Как это часто бывает, обратно поезд ехал гораздо быстрее, чем туда, и мы с Джеймсом вернулись в Форест-Роу с большим запасом времени. Стояла чудесная ночь, и нам обоим совсем не хотелось спать, поэтому я решила проводить его до лесного домика.
Мы шли по лесу, смеясь и болтая обо всем, что увидели в Лондоне. Ночь была светлая, даже под сенью деревьев, и нам не приходилось высматривать путь.
Когда мы пришли в лесной домик, Джеймс попросил меня подождать пару минут. Сказал, что сбегает за дом и принесет мне фонарь (я ответила, что мне не нужен никакой фонарь, но Джеймс настоял). Я сидела в комнате и ждала его на краю матраса, лежавшего на полу. Поиски фонаря заняли явно больше пары минут, я ждала долго и в какой-то момент заметила, что его рюкзак чуть приоткрыт и оттуда высовывается уголок маленькой рамочки. Фотография его невесты.
Я ее вытащила, чтобы еще раз на нее посмотреть. Она была такой же хорошенькой, как я помнила с того раза, когда впервые ее увидела: черные волосы, темно-карие глаза. Внизу была надпись: «Моему единственному Джеймсу».
Когда я пыталась засунуть фотографию в рюкзак, то моя рука коснулась чего-то мягкого и легкого, словно дымка. Я не поняла, что это было, и открыла рюкзак пошире, чтобы посмотреть. Оказалось, что это перо, связанное бечевкой с несколькими другими «сокровищами» – листьями и тому подобным – и с какими-то свернутыми бумагами. Я знала, мне нельзя трогать эти бумаги, но я подумала, что, может быть, смогу что-то узнать о его настоящей семье. У меня покалывало сердце, когда я вынимала бумаги из свертка, бросая быстрые взгляды на дверь. Мне все еще было слышно, как Джеймс топчется по опавшим листьям за домиком.
Страница, лежавшая снизу, оказалась больничной выпиской шестимесячной давности, в которой были подробно описаны его увечья и их причина. В этом не было никакой логики: он пострадал при пожаре, возникшем после падения бомбы на Уоррингтон-кресент в Лондоне.
Вторая бумага оказалась письмом из военного ведомства, датированным несколькими месяцами ранее. Это было предупреждение, что если он не явится на призывной пункт в течение недели, это будет расцениваться как дезертирство и преследоваться в соответствии с действующим законодательством.
А третья бумага, на самом верху – это было письмо.
Джеймс!
Я прошу прощения, что не отвечала на твои письма. Сейчас ты уже знаешь, что я вышла замуж 10 декабря. Я очень счастлива. Я считаю, что нам не стоит продолжать переписку. Пожалуйста, отнесись с уважением к моим желаниям.
Я просто сидела, держа бумаги в руках. И когда Джеймс зашел в дом, я не попыталась их спрятать. Он увидел меня и застыл на пороге.
– Ты не был на войне? – спросила я.
Он немного ссутулился и, кажется, стал ниже ростом.
– Нет.
Я сделала глубокий вдох, пытаясь собраться с мыслями.
– Ты прячешься здесь, потому что не хочешь попасть в тюрьму?
– Да.
– Значит, ты трус?
Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но не стал ничего говорить.
– Тедди мертв, – проговорила я тусклым, безжизненным голосом, – потому что он поступил правильно. А ты жив, потому что повел себя подло.
Я так сильно сжимала письмо в руке, что оно стало рваться на сгибах.
Он опустил голову и сказал:
– Мне было страшно.
Тогда я еще не осознала смысла этих слов, но даже если бы и осознала, это уже не имело бы значения. Я только чувствовала, как у меня в ушах шумит кровь.
– Я хочу, чтобы ты убрался отсюда, – сказала я. – Это очевидно.
Он долго молчал, а потом просто сказал:
– Хорошо.
– К завтрашнему утру. – Я положила бумаги на пол, встала и прошла мимо него, на ходу вырвав фонарь у него из рук.
– Конечно.
Я была совершенно спокойна. Я на него не смотрела, я не торопилась. Я просто вышла за дверь и направилась к дому.
Я шла по прямой, не обращая внимания на ветки, мешавшие проходу, так что до дома я добралась вся в царапинах и порезах.
Я набрала самую горячую ванну, которую только сумела выдержать, и вот сейчас я пишу тебе это письмо, сидя в ванне и еле удерживая на коленях книгу, которую подложила под лист, и от горячей воды у меня пощипывает все порезы.
И я все думаю – как будто мне больше не о чем думать, как будто это имеет значение, – почему Джеймс держал вместе с бумагами все эти перья и листья?
Вода в ванной уже остыла, но, прежде чем я пойду к себе наверх, мне надо еще кое-что написать. Это вопрос к тебе.
В свое время я знала мальчика, который во всех других отношениях был очень умен, но искренне верил, что драконы существуют на самом деле. Верил до тех пор, пока не упомянул об этом при учительнице, и она над ним посмеялась, и он понял, каким был дурачком. Это напоминает меня и пещеру святого Грааля. Все эти годы я верила, что ты в самом деле нашла Грааль. Даже когда я над этим подшучивала, я все равно верила. Теперь-то я понимаю, какой была глупой. И вот мой вопрос: почему ты соврала мне, Бет? Почему ты при каждой возможности начинала указывать мне на мои недостатки? Почему ты всегда мне говорила, что я люблю командовать, тогда как я просто считала себя сильной личностью? И вот я гадаю: тот ли ты человек, каким я тебя помню? Может быть, ты никогда такой и не была?
