ом холодном и жутком крае, — вздрогнула она.
— Ты хочешь, чтобы я приезжал чаще? — Филипп не понимал ее.
— Вы всегда заняты.
— Да, занят. Но коль ты просишь, я попробую через год приехать на пару недель пораньше.
Глаза Йевы заволокла тоска, и она грустно улыбнулась самой себе. Что такое неделя, когда ее сердце плачет от необъяснимой боли, как только отец ступает за порог?
— Тебя это устроит, дочь?
— Да, отец, спасибо…
Филипп ласково улыбнулся и, не будь здесь галдящей толпы, которая снова разбушевалась позади двух кресел, обнял бы свою дочь. Но сейчас он смотрел в огонь, как смотрел всю зиму годом ранее, и прикрыл глаза, опутанные сеточкой морщин. Затем вспомнил то, о чем ненадолго забыл, когда увидел Йеву, и умиротворенная улыбка сползла с его лица.
— Главное, чтобы Горрон нашел Уильяма.
Его дочь тоже забеспокоилась.
— Горрон присылал вам весточку?
— Нет, — озабоченно качнул головой Филипп. — С той зимы я ничего не слышал о нем, но пока не могу поднять шум, чтобы не привлекать внимания. Он должен был достигнуть Элегиара еще летом. Мы обговорили, что он передаст мне письмо с купцами из Золотого города. Один из них, Гуасалай Ра’Шабо, четыре года подряд ездит в мои земли, везет украшения из гагата и арзамасовые ткани.
— И Горрон ничего не передал?
— Ни строчки. Как в воду канул.
— Что же делать? А если те существа, велисиалы…
— Пока ничего. Лишь надеяться на Горрона… — Филипп покрутил на пальце кольцо с треснутым агатом, которое пострадало после удара бестии. — Элрон Солнечный не так прост, как кажется. Он слишком стар и хитер, чтобы позволить взять над собой верх. Это вампир величайшей воли, который дал слабину лишь единожды.
— Когда пал Крелиос?
— Да.
Йева вздохнула, вспоминая настырные объятия герцога Донталя. Помнится, она терпела их как нечто неизбежное, но сейчас была бы рада, если бы он согревал ее холодными зимами. С Горроном из замка исчезла последняя искра жизни.
— А что вы, отец. Что вы будете делать?
— Помогу тебе с отчетами. И нужно привести в порядок двор, потому что это никуда не годится.
И Филипп озадаченно качнул головой, выражая неудовольствие бесхозяйственностью. Однако Йева приняла сказанное исключительно на свой счет и уже сжалась внутри в комок, представляя неудовольствие отца, когда тот доберется до журналов по тальям и проездным пошлинам. Помнится, она любила помогать ему в замке Брасо-Дэнто, но тогда эта помощь была необязательной, приятной. Сейчас же на плечах графини лежала ответственность за весь Офурт, и она понимала, что не справляется, что у нее нет ни воли отца, ни его навыков, а спина ее сгибается под невыносимой тяжестью.
— А еще, — вырвал ее из состояния самотерзания Филипп, — нужно найти ту проклятую дыру, из которой явилась бестия. Сейчас слишком сильные морозы, даже под Брасо-Дэнто застыли подземные источники. Поэтому уже по весне я наведаюсь в лощину в еловых лесах за Дорвурдом. Нужно выяснить, что скрывается в пещерах.
Йева вздрогнула, снова переживая тот ужасный день, но Филипп уже не смотрел на нее. Он глядел в камин, думая о том, не явится ли из той дыры еще что-нибудь угрожающее Офурту.
— Но там может быть опасно, — шепнула графиня.
— Вся наша жизнь — опасность, дочь моя.
Спустя два месяца
— О Ямес, уж не у обиталища ли твоего отступника Граго мы находимся? — испуганно прошептал сэр Рэй.
Он сполз с коня и с опаской оглядел таинственный постамент, который стоял между высокими колоннами. Это был тот самый постамент, древний и полуразрушенный, из-под плит которого вырвалась бестия чуть больше трех десятков лет назад. На нем пока лежал снег, ибо зима, по офуртскому обыкновению, еще сопротивлялась весеннему теплу.
В сумраке серого, унылого рассвета символы на колоннах тускло мерцали, и граф Филипп стал рассматривать полустертые веками, если не тысячелетиями, надписи.
— Это не Хор’Аф, — шептал он задумчиво сам себе, поглаживая письмена. — Что-то очень старинное, относящееся к языкам утерянных племен, что-то дошедшее до нас еще со времен Слияния. Древнее место.
Проваливаясь по колено в снег, он переходил от колонны к колонне и пытался найти хоть что-то знакомое в надписях. Но ничего не понимал, ибо это место было много старше его, его отца и деда. Пока гвардейский отряд обустраивал лагерь и вкапывал копье коновязи в мерзлую землю, Филипп переписывал на пергамент чернилами неизвестную ему речь. Может, доведется поговорить с древними старейшинами и кто-нибудь вспомнит язык тех времен?
Меж тем старик рыцарь Рэй, зябко поеживаясь, подошел к дыре, зиявшей среди колонн, и боязливо посмотрел вниз.
— И нет ему дна, и зияет он, как чрево детищ Граго, маня своей пустотой… — сглотнул он и осенил себя знаком Ямеса. — Господин, сколько вам потребуется человек?
— Четверо, остальные ждут здесь.
— А каков сигнал, чтобы мы могли прийти на помощь?
