— Увы, ничего не знаю, Юлиан. То есть знаю, но не более твоего, — шептал маг. — Сам понимаешь, когда на улицах столпотворение обезумевших вампиров вперемешку со злой, уставшей стражей… Ну никакой разумный человек, наг и даже оборотень не покинет свой дом или цех! Жить-то всем хочется… Вы — создания мудрые, ибо живете долго, но врагу не пожелаешь встретиться с вами голодными. Уж, кхе-кхе, таково положение дел…
— Жертвоприношение в храме, — отчеканил Дигоро. — Это великая честь, когда твои руки обагрятся кровью, которой ты будешь поить знать! Радуйся, любой из тех, кого я знаю, жизнь бы отдал за такое!
— Об этом я прекрасно знаю, так что тут ты меня не удивил, — заметил Юлиан. — Мой вопрос, Дигоро, был о том, что происходит внутри, когда двери храма закроются. Много ли жертв на алтаре? И что от меня потребуется, кроме помощи жрецам?
— Много жертв… Весь пол в крови…
— Сколько жертв?
— Не знаю, — буркнул Дигоро, уже как-то пристыженно.
— Почему?
— Что ты пристал… Почему, почему… — И с губ вампира сорвалась толика правды: — Там цены для покупки места не сложишь…
— Как? — удивился Юлиан, зная, что Дигоро каждый год рассказывал, что бывал внутри. А потом его осенило, и он понимающе улыбнулся. — Неужели тебе никто не согласился занять столько монет?
— А я и не просил. Ишь, много ли чести… И вообще, правильно хозяин сказал. Там особого ума не понадобится, так что нечего и спрашивать!
С мерзкой миной на лице Дигоро встал и вышел из-под звукового щита, который вовремя снял Габелий. Затем лег на кровать, повернулся к стене, и до его соседей донесся прискорбный вздох. Действительно, как ни пытался Дигоро просить — и у банкиров, и у соседей по улице, — никто ему не давал в долг, уж больно скверный у него был норов. Да и просил он так, что скорее огрызался.
Спустя две недели
Из густого пара рождались милые женские ручки, которые поливали плечи и волосы горячей водой из бронзовых черпаков. Прикрыв глаза, Юлиан уже начинал со сладкой истомой подумывать, что все не так уж и плохо. Обычно, навещая баню, он всегда довольствовался быстрым омовением. Но сейчас ему пришла мысль, что в таком томном купании есть чрезвычайно приятные моменты, которые нужно будет обязательно повторить.
Он сидел, согнув ноги, в бадье, устланной простынями, чтобы не занозить мягкое место, и предавался наслаждению. От воды исходил густой запах целебных трав: фенхеля, ромашки, струнника и золотого шорлея. Лицо Юлиана уже было идеально выбрито, волосы подстрижены, а напротив ванны, на кресле, лежал костюм Вестника.
Рабыни Коронного дома перешептывались; на их прехорошеньких мордашках сияли клейма. Тут же рядом, наблюдая, стоял безмолвный Латхус.
Наконец слишком расслабившегося мужчину вырвали из мечтаний. Когда Юлиан вылез из бадьи, рабыни еще раз облили его едва теплой розовой водой, постелили на каменный пол подножную простыню и обтерли нагое, распаренное тело. Одна девушка потянула за веревочку — где-то вдалеке раздался перезвон маленьких колокольчиков.
Негромко скрипнула дверь. Из уже тающей завесы пара выросла полная и широкая фигура, и мужчина с чудаковатыми усами-перышками, бережно держа в руках наряд, подошел ближе. В нем Юлиан узнал церемониймейстера Его Величества, заведующего подготовкой к празднествам.
— Меня обязали все рассказать вам… — Не закончив речь, церемониймейстер нашел глазами лежащий на стуле ошейник и замялся, не зная, как обращаться одновременно и к рабу, и к такому уважаемому лицу, как Вестник. — Вам, Вестник, что делать…
С этими словами церемониймейстер уже было схватился за брэ, чтобы надеть его самолично, но Юлиан лишь замотал головой. Тогда пышный мужчина, уже не терпя возражений, склонился, чтобы помочь с шерстяными чулками под шаровары.
— Вас у дворца будет ждать повозка, и в сопровождении двух консулов вы будете доставлены к главному храму Гаара у тракта на Пущу. В храме вы будете встречены жрецами Гаара и во время молитвенной церемонии на священном алтаре прольете кровь девственниц и девственников, которую потребуется собрать…
— Что значит «прольете»? — хмуро перебил Юлиан.
— А, нет, это не то, что вы подумали. Нет-нет… — различив на лице Вестника негодование, церемониймейстер, надевая второй чулок, улыбнулся. — Это раньше жертвоприношения проводились с соитием, а сейчас, увы… — Он горестно вздохнул. — Запрещают. Пекутся о «благоразумном сожительстве». Вам нужно будет убить жертв: либо перерезать горло, либо ударом в сердце, тут как пожелаете. И, вскрыв артерии, вам надобно будет собрать в сосуд девственную кровь.
— Зачем же тогда нужны девственники, объясните мне, почтенный церемониймейстер?
— Обычай, — вежливо улыбнулся тот.
— Разве ж девственница чем-то отличается от не девственницы по вкусу крови?
— Лучше задайте этот вопрос жрецам.