Но это неважно. Я сейчас выхожу из ванной и иду собирать вещи. С утра пораньше, по дороге на станцию, я брошу это письмо в почтовый ящик. Завтра утром я покидаю Саутгемптон.
Я не знаю, получишь ты это письмо до того, как я приеду, или уже после. Я не знаю, будешь ты ждать меня или нет, когда я сяду в поезд, идущий на запад. У меня так много вопросов. И самый главный из них: будешь ли ты рада меня видеть?
С любовью,
Адри. Часть II
Глава 4
Ярко-оранжевый краешек солнца уже показался над плоским горизонтом. Адри вяло пролистывала страницы дневника и перебирала листочки писем Ленор. Где-то должно быть окончание, которое она пропустила. Дневник обрывался внезапно. И письма Ленор явно были не в полном комплекте. Куда подевались те письма, которые так расстроили Кэтрин? О чем в них говорилось?
– Что это, розыгрыш? – прошептала она.
Адри встала и потянулась: она слишком долго сидела, и у нее разболелась спина. Она пошла в ванную и умылась, потом вернулась к себе в комнату, злая и растревоженная. Если бы она знала, что не сможет закончить читать, то не стала бы и начинать. А то получилось, как с этими старинными пазлами. Вот ты потратил несколько часов, собирая картинку с морем и маяками или с большим табуном лошадей, а потом обнаружил, что последних фрагментов недостает. Добралась ли Ленор до Бет? Выжила ли Бизи? Как ферма перешла к Ортисам, о которых не упоминалось ни в письмах, ни в дневнике? Даже Галапагоса не упоминалась нигде.
Из прикроватной тумбочки Адри достала открытку, которую нашла в свой первый вечер в Ханаане, и перечитала ее еще раз. Потом она долго ходила из угла в угол и наконец сообразила, что и с открыткой все не так просто. Она датирована седьмым мая 1920 года, то есть ее отправили почти через год после последнего письма Ленор. Как Ленор могла дважды приехать в Америку в первый раз?
Она вновь утонула в кипах бумаг на кровати, зарывшись в подушку и жалея о том, что не спала всю ночь из-за этой бессмыслицы. Она вспомнила одну из главных причин, по которой ей всегда нравился строгий режим: ее бег, ее учеба, ее изнуряющее расписание. «Вот что бывает, когда у тебя слишком много свободного времени. От нечего делать ты тратишь энергию на всякую чушь».
Снизу донесся неожиданный звук. Адри удивленно открыла глаза. Громкий, пронзительный смех. Или ей показалось?
Запах кофе привел Адри в кухню, где за столом сидела Лили и еще четыре пожилые дамы. Они самозабвенно играли в карты, но повернулись к Адри, когда та вошла.
– А вот и Румпельштильцхен, – сказала одна из женщин. На столе перед ней стояла кофейная чашка. Кофе пили только она и Лили.
– Наша знаменитость, – сказала еще одна женщина и поднялась из-за стола. – Будешь «Маргариту» на пиве?
– Сейчас восемь утра, – ответила Адри после небольшой заминки.
– Вот именно, – кивнула женщина, вручив ей стакан с коктейлем. – Кстати, я Кэрол.
Как и все остальные гостьи, собравшиеся за столом, Кэрол была значительно моложе Лили. Им всем было, может быть, чуть за семьдесят. Они все были одеты цветасто и ярко, одна из них щеголяла игривым оранжевым обручем с козырьком.
– Мы старались тебя не разбудить, – сказала Лили.
– Я сдаю, – объявила женщина в козырьке. – Эбигейл.
– Кто вы? Откуда?
– Дорогая, ты что, не знала, что у меня есть друзья? – поддразнила ее Лили. Очевидно, Лили была не такой одинокой, как думала Адри. Она почувствовала укол ревности, но сама толком не поняла, к чему именно: к тому, что у Лили было на четыре подруги больше, чем у нее, или к тому, что она была не единственным другом Лили.
– Ты говорила, что все, кого ты знала, уже умерли, – сказала Адри, зная, что это звучит как-то глупо. Но Лили, похоже, это лишь позабавило.
– Да, это правда. Но я завела новых друзей.
– Сыграешь партию? – спросила Кэрол. – Умеешь играть в семикарточный стад?
Адри кивнула и уселась на свободный стул. Кэрол принялась сдавать карты («Раньше сдавала я, но теперь стала слишком забывчивой», – пояснила Лили). Адри не успела опомниться, как с головой погрузилась в игру.
– Сегодня ты поздно легла, – Лили посмотрела на нее с беспокойством. – Я вставала около трех, чтобы сходить в туалет, и у тебя горел свет.
Адри прикусила большой палец, все еще пытаясь прийти в себя. У нее было странное ощущение, будто она провела эту ночь где-то очень далеко отсюда.
– Лили, твоя мама когда-нибудь упоминала имена кого-то из Годспидов?
Лили на секунду задумалась и покачала головой.