авишь, паскуда?!
— Я в первый раз использовал! — испуганно заверещал Момо, чувствуя, как ворот рубахи натягивается все сильнее и душит его. — Ну я же мужчина простой. Вижу красивую женщину, сразу знакомлюсь. Поймите!
Оба перевели взгляд на испуганную девицу, которая притихла и хлопала глазами, разглядывая двух совершенно одинаковых мужчин, только у одного были клыки. Юлиан оценил девушку — страшненькая. Да уж, усмехнулся он про себя, вкус у мимика был своеобразный.
Между тем от стойки таверны отделился грузный мужчина. Колыхая пузом из стороны в сторону, он подошел к Момо и Юлиану и упер руки в боки.
— Эй, ребятки… Устраивайте свои братские разборки не здесь, а на улице. Это приличная таверна. Нам тут проблемы с городским управлением не нужны. А то еще одобрительной грамоты лишат!
Юлиан схватил пищащего Момо за шкирку и поволок к выходу. Длинные ноги мимика пытались зацепиться за пол, чтобы хоть как-то остановить движение, но Юлиан был непреклонен. И так и эдак изворачивался двойник, кряхтел, пытался звать на помощь сиплым голосом, но, конечно, ему никто не помог. На обоих с интересом смотрел весь сброд харчевни. Пока вдруг Момо внезапно что-то не вспомнил и схватился за пояс, где висел увесистый кошель, будто заявляющий, что его владелец — обеспеченный горожанин.
— Подождите… — закричал Момо, хватаясь за шнуры кошеля. — Не надо! Отпустите! Я скажу… Скажу, где клад!
Стоило Юлиану с неверящей ухмылкой обернуться к нему, как мимик выбросил вперед руку. Но вместо монет из кожаного мешочка полетел песок, и, отшатнувшись и закрыв рукой глаза, вампир вскрикнул. Вырвавшийся Момо тут же юркнул к выходу и опрокинул служанку с подносом. Пиво с кашами шмякнулось на пол со стуком разбитых глиняных кружек, а служанка, вскрикнув, упала. Момо споткнулся уже у порога, завопил оттого, как больно налег плечом на железный крюк, на котором висел потушенный светильник, но все-таки вывалился из таверны. И помчался во весь опор. Очистив глаза от песка, Юлиан перескочил через распластавшуюся на полу девушку, откинул как пушинку в сторону охранника и выбежал на улицу. Огляделся, учащенно моргая. На него уставились десятки пар удивленных глаз, которые услышали грохот и предвосхищали драку.
Но Момо среди толпы не было. Юлиан впился колючим взглядом в окружение. От перекрестка расходились лучами в стороны четыре улочки, и, заприметив край нырнувшего за угол плаща, вампир бросился туда же. Небрежно оттолкнув прокаженного с колокольчиками на черном плаще, который исходил неосмысленной бранью, он вбежал в проулок. Сгущались сумерки. Мостовые пустели, закрывались таверны, магазинчики, цеха. По ночам работали лишь те заведения, которые имели одобрительные грамоты. Люд растекался по улочкам, теряясь в домах. Зажигались свечи, хлопали ставни. Улочка, в которую ввалился Юлиан, ветвилась на многочисленные внутренние дворики-пятачки, петляла меж тесно стоящих домов.
Вампир напрягся, чувствуя, как клокочет в нем ярость, и принюхался, пытаясь различить сквозь смрад запах мимика. Затем побежал вперед, вертя головой по сторонам. Пробежал один поворот, почувствовал, как запах истончился, вернулся и нырнул вправо. Тесная улочка, еще уже предыдущей. Из верхних окон кто-то выплеснул содержимое ведра, но Юлиан успел отскочить, грязно выругался и помчался дальше.
Запах вел его. Вынырнув из удушливого облака проулков к овощному рынку, он огляделся. По мостовой толкалась толпа, гремели прилавками торговцы, сворачивая их. Вдали зазвенели колокола — наступало время тишины. Люд заторопился, толкаясь локтями, чтобы успеть ко второму звону разойтись по домам. Ревели мулы, которых вели из города с пустыми корзинами, чтобы вернуться уже на следующий день с поклажей перца, огурцов, зелени, фасоли и всем тем, чем торгуют на овощных рынках.
Где же Момо? Пытается сбить со следа, растворившись среди людей, думал обозленный Юлиан. Он замер рядом с рынком, всмотрелся в колышущуюся толпу, в лица. Глядит ли на него кто-нибудь? Прячет ли хитрый взгляд? Есть ли среди потока горожан кто-то в костюме Момо? Не прячется ли кто-нибудь за прилавком?
И тут его острые глаза разглядели, как девица в непомерно объемной мужской одежде исчезла за углом.
Взвыв от злости, Юлиан кинулся за ней.
Меж тем девица, удивительно похожая на Сцалхию, которой здесь быть не могло, поумерила шаг. Мостовая шумела, шевелилась, но проулок, в который завернула девушка, зиял тихой темнотой. Поведя пышными бедрами и скользнув руками по своей груди, она весело насвистела не по-женски пошлую мелодию и начала медленно растворяться в черноте бесчисленных проулков. А потом она обернулась и увидела высокую фигуру в проеме тесного прохода, зажатого между деревянными доходными лачугами. Беззаботность мигом спорхнула с ее лица. Девица рефлекторно вскрикнула, выдав страх, и когда поняла, что преследователь не обманут, то бросилась что есть мочи куда глаза глядят.
Но сильная рука уже ухватила ее за шиворот.
— Подлец! — прорычал Юлиан.
— Помогите! Спасите! — завопила изо всех сил девушка. — Лишают чести!
