставилась на нее женщина-детектив.
Через приоткрытую дверь они с Джой встретились глазами.
— Мы просто знакомы, — ответила Джанин.
Джой кивнула.
— Я просто хотела… хотела увидеть… — залепетала Джанин, не отводя взгляда от Джой. — Я подумала, что, быть может, тебе нужна помощь.
— Мы сами озаботимся тем, чтобы она получила все необходимое. — Детектив скрестила руки на груди.
— Знаю, но… Ты не должна оставаться сегодня вечером одна! — выпалила Джанин, по-прежнему глядя на Джой, и заметила, как та бросила взгляд на повязку у нее на голове.
— Ты тоже, — ответила Джой.
В больнице к одному из воздуховодов кондиционера пристала липкая лента. Она трепетала, словно украшение на торжестве, когда Иззи лежала на спине, делая вид, что не чувствует, как ее осматривает врач.
— Вот так, — бормотал врач. Он переместил датчик влево, потом вправо, а затем указал на размытое изображение на экране, у края черной амебы — матки Иззи, — где белела фасолинка плодного яйца. — Ну, давай же… давай… — В его голосе слышалась определенная настойчивость.
И тут они одновременно заметили это — мерцание бьющегося сердечка. Она сотни раз видела подобное во время проведения УЗИ другим женщинам.
Иззи перевела дух.
Врач произвел измерения и записал их. Затем вытер гель с ее живота и накрыл простыней.
— Мисс Уолш, — произнес он, — вам повезло. Все в порядке, вы можете идти.
Иззи привстала на локтях.
— Подождите… что… что это означает?
— По всей видимости, вы хотели удостовериться, что в ближайшие несколько дней не будет схваток и кровотечений, — добавил врач. — Учитывая силу сердцебиения, я бы сказал, что этот малыш — или малышка — намерен еще посидеть. Явно весь в свою мамочку, — улыбнулся он. Доктор сказал, что ему нужно подписать несколько документов, и скрылся за занавеской, которая отделяла пункт оказания первой помощи от остальных помещений.
Иззи снова легла и спрятала руки под колючим одеялом, обхватив ими живот.
…Как только Джордж отпустил ее и она вышла из клиники, парамедики уложили ее на каталку рядом с доктором Уордом, не слушая, как она пыталась убедить их, будто вовсе не пострадала.
Уорд тоже не хотел ничего слушать.
— Она беременна, — настаивал он. — Ей необходима медицинская помощь.
— Это вам необходима медицинская помощь, — возразила Иззи.
— Она опять не согласна, — пожаловался доктор Уорд молодому парамедику, который осматривал его перевязку. — Ни на секунду не оставляет меня в покое. За что, — негромко признался он, перехватив ее взгляд, — я невероятно ей благодарен.
Тогда она видела его в последний раз.
Сейчас Иззи гадала, где он: в операционной? Удастся ли спасти ногу? Предчувствия не были тревожными. Быть может, некоторым людям судьбой предначертано выжить.
Она выросла в семье, где отец был постоянно без работы, а мама пыталась обеспечить Иззи и ее братьев-близнецов. Выросла в такой тесноте, что трем детям приходилось делить не только комнату, но и кровать. Однако Иззи долгое время даже не догадывалась, что она малоимущая, хотя мама, чтобы наскрести денег на ужин, брала детей на охоту за мелочью. Временами они даже проводили что-то вроде «недели колонистов»[4] — когда вместо электрических лампочек приходилось зажигать свечи.
Когда Иззи думала о своей жизни, в ней было четкое разделение между «тогда» и «сейчас». Сейчас она жила с Паркером в доме, который был в три раза больше того, родительского. Паркер, который по документам был принцем из знатной семьи, влюбился в обремененную долгами медсестру-студентку. Золушку. Они познакомились, когда он лежал на вытяжении с поломанной ногой. Он любит вспоминать, что их первое свидание случилось, когда она обтирала его тело губкой.
Паркер, как и его отец, дед и прадед, закончил Йель. Он вырос в Истовере, самом снобистском районе целого штата, учился в частных школах и даже в детстве носил фирменные свитера и галстуки. Он шикарно проводил летние каникулы. Даже своей работой, съемками документальных фильмов, Паркер был обязан семейному трастовому фонду.
А Иззи продолжала заказывать самые дешевые блюда, когда они ходили куда-то обедать. Холодильник их был набит продуктами не только потому, что она не могла себе позволить сейчас ходить по магазинам, а главным образом потому, что такие люди, как она, не могут не ждать наступления черного дня.
Скорее всего, они с Паркером выходцы с разных планет. И как, скажите на милость, они будут вместе воспитывать ребенка?
Иззи думала о том, что теперь линией разлома ее жизни больше не будет тот день, когда она получила первый чек. Ею станет сегодняшняя перестрелка — именно она поделит все на «до» и «после».
— Как вы себя чувствуете? — В палату вошла медсестра.
— Все в порядке, — ответила Иззи, радуясь тому, что ее дрожащие руки спрятаны под одеялом.
— У меня есть новости о том пациенте, которым вы интересовались…
— О докторе Уорде? — приподнялась Иззи.
— Нет. О женщине. Бекс… фамилию не помню. Операция прошла успешно, — заверила медсестра. — Сейчас она в палате интенсивной терапии.