Церемониймейстер с кряхтением встал, взял в руки нижнюю и верхние рубахи и принялся дальше одевать размышляющего вампира, который надеялся, что придется оборвать жизнь того, кто хотя бы эту самую жизнь уже видел. И пускай за тридцать один год, являясь бессмертным, Юлиан убил более трех сотен человек, почти всегда это были люди старше среднего возраста, осужденные на смерть за опасные преступления: изнасилование, убийство, бунт.
Чтобы не стяжать неудобную славу убийц, вампиры Ноэля старались брать лишь то, что так или иначе должно было умереть. На Срединном Юге у вампиров сформировалось иное представление. Они делили людей на два класса: свободные и рабы — и всегда глядели сквозь свободных, не допуская, даже мысли о том, чтобы вцепиться тем в глотку. В рабах же они никогда не видели людей, различая лишь цену на еду, которую диктовал рынок. Старые, немощные и больные стоили дешевле, а молодые, здоровые и красивые — дороже.
— И что же дальше, почтенный церемониймейстер? — Юлиан позволил надеть на себя парчовые узкие шаровары чуть ниже икр с росписью лиственными узорами платана. — Каким образом будет проходить церемония? С жителями города? Как долго я буду занят в храме?
— Нет, для горожан уготовано другое причастие, и оно, как бы выразиться деликатнее, попроще. Вам не нужно будет на нем присутствовать, ведь ваша роль на этом празднике — пролить освященную кровь и донести дары Гаара только до почтенных и достопочтенных господ в храме. Это великая честь! Вы будете касаться всех знатнейших вампиров нашего города, вступая с ними в таинство доверия!
Церемониймейстер, имени которого Юлиан так и не узнал, распрямился. Он нашел глазами последнюю деталь нарядного костюма, а именно богатую и красивую, из шелковой ткани с золотыми узорами мантию цветом под стать блестящей темной шевелюре Юлиана, и цыкнул на стоящих стайкой рабынь. Те разбежались. С самым наиважнейшим видом придворный обвил мантией высокого и худого Вестника.
— Ах, как хорошо села! До чего же ладно вы скроены, высоки и темноволосы, словно рождены подле самого шва на Дальнем Севере, — лесть привычно сорвалась с полных и растянутых в услужливой улыбке губ, и церемониймейстер принялся безостановочно охать.
— Что делать дальше? Расскажите до конца, как вас обязали. Когда я буду свободен?
Юлиану не нравилась туманность речи церемониймейстера, который облекал все в скользкие формулировки. Тот же, улыбаясь, достал из-под балахона кошель и извлек оттуда шесть перстней с рубинами и гагатовыми камнями.
— Ах да, да. Прошу меня простить, слегка забылся. Кхм, так вот… Вы будете свободны, когда закончится причастие господ, а верховный жрец, Симам, закончит молитву Праотцу нашему Гаару. К слову, достопочтенный Симам проводит служения в храме уже больше пятнадцати лет, так что он и подскажет вам, и поможет. Вам в помощь также будут выделены несколько жрецов. Насколько я знаю, в причастии намерены участвовать и господа из северо-западных провинций.
— Понятно…
— А когда закончите, достопочтенный Симам позволит вам быть свободным. Скорее всего, вместе с достопочтенным Ралмантоном вы отбудете в его дом.
— Хорошо.
— И да… Кхм. Если что, то все эти драгоценные камни на вас учтены и будут пересчитаны после обряда. Нет, нет! Не глядите на меня, Вестник, таким ледяным взглядом, я ни на что не намекаю — это всего лишь правила, и я обязан был известить вас о них.
В завершение разговора церемониймейстер склонился над сумой и достал оттуда духи, обрызгав Вестника парфюмом из мирта. Где-то под потолком звонко запели маленькие колокольчики. Время пришло.
— Да пребудет с вами Гаар. Вас уже ждут.
Вслед за покинувшим купальню Юлианом последовал и вечно безмолвный Латхус, озираясь в поисках опасностей для охраняемой им персоны.
За Юлианом шлейфом тянулась тяжелая черная мантия, обильно усыпанная в плечах гагатовыми камнями и золотом. И хотя рабский обод так и остался лежать на кресле в купальне, а костюм сидел как влитой, что-то все равно стесняло Юлиана. Он попеременно то поправлял ворот, то оттягивал манжеты. И чувствовал себя, в общем-то, крайне неудобно. Как человек, недостойный быть в храме и поить вампиров кровью из своих рук…
Заря уже занялась, но солнце еще пряталось за кольцами высоких стен, едва подсвечивая их. В этом сером, угрюмом утре вампир, борясь с ветром, заспешил к двум консулам, сидящим в повозке: Илле Ралмантону и Дайрику Обараю. Их повозка качалась из стороны в сторону под напором северного найдала. Юлиан сел напротив консулов. Повозка тронулась, копыта звонко зацокали по мостовой.
По бокам выдвинулась охрана из магов, которая воздвигла вокруг важных особ магический щит. Теперь ветер с яростью бился о щит, который под его порывами мерцал и светился радужными всполохами. Однако внутри стало тихо.
Юлиан с интересом рассматривал Дайрика Гаар’Обарая, лучшего ученика Вицеллия и преемника его чина, желая узнать, каков же его облик. Дайрик отвечал встречным взглядом. Его карие, ясные глаза изучали сына учителя из-за прорезей маски, но изучали с небрежностью, как нечто мелкое и презренное. Наконец королевский веномансер лениво разлегся на подушках, сполз, вытянул вперед ноги, чем заставил раба подобрать свои. Затем он так же вяло повернул голову к Илле и спросил немного бе