Мина споткнулась на ровном месте, и профессору Дано пришлось её поддержать.
– Всё настолько серьёзно? – Она и подумать не могла, что простой вопрос может привести к таким последствиям, и не понимала, почему профессор так остро реагирует.
– Это всего-навсего предосторожность. Ты этого не знала, разумеется – откуда бы тебе знать? – но ты задала щекотливый вопрос в очень непростое время. Уже какое-то время между грозовыми стражами курсируют слухи о связи между контролируемой погодой в Алоррии и разрушительными бурями за границей. Премьер-министр старается задавить их в зародыше, и фестиваль для неё – способ доказать, что всё замечательно, слухи беспочвенны и перемены не нужны.
Означало ли это, что… «Я права? Связь всё-таки есть?»
– Учитывая близость фестиваля и серьёзность темы, я не хочу, чтобы премьер-министр сделала из ученицы с большим потенциалом козла отпущения и исключила тебя за распространение так называемой «лживой пропаганды». – Он шагнул с моста и направился прямиком к подъехавшему поезду.
Пиксит запрыгнул следом за секунду до того, как двери захлопнулись.
– У меня… большой потенциал? – У неё и мысли не возникало, что кто-то из учителей может так о ней думать. Она ведь ещё не извлекла ни одной искры, не говоря уж о том, чтобы поймать электрический шар во время передачи молнии. Летала она так себе, и пока Пиксит не поправится, они даже этого не могут делать.
– О да. Выдающимся стража делает не умение искрить. – И профессор Дано ей улыбнулся – за всё время, что она его знала, можно было пересчитать по пальцам одной руки, сколько раз на его лице появлялось это выражение.
Поезд, набрав скорость, повёз их назад к кораблю.
Профессор заставил Мину лечь на койке в трюме, где пахло настолько ужасно, что её по-настоящему замутило. Раздобыв где-то ведро с остатками рыбного рагу в качестве доказательства её недомогания и предупредив моряков, что это может быть заразно, он плеснул немного рагу себе на подол мантии и убежал назад в город, причитая: «О, бедняжка Мина, ей так плохо! Я отвел её назад на корабль. Смотрите – её стошнило прямо мне на мантию. Так неприятно. Я, конечно, говорю о ней, не о мантии, хотя её придётся бросить в стирку. Несчастный ребёнок пропустит всё веселье».
Мина совсем не расстроилась.
Она была напугана до полусмерти.
Лежа на койке, она рисовала в воображении душераздирающие сценарии. От каждого скрипа лестницы сердце обмирало: наверняка это пришли за ней! Родителям на красивом красном воздушном шаре прилетит письмо, в котором им сообщат, что их дочь исключили из школы за распространение «лживой пропаганды», что бы это ни значило. Её отправят домой, и все её мечты пойдут крахом. «И это будет только моя вина, потому что я не смогла промолчать, когда надо было!»
«Ты ни в чём не виновата», – возразил Пиксит.
Он был прямо над ней, на прорезиненной палубе. «Нет, виновата». Только она почувствовала себя своей, только завела друзей – и надо же было поставить всё это под удар!
«Нет ничего плохого в том, чтобы задавать вопросы. А если премьер-министр побоялась отвечать – значит, ты задала правильный вопрос. И возможно, тебе стоит продолжить расспросы».
Она размышляла над этим, пока её не отвлёк топот вернувшихся на корабль учеников и зверей. Пиксит комментировал происходящее: поздоровавшись с Чодой, Бриндл и Рагитом, он сказал им, как было условлено, что Мина в трюме и ей нездоровится и что пусть они попросят своих стражей проведать её, но чтобы те держались на расстоянии, потому что ей очень плохо.
Мина растянулась на койке в ожидании шагов на лестнице. Вскоре Джикс, Ферро и Зек полуслезли-полуспрыгнули в люк.
– Угх! – возмутился Ферро. – Здесь пахнет хуже, чем носки моей бабушки!
– Здесь пахнет хуже, чем твоя бабушка, – сказал Зек.
– Серьёзно? Ты оскорбляешь мою бабушку?
– Прости. Само вырвалось.
Джикс ворвалась в крошечную каюту, но затормозила за несколько футов до койки Мины:
– Мина! Выглядишь ужасно!
Мина постаралась не обижаться, учитывая, что на самом деле она не больна. Она слабо махнула им, будто ни на что большее у неё не хватает сил, затем поморщилась, схватила ведро и принялась усиленно в него кашлять. К тому моменту, как «приступ» прошёл и она подняла глаза, её друзья уже съёжились у самой двери.
– Хочешь… э-эм… мы оставим тебя одну отдыхать? – предложил Зек.
Мина завалилась на спину, изображая крайнюю степень измождённости. Она знала, как притворяться больной: Гатон много раз проделывал этот фокус, чтобы увильнуть от обязанности ехать на ярмарку.
– Думаю, мне станет легче, если вы расскажете, что я пропустила, – жалобным голосом попросила Мина.
Просияв, Джикс стала подробно описывать правительственное здание и все репетиции, которые им удалось посмотреть. Ферро вклинился со своим восторгом насчёт премьер-министра и процитировал несколько фраз из её речи о величии Алоррии.
«Величии Алоррии, – повторила про себя Мина, пока он разглагольствовал. – А какова его цена? Неужели никто об этом не задумывается?!» Профессор Дано сказал, что слухи курсируют уже какое-то время. «Но почему никто ничего не предпринимает?!»
