— Передал.
— И почему же подобное прошло в обход консулата, может быть, разъяснишь?
— Отчего же нет, разъясню. Постановление о налоге на аристократию есть декрум — королевский указ, имеющий силу закона, принятого консулатом в полном составе.
— Я в курсе, Илла. Однако вопрос мой был совсем о другом…
— Близится война… — усмехнулся советник и повел плечами. — Платить за нее придется не только народу, но и нам, аристократам.
Меж тем сцену уже почистили, соорудили на ней некое подобие деревянной крепости, составленной из деталей, которые состыковали и подперли. В круг вышел все тот же лицедей в золотой маске в форме дерева. Раздался грохот оваций из-под трибун — началось следующее представление.
Так и не получив внятного ответа, Абесибо добавил:
— Нам бы поговорить, Илла. Но не здесь, не в этом шуме.
Илла кивнул.
— После представления.
И оба обратили свои взгляды на сцену.
О Юг!
Праотцы наши провели нас на благодатную землю!
Но получили ли мы что хотели?
Смогли ли мы объединиться перед туманом будущих времен?
Кровь льется на Юге рекой,
Окропляет гагатовые почвы!
Сражаются за них неистово,
Забыли они о заветах Праотцов наших!
Из тьмы явились воины, облаченные в доспехи. Терлась кольчуга о чешуйчатые тела нагов, скакал по сцене и выл волк, тело которого укрывали наспинник и нагрудник. Прыгал вампир, замахиваясь копьем, и с трудом отбивал это копье щитом человек, будучи здесь самым беззащитным. И пошли все притворно стенка на стенку, разливая красную краску, потому что запрещено было на праздник Шествия Праотцов проливать истинную кровь.
Слилось все в утробных криках, олицетворяющих те страдания, что выпали на долю Юга после Великого переселения. Ровны были гагатовые плодородные земли. Не было здесь гор и чащоб, где могли бы укрыться целые расы и одичать. Это был не Север с его горбатыми хребтами — здесь все боролись за свое место под солнцем.
Ко всей этой воющей, стонущей, шипящей ораве выпустили юронзиев. И те, почти нагие, краснокожие, потрясая покрашенными красной краской копьями, принялись скакать по сцене дикарями.
Бьются юронзии неистово,
Не хотят они отдавать земли потомкам Праотцов!
Не верят они, неразумные,
Жестоки они и дики!
По ступеням маленькой деревянной крепости вдруг поднялся человек в сверкающих доспехах, подобающих более королю, нежели простому смертному. Это был Морнелий Основатель. Он встал на верхушку башни, обхватил одной рукой знамя Элейгии и величественно вскинул копье.
Ушли Праотцы наши!
Но явились вслед за ними дети их, освященные Праотцами.
Храбрые, мудрые, несущие зерно отцов в своих душах.
И был одним из них Морнелий Основатель Молиус!
Мудр он был не по годам, освящен Прафиалом,
Силен на руку, остер на ум.
И явился он на Элейский холм под черное древо,
И объединил под своей властью всех!
Все люди и демоны, снова растеряв все звериное в повадках, собрались вокруг башенки и склонились на колени перед Морнелием Основателем. Эта сцена символизировала зарождение могучей Элейгии, когда первый ее король положил конец распрям между демонами и людьми и создал свод законов, призванный поддерживать порядок и давший возможность всем жить бок о бок.
Пока внимание зрителей было приковано к помосту, Юлиан обернулся, чтобы рассмотреть королевскую семью. Однако там почти все с увлечением смотрели представление. Один лишь король Морнелий, оплыв в кресле, сидел и презрительно усмехался, не имея возможности ничего увидеть. Рот его был перекошен, челюсть отвисла, и вампир с некоторой жалостью разглядел в полутьме его апатичное лицо, скрытое за белым платком.
Однако тут король, будто зрячий, вдруг опустил свой лик к разглядывающему его Юлиану, замер, а улыбка его ожесточилась. Вампир вздрогнул, но мимолетному страху отвести взгляд не поддался, понимая — Морнелий слеп. Так они будто и глядели друг на друга, пока король не уронил голову на чахлую грудь, видимо, в попытке заснуть.
«Ослепший, уставший правитель. До того уставший, что не желает обладать ни властью, ни женщинами», — подумал Юлиан.
И воцарилась эра благополучия!
Собрались под одним знаменем все:
Люди, вампиры, наги, оборотни, суккубы, вороны
И все потерянные в веках дети.
Был принят первый свод законов,
Призванный обрести долгожданный мир.
Родилась из пучин хаоса великая Элейгия,
Суждено ей было стать величайшей!
О Элейгия могучая, неустрашимая!
Плодами и зерном богатая!
Земля, имеющая сильного правителя!
Оцелованного самим Прафиалом!
Да будет вечен род Молиусов!
Из-под сцены раздалось хлопанье. Знать энергично подхватила его, и по театру разлились бурные овации.
