— А если вы как-то докажете моему брату, что там, на Севере, чудеса? — прошептал юноша. — Что Север лучше, чем идти войной на Юг? Моим друзьям придется платить огромный налог. Семья Рита вынуждена продать имение в городе и половину земель, чтобы выплатить его!
— Ничего нельзя доказать, ваша милость, — качнул головой Абесибо. — Этой теории о великих залежах магии и сокровищ уже больше ста лет, и ее выдвинул еще мой дед Бабабоке. Он был умнейшим из всех, кого я знал, но бесславно погиб в обители одного из детей Гаара, когда по своей ученой любознательности решил познакомиться с ним в некоем Брасо-Дэнто. Нам нужен Север, и только тогда все узнают, что Бабабоке был прав.
— Но как-то же… Как-то мы должны доказать моему брату…
— Никак, увы.
— Ах, ну… — плечи Фитиля опустились под тяжестью дум. — Ну почему, почему это так все происходит?! Почему меня лишают всего из-за прихоти больного братца? Почему мои дорогие друзья должны страдать? О Прафиал, будь я на месте брата, я бы послушался мудрых советов консулата и не вводил этот опустошающий налог! Мы бы пошли на Север к этим дикарям!
Страшные слова были сказаны ненароком, но шли от души, и Фитиль, чей голос прозвучал излишне громко, вдруг испугался того, что его услышат.
— Не бойтесь, — понял его страх Абесибо. — Комната окружена звуковым барьером, вас никто не слышал. Но будьте осторожны со словами, ибо они сейчас очень опасны. В первую очередь для вас. Я скажу вам так. Пока наш король так цепко и болезненно хватается за союз с мастрийцами, он не пойдет на Север.
— А если союз с ними разрушится?
— Кто знает, что будет тогда…
— А вдруг принцесса Бадба не сможет родить наследника? Или вообще не доедет до города? — вырвалось у Фитиля.
И, поняв, что снова ляпнул что-то не то, юноша стыдливо уставился в пол, пока Абесибо задумчиво тер подбородок. Сейчас брат короля озвучил то, что вертелось в умах многих.
— Время покажет, юноша. Ночь за окном. Идите-ка поспите, отдохните. Бремя, что вы взяли на свою душу, и волнения за королевство — они похвальны, но разрешит их только время… Или случай…
Но Фитиль не уходил. Он сидел, мял пальцами ткань шаровар, а его чертенок метался по плечу, выдавая беспокойство хозяина.
— Вы что-то еще хотите сказать, ваша милость? — устало выдохнул Абесибо.
— Мудрейший, мне стыдно говорить это. Я чувствую, как стыд разрывает меня, но…
— Говорите же!
— Мои друзья в беде, и я не чувствую сил помочь им. Мог бы я попросить у вас на некоторое время немного золота? — краска заволокла лицо брата короля.
— Сколько?
— Всего-навсего пятьдесят золотых.
— Хм… Буду честен, я сам сейчас в нелегком положении из-за решения вашего брата… Кхм… — Абесибо медлил, и, будь Фитиль не так глуп, он бы понял, что следующие слова дались его собеседнику особенно тяжело: — Но что есть мои мелкие заботы и ваши тяготы? Тем более я от всей души желаю вам счастья.
— А что у вас за заботы? — поинтересовался Фитиль, впрочем, сделано это было скорее из уважения. Сейчас юношу интересовал собственный денежный вопрос.
— Вас не должны отягчать наши проблемы, ваша милость. Вы выше этого, — ответил архимаг, оформляя бумагу.
И, получив расписку для получения золота его слугой от секретаря архимага, Фитиль тут же удалился из покоев окрыленным. Хотя бы часть проблем спала с его тощих плеч. Из коридоров донесся счастливый голос кого-то из свиты, для кого так старался брат короля.
Абесибо остался один в своей залитой светом комнате. Он размышлял над тем, как повернутся жернова времени и когда придет конец Элейгии, которая начала гнить с трона. Кто бы на нем ни сидел: дубоум Морнелий или слабовольный Фитиль, — королевству грозит упадок из-за больной плоти рода Молиусов. Кровосмешение остановилось на королеве Наурике, которая влила свежую кровь Идеоранов в пятерых детей. Но возымеет ли это эффект?
Рубиновый ларец из золота отворился — на свет появились труды демонолога, и архимаг склонился над ними в попытке вывести заклинание снятия клейма. Он приготовился корпеть над Хор’Афом до самого утра, как привык, но в дверь снова постучали.
— Отец, это я, Мартиан… — послышался тихий голос из-за двери.
— Входи.
В покои вошел младший сын Абесибо. Он прищурился от яркого света, заливающего покои, и откинул со лба роскошные каштановые локоны. От матери ему досталась редкая и благородная красота. Это и тонкий стан, и приятный овал лица, и янтарные глаза с поволокой, за которые архимаг некогда выбрал себе в жены прелестную Марьи. В нем не было ничего от отца: ни острых черт в лице, ни его настойчивого, дотошного характера, ни пронзительного взгляда, будто разрезающего ножом. Не потрудись Абесибо пристроить его, и Мартиан так бы и остался вечным мирологом при библиотеке — уж больно он был мягок. Иной раз архимаг задавался мыслью: не лучше ли сыну было родиться девицей? И по этой же причине к сыну он испытывал противоречивые чувства. Это было и отвращение, как к самому слабому, добронравному из отпрысков, неспособному карабкаться к власти, выгрызая себе дорогу, и любовь, ибо Абесибо узнавал в его кротком, но верном нраве свою Марьи. Впрочем, отцовской теплоты архимаг никогда не выказывал, поскольку считал это признаком немощи, а потому Мартиан, на деле самый любимый сын, всегда чувствовал себя самым нелюбимым.