Белые ручки замотыляли перед лицом Юлиана, но тот не ощутил в них силы. Зато сам он, чувствуя, как ярость изливается наружу, ударил девицу по щеке. Она опрокинулась к стене, больно стукнулась лопатками о кладку дома и заверещала.
— Верни себе свой облик, паскуда! — еще одна пощечина.
В проулок между тем выглянул торговец прилавка неподалеку, держа в руках нож. За ним последовал худосочный парнишка. Видимо, сын. Вдвоем они подошли ближе, вгляделись в сумрак, откуда доносился крик, и увидели юную горожанку, которую схватил за горло оскалившийся вампир.
— Пошли вон, коль жизнь дорога! — прорычал тот.
— Что творится! — вскрикнул гулко торгаш, вытерев овощной сок о передник на брюхе. — Кровососы девку тянут посреди города! Люди! Эй, люди!
Момо посмотрел сначала на Юлиана, безвольно трепыхаясь в его руках, потом на подошедших людей и завопил тоненьким голоском уже на другой лад:
— Убивают! Кровь сосут!
— Позови стражу, сын! — крикнул торговец. — Неймется демонью, будь оно неладно!
И, оценив худобу вампира, отважно кинулся на него с ножом, однако в ответ получил лишь сильный пинок в живот. Охнув, он отлетел назад, упал на ящики вдоль стен и замер со стонами, мигом растеряв боевой запал. Тогда Юлиан схватил брыкающегося Момо за шиворот и потащил вглубь лабиринта проулков, чтобы уйти от стражников, которых приведет сын торговца.
— Сжальтесь, пожалуйста… Сжальтесь! — рыдал мимик.
Где-то сзади закричали. Момо пытался отозваться, но на его горло опустилась рука, сжала, и с губ сорвался лишь сиплый хрип.
— А ты сжалился над теми, кого обманул?! — отозвался Юлиан, уволакивая обманщика все дальше. — Ты, негодяй, сжалился над семьей Иохила, когда брюхатил девчонку? Когда брал в долг? Когда меня подставлял?
Момо всхлипнул. Он пытался извернуться, пытался бороться, но Юлиан вывихнул ему руку. После этого Момо пришлось смириться, и теперь он лишь плакал, стонал и молил, а голова его безвольно мотылялась от груди к плечам.
— Я больше… не буду, клянусь! Не бейте!
Юлиан ухмыльнулся.
— Конечно, не будешь! Потому что я тебя убью!
Кажется, они отошли достаточно далеко. Мимика прижали к стене, и он, в облике девушки, опять трогательно расплакался. Разглядев его милое личико, Юлиан скривился от неудовольствия и, блеснув клыками, вцепился ему в глотку. Момо стонал, мотылял руками, рыдая. Пытался оттолкнуть, но бесполезно. Кровь толчками залила его костюм, побежала по руке, пальцам, закапала на пропахший нечистотами проулок, пока Юлиан с потемневшим взором невольно впитывал его воспоминания.
Чуть позже
Момо сидел в углу комнатушки, куда его загнали, за тюками с тканями, и продолжал плакать. Только теперь он был не в облике девушки, а юношей: курносым, веснушчатым, прыщавым, с каштановыми космами и нескладной фигурой. Его костюм не по размеру был весь испачкан кровью. В крови были и его лицо, и разодранная глотка.
Оглядевшись в новой неказистой комнатушке, которую снимал мимик, Юлиан побрел через завалы небрежно разбросанной одежды, тканей и достал самый дешевый рулон. Оторвал от него ткань, затем извлек из сумы кровоостанавливающую мазь, которую всегда, как веномансер, носил при себе, и склонился к мимику. Тот захрипел от ужаса, ухватился пальцами за шею, чувствуя, как кровь сочится по руке.
— Убери руку, мальчишка!
Момо в страхе повиновался. И потупил взор, боясь взглянуть смерти в лицо.
Юлиан в задумчивости изучал мимика и сам себе качал головой, обрабатывая рану. Совсем юный, только-только недавно познавший женщин… Боги, как же Юлиан сразу не догадался, что за таким глупым поведением скрываются мальчишеское любопытство, легкомысленность и неопытность.
Момо родился в трущобах у блудницы, которая влюбилась в гостя с Севера. Впрочем, похоже, любовь была односторонней: приезжий пожил у женщины, зачал ей дитя, обокрал и исчез. Младенца, которого пытались убить отварами еще во время беременности, ждала незавидная участь. И хотя он сразу же после рождения не мог перевоплощаться и лишь жалобно кричал в пеленках, сделанных наскоро из половой тряпки, мать уже думала, как избавить себя от этой проблемы.
Поначалу она собиралась отнести Момо на мясной рынок, чтобы хоть как-то окупить свои страдания, но у нее не хватило на это силы духа. Тогда мать решила отдать его на волю реки Химей, что текла за городом. Однако старуха из поселения за стеной, видя, как женщина несет к реке вопящего в корзине младенца, попросила забрать его. Почти слепая, но одинокая старуха жила в покосившейся лачуге и имела пять коз, которые кормили ее и поили.
Момо вырос там, в грязи и смраде, и получил имя в честь одной из коз — Момоньки. Он узнал от бабушки то, что успела ей поведать горе-мать, перед тем как исчезнуть навсегда. Он шлепал босыми ногами по грязи, пока вел козочек пастись к реке. С годами старуха совсем ослепла, и ее уже не волновало, почему Момо подходил к ней то в образе мальчика, то девочки. Захудалая лачуга и большая удача скрыли маленького мимика от хищного взора гильдий, дали время подрасти и понять, что он отличается от всех вокруг.