— Слава королю! — закричал кто-то с трибун.
— Вечности роду Молиусов! — воскликнул кто-то другой.
— Слава! Слава!
— Хвала королю!
Крики покатились волной по всему театру.
— Интересно, что они скажут после праздника, когда узнают о законе на новый разорительный налог для аристократии… — донеслись до ушей Юлиана острые слова Абесибо, адресованные одному из его сыновей.
Снова потекло рекой вино, разнеслись запахи винограда, сушеных фиников, сухой рыбы и трав, сдабривающих блюда. Где-то в беседках запели очаровательные суккубы, ублажая господ до следующей постановки. Королевские рабы потерли на ступенях сильфовские фонари — трибуны залило светом. Справа от беседки советника отпускали острые шутки дети Абесибо, смеялась от них звонким, чистым смехом Марьи, жестко улыбался на них сам глава семейства, пребывая мыслями в каких-то мрачных чертогах. Слева развалился на кушетке Рассодель Асуло в окружении десятков отпрысков. Там были уже все поголовно пьяные, потому что еды на их столах не стояло, только рубиновое вино. То и дело оттуда доносился басовитый гогот.
Со спины до Юлиана донесся шепот королевы Наурики, которая требовала от своей младшей дочери Али послушания, заставляя ее сидеть в креслице смирно. Однако крошка была упряма, как это обычно бывает у двухлетних непосед, и все не желала слушаться ни нянь, ни матери, порываясь куда-нибудь убежать. Ее, соскакивающую, только и успевали ловить.
Сам же Илла, умостив больную спину на бархатные подушки, глядел на всех тучей, пока вокруг него разливалась радость.
— Сколько еще постановок будет? — недовольно спросил он.
— Две, достопочтенный, — ответил один из рабов.
На сцену снова вышел лицедей. На этот раз он был одет не в одежды древних, а в костюм элегиарца: шаровары, шаперон, жилетку. Одна лишь золотая маска осталась несменяемой.
Теперь в центре вместо Элейской башни стояли стол и стул, обложенные свитками. За столом сидел мудрец с белоснежной бородой до пояса и якобы что-то писал.
Наши великие Праотцы
Ушли, оставив нам благословенных Молиусов.
И часть этого благословения явила себя миру!
Моэм! Моэм-аскет, Моэм-ученый,
Он жил на берегу озера.
И в один из дней 1450 года
К нему постучали во время дождя!
Из-под сцены загромыхало. Капли воды, поднятые магами в воздух, сорвались с подвешенных лоханей на пол, изображая сильный дождь, отчего сидящие в первых рядах зрители тут же промокли. В комнату вошел кто-то в костюме, удивительно похожем на тот, в котором был Юлиан на празднике в храме. Символизируя бессмертного вампира, дитя Гаара, мужчина приблизился к ученому Моэму.
И оказалось то дитя Гаара!
Явился он, сын долголетия,
И передал Моэму язык Праотцов.
Записал мудрый Моэм его, сплел первое заклинание!
Моэм встал из-за стола. Он шепнул заклинание, и с его пальцев струей потек огонь, устремляясь ввысь к небу. Так в 1450 году тогда еще никому не известный травник Моэм открыл для всего южного мира магию, основанную на использовании человеком демонического языка Хор’Аф. Сейчас имя этого величайшего человека знало каждое дитя, а на месте его скромной хижины, укрытой соломой, выросла известнейшая своими выпускниками школа магии Байва.
Осветила наш мир искра Прафиала!
Воспользовались люди даром магическим.
Залечивают они раны, исцеляют болезни,
Зажигают солнца и повелевают дождями!
Слава достопочтенному Науру,
Великому ловцу демонов!
Видя, что к нему приковано внимание, Абесибо Наур улыбнулся и приподнял раскрытую ладонь. Улыбнулась и его красивая жена Марьи. Запели флейты, и по театру разлетелась легкая музыка.
«Моэм» и «Гаар» покинули сцену под рукоплескание хлопальщиков. Юлиан тоже похлопал, получив большое удовольствие от представления. В прошлом году он остался в особняке, поэтому для него все здесь было дивным и новым. В свое время он посещал театр в Ноэле, но тот был сделан не с таким размахом: без магов, стоящих под сценой и насылающих когда надо туман, ветер, молнии и иллюзии, без таких роскошных костюмов, с неумелыми актерами и сюжетами, в которых больше отдавалась дань дюжам, нежели истории графства.
Илла склонил к нему голову, шепнув:
— Потом пойдешь со мной.
Юлиан кивнул и перевел взгляд на последнюю, четвертую, постановку, которая была приурочена к грядущей войне с Нор’Эгусом. В ней обыгрывалась былая победа над ним в битве за Апельсиновый Сад в 2088 году. Волки в доспехах скакали по сцене посреди апельсиновых деревьев, побеждая эгусовский народ. Восхвалялось мужество деда