Мартиан Наур поклонился отцу.
— Братец Его Величества видел тебя? — жестко спросил Абесибо, подняв голову от свитков.
— Нет, я спрятался за алтарем Прафиалу, отец.
Вспыхнув лицом от пронзительного взгляда отца, который не терпел заминок, Мартиан достал из-под ученой мантии, поскольку был мирологом, запечатанное письмо.
— Отец, — сказал он шепотом. — Можно ли говорить?
— Можно. Здесь стоит барьер.
— Пришел ответ.
— Оттуда? — Абесибо кивнул в сторону юго-запада.
— Да. Со слов посланника они готовы поддержать вас при необходимости.
— Хорошо. — И, едва пересилив гордыню, архимаг добавил: — Спасибо, Мартиан. Ты славно потрудился.
Губы Мартиана растянулись в красивой благодарной улыбке, а Абесибо, вскрыв безликую печать, напряженно вчитался в содержание письма. В это время луна высоко светила над Элегиаром, а в башне, которая освещалась лишь на высоких этажах, вершились скрытые дела, которым суждено будет оставить отпечаток в истории.
Глава 10. Потерянная душа
Элегиар. 2153 год, лето
Дело близилось к закату. Юлиан сидел в углу таверны трущоб, одной из многих, и вяло смотрел на застывшую в кружке кровь. Немного потряс ее — напиток густо всколыхнулся, и Юлиан скривился. Прошел сезон, лето уже сменило весну, но о Момо до сих пор ни слуху ни духу. Люди Иллы, по словам старика, так и не смогли обнаружить следов мимика. Тот пропал как в воду канул. Он был портным, и поэтому ищейки осмотрели каждую лавку, швейную, каждого ремесленника, но все тщетно.
А ближе к концу весны выяснилось, что от лица Юлиана были взяты еще несколько мелких займов, правда, без таких горестных последствий в виде обрюхаченной дочери торговца.
Юлиан выпил содержимое кружки. Он уже собрался было пойти в следующую харчевню, кварталом дальше, чтобы снова не найти того, кого искал долгое время… Но тут в помещение вошла высокая фигура.
— Да, да, я только что оттуда! — возвестил знакомый голос.
Незнакомец в плаще обнял за талию пухленькую девицу, которая следовала за ним. Пара уселась за столики в углу. Где-то рядом запел менестрель, и прибывший с улыбкой обернулся, обвел взглядом помещение, а взору Юлиана предстало собственное лицо. Он едва не сорвался с места, но усилием воли потушил в себе волнение и прислушался, напряженный. Надвинув капюшон сильнее, веномансер чуть сгорбился, чтобы казаться ниже.
— И как же там, на Севере? — прощебетала девица, широко распахнув глаза.
— Ах, холодно, моя дорогая Сцалхия, — ответил двойник, без зазрения совести пялясь на пышные девичьи достоинства. — Пустыня изо льда. Там вечная зима: ни цветочка, ни тростинки. Я скучал в заснеженных горах, выживал и боролся с чудищами!
— С какими чудищами?
Двойник задумался, впрочем, ненадолго.
— Чертята!
— Всего-навсего? — прыснула от смеха девушка.
— Так они огромные! И их много. Они свирепы и дики. А еще драконы. Ты видела когда-нибудь драконов, красавица моя? Этих жутких тварей из сказок. У них крылья аж до небес, как у фениксов. Я не мог выйти из дома без копья и лука!
— И как же ты выжил?
— Ох, тяжко там было, прелесть моя. Одиноко. Но я, между прочим, сразил одного дракона в честном бою.
— Сам? — воскликнула наивная девица.
— Конечно! — гордо хмыкнул двойник и мужественно выдвинул челюсть. — Затем я бросился на спор в воды Черной Найги, переплыл их и навсегда ушел на Юг, в земли, где живут самые красивые барышни! И не прогадал. Самая красивая сейчас смотрит на меня. Видели бы это мои друзья-северяне, они бы восхвалили тебя на их северной речи.
— И что бы они сказали? — томно шепнула девушка.
— Авар-пур-пур! Кха-кху-ле!
— О боги, до чего же таинственен и прекрасен этот северный язык!
— Да, да, мое солнышко. Может, покажешь, где живешь, и я открою тебе все тайны северного языка?
Двойник широко улыбнулся, но тут же почувствовал, как на его плечо легла крепкая рука. Резко побледнела Сцалхия.
— Что же это, Абарай… — прошептала она.
Тот, кого назвали Абараем, обернулся и поднял глаза. Над ним, мрачно улыбаясь с оскалом клыков, стоял Юлиан. Рукава его были закатаны, и вид у него был злобный-презлобный, торжествующий.
— Ну что, авар-пур-пур, знаток северного языка, — хохотнул Юлиан. — Выйдем поговорим?
— Чего-то не хочется, почтенный… — мимик втянул голову в плечи. — Можно я здесь посижу?
Юлиан еще раз злорадно хохотнул, чувствуя близость расправы, схватил мимика за шкирку, приподнял с рухнувшего стула и потряс.
— Значит, больше не будешь в моем облике расхаживать? Так ты говорил, да? Значит, проблем мне не дост