Она смотрела на друзей, с таким нетерпением предвкушающих фестиваль, и думала, что бы они почувствовали, узнав, что их празднества оборачиваются для кого-то страшными бурями.
«Скажи им», – предложил Пиксит.
«Нельзя. Если они проболтаются не тем людям…»
Но как же встреченные ею чужаки? Она вспомнила слова Варли, прижавшего кончики пальцев ко лбу: «Благослови нас звёзды и луна, когда придут десятилетние бури». Разве можно молчать, зная это?!
С другой стороны – что хорошего будет в том, если она обо всём расскажет? Один невинный вопрос уже едва не обернулся для неё кучей проблем – и ещё неизвестно, чем вся эта история закончится. Её слова принесут больше вреда, чем пользы. Премьер-министр не станет отменять фестиваль только потому, что один ребёнок считает, что она должна это сделать.
«Прости, Пиксит. Я не могу. Нужно придумать что-то другое».
Глава семнадцатая
На корабле из Митриса назад к фермам Мина то и дело возвращалась к одной и той же мысли: фестиваль необходимо отменить.
Если премьер-министр не уверена на сто процентов в ложности слухов, зачем рисковать жизнями и домами ради праздника? До фестиваля остаётся ещё пара недель – его не поздно отменить.
«Ты должна рассказать людям правду. – В устах Пиксита это звучало так просто. – Это просто». Он жевал картофель и даже не смотрел на неё. Всё плавание он пребывал в расстроенных чувствах, и Мина знала, что в этом виновата она. – Ты и сама прекрасно понимаешь, что так будет правильно. Мы нашли проблему – мы должны её исправить».
Она разочаровала его своим молчанием. Но если бы она открыла рот, то её бы исключили – и какая тогда бы от неё была польза? Фестиваль всё равно пройдёт, и десятилетние бури всё равно ударят по заставе Дерн и всем живущим по другую сторону гор.
«Я знаю тебя, Мина. Я знаю, на что ты способна. Ты искришь. Ну или будешь, если дашь себе волю».
Ей было ненавистно это ощущение: от его досады на неё она вся будто чесалась изнутри. «Прости меня, Пиксит», – огорчённо подумала она.
«Я очень надеюсь, что ты всё же решишься на то, что, как я точно знаю, тебе хочется сделать».
Наконец они причалили к знакомой пристани. Забросив за плечо рюкзак, Мина сошла с корабля вместе с Пикситом, но остановилась в начале лестницы и обернулась к нему: «Тебе придётся спускаться пешком. Думаешь, протиснешься?»
Врачи сказали, что к возвращению в Митрис он снова сможет летать, но до тех пор запретили напрягать мышцы крыльев. Этим Мина и объяснила друзьям их внезапный отъезд домой: мол, Пикситу нужно отдохнуть и восстановиться. Жаль, профессор Дано не воспользовался этой версией, и теперь в её личном деле красовалась пометка о временном отстранении от учёбы.
Пиксит высунул нос за край склона и чирикнул:
«Я вижу папу!»
Она тоже выглянула. Далеко, очень далеко внизу стояла крошечная повозка с впряженной лошадью. На месте кучера сидел мужчина в широкополой синей шляпе – папа!
Не в силах сдержать восторга, Пиксит втиснулся на узкую лестницу, сильно растянув своим громоздким туловищем верёвку, служащую перилами. Ему пришлось расправить здоровое крыло для равновесия – но зато сейчас он уже был достаточно взрослым, чтобы контролировать искры и ничего не сжечь.
«Можно я сегодня его обниму?»
«Да!» Она это устроит. В этот раз она молчать не станет. Мина улыбнулась: от его искренней радости ей стало чуточку легче на душе.
Спустившись, Пиксит прямым ходом бросился к повозке:
«Скажи ему, что со мной безопасно!»
Папа спрыгнул с сиденья и, подбежав к Мине, подхватил её вместе с рюкзаком и другими вещами и прокрутил полкруга.
– Ты… – начал он, опустив её назад на землю. – Ну, ты совсем не выросла. Зато Пиксит вырос! Привет, Пиксит, – широко улыбнулся он зверю.
Тот, возбуждённо подпрыгивая с лапы на лапу, быстро слизнул скопившуюся в уголке пасти слюну и продолжил нетерпеливо пританцовывать на месте.
– Он хочет тебя обнять.
Папа отшатнулся:
– Если мне память не изменяет…
Ей передалось разочарование Пиксита, безвкусное, как переваренные овощи, и она вспомнила, как сразу после его появления на свет мама запретила ему ночевать в спальне Мины. Мина всё время его обижала. «Не в этот раз».
– Он тоже по тебе скучал, – твёрдо сказала она. – После тех двух лет в яйце, когда я постоянно с ним разговаривала, ты для него тоже стал родным. – С каждым произнесённым словом её пульс ускорялся. Она ещё никогда вот так не перебивала папу. – Он научился контролировать искры и будет страшно счастлив – и я тоже, – если ты дашь ему себя обнять.
– О, что ж, в таком случае… – Папа развёл руки в стороны, и Пиксит, подпрыгнув как щенок, встал на задние лапы и прижался к нему. Папа обнял его и похлопал по спине, и Мину затопила чистая радость зверя.