— Я думаю, сэр Рэй, что из далей этой глотки земли ни один сигнал не достигнет ваших ушей.
Рассветное солнце стояло низко, а здесь, в лощине, и вовсе царствовала полутьма. Мороз точил тела, заставлял людей дрожать и клацать зубами. Кони, одетые в толстые простеганные попоны, нервно били копытами — им это место не нравилось. Впрочем, и солрагцы, глаза которых перебегали с алтаря на тьму окружающего ельника, тоже были неспокойны.
Где-то среди деревьев надрывно каркнул ворон.
Наконец на небольшом бивуаке около колонн натянули палатки, разбили походную кухню, где кашеварил один Чукк со своим сыном, молодым Хрумором Этельмахием. Одеты они были просто, и одни только фамилии поваров выдавали непростую историю их рода. Пока все ели душистую похлебку и стучали ложками, Филипп готовился к спуску. Он снял нагрудник, горжет и шлем, которые могли помешать, и оставил из защиты лишь стеганку, поножи и наручи. Практика показала, что глухая броня против бестии и ей подобных бесполезна. На ремень граф повесил огниво, в мешок уложил заготовки для факела.
Ближе к полудню подошло время спуска. Гвардейцы мрачно глядели вниз, в зияющую тьмой пещеру. Сбросив длинную веревку, Филипп ловко, по-молодецки заскользил по ней вниз. Все остальные по приказу встали вокруг дыры и напряженно вглядывались в поисках своего господина, который уже через полминуты шустрого спуска пропал из виду.
Ожидание длилось бесконечно долго, и все взволнованно переглядывались и топтались на месте от холода.
— Неправильно это, когда его сиятельство идет вперед, — шепнул кто-то.
Откуда-то из глубин донесся эхом искаженный голос Филиппа, и веревка дрогнула — за нее дернули снизу. Четверо самых крепких гвардейцев начали спускаться по одному. Чем ниже они скользили, тем студенее становилось. Воздух был насыщен сырым холодом, и каждый вдох отдавал разрывающей болью в груди. Пар изо рта обволакивал испуганные лица, но солрагцы отгоняли страшные мысли, преданно следуя за своим господином. Во тьму. В бездну.
Наконец сапоги последнего с хрустом коснулись дна. Людей окружило кольцо тьмы, сжимающееся вокруг их тел и душ. Чиркало огниво, зажигались факелы. И вот уже пять огненных точек, дрожащих на морозе, боязливо пытались разогнать тьму. Однако тьма тут была древняя, неподвижная и плохо поддавалась слабым очагам жизни.
Все оглядывались. Рассеянный свет выхватил из черноты каменные стены, пол, устланный камнями и костьми. Кости эти были раздроблены и истерты до мелких обломков, словно их грыз на протяжении веков голодный пес.
— Это что, кости? — удивленно прошептал один из солрагцев, Утог, приняв поначалу их за щебень.
— Сколько же здесь живности померло-то всякой, — отвечал едва слышным шепотом второй, Картеш.
Четверо гвардейцев с молитвами осенили себя знаком Ямеса. Пещера поначалу показалась природной: длинной и низкой, — но глаза Белого Ворона различили во тьме круглый свод потолка и крепкие подпоры-колонны в дальнем краю зала. Впрочем, потолок был частично обвален, а рукотворные колонны и стены обрушены. Рядом с лазом, через который попали в пещеру солрагцы, виднелись остатки витой лестницы.
«Когда-то здесь был полноценный выход на поверхность, — размышлял граф. — Похоже, все уничтожило хорошим землетрясением. В те времена они, по словам Горрона, были не редкостью».
Филипп внимательно слушал пещеры, проникая острым слухом в самые дали, но пещеры были зловеще бесшумны. Не было в них жизни. Ни ветра. Ни звука. Только могильная, холодная тьма. Только биение сердец солрагцев и их прерывистое дыхание. Только треск факелов. Отряд медленно двинулся дальше, осторожно ступая по костям. Под ногами стоял непрекращающийся хруст. Кто-то закашлялся от сырости, и граф отметил про себя, что воздух здесь густой, тяжелый.
Справа что-то шевельнулось. Свет факелов померк, когда над ним выросла огромная черная тень. Неожиданно зажглись фонарями две точки и скользнули под темным сводом потолка. Солрагцы с криками схватились за мечи, их вопли эхом прокатились по пещере.
— Это грим, — качнул головой Филипп, успокаивая.
Одеревеневшие пальцы гвардейцев приросли к рукояткам полуторных мечей. Граф же поднял голову и разглядел странного грима: огромного и черного, как туча, с искореженными лапами, витыми рогами и двумя глазами-фонарями. Бесшумно шествуя, большое тело проволоклось сквозь солрагцев и на миг застлало их глаза чернотой. Не на шутку напугав, оно как явилось в полной тишине, не нарушая молчания пещер, так и пропало — в стене.
А потом граф понял, кого повторил призрак, — бестию из Дорвурда, которая обитала здесь ранее. Но почему грим стал таким большим? Что питало его?
Вдруг из другой стены появился второй призрак, такой же огромный. В виде ящера он пролетел на кожистых крыльях через грот, махнул в свете факелов шипованным хвостом и исчез во тьме.
— Что это за гарпии такие ростом с замок? — простонал Утог.
— Это не гарпии, — ответил граф, с интересом разглядывая растворяющийся в стенах хвост крылатого чудовища. — Это то, что не дожило до наших времен, отголоски Слияния. Не обращайте на гримов внимания — они страшны только для воображения. За мной! Не расходиться!