Поначалу он воровал яблоки из лотков, меняя облик. Никто не будет приглядываться к лохмотьям уличных детей, одинаково грязным. Именно поэтому Момо, когда у него начало получаться, просто стал красть все, что плохо лежит, отбегать и менять за углом дома внешность. Так он кормил бабушку, которая его воспитала.
Позже, в пять лет, он связался со сбродом мальчишек, научивших его резать кошельки. И тогда Момо с восхищением и нахальством ребенка начал сочетать острый ножик с умением быстро уходить от погони и сливаться с толпой. Меж тем шайка прознала о его успехах. И, уличенный, он не нашел ничего другого, как по-детски открыться и похвастаться своим умением перевоплощения. Восхищенные мальчишки тогда охали и ахали, пока главари возрастом постарше думали, где бы применить такого странного оборотня, ибо о награде за шкуру мимиков, будучи неграмотными, они не знали. Да и поколение тех людей, которые остервенело выискивали в соседях мимика, уже успело смениться новым, для которого мимик был не более чем сказкой.
Для Момо тогда достали приличные штаны, курточку, и он, одетый как дети ремесленников, в один из дней вошел в Мастеровой район с черной лентой на плече. Ему дали задание под видом сына одного известного портного пробраться в дом к швецу и обокрасть его.
И Момо нашел сына швеца. Он тогда посмотрел сквозь щели в заборе на его красивые курчавые волосы, на ровный нос, янтарные глазки, нарядный костюмчик и, зачарованный, захотел познакомиться с ним поближе. Никогда раньше он не видел таких чистюль. Тем более мальчик тогда качался на качели на заднем дворе своего дома, совершенно один. Приняв облик мальчика, Момо настойчиво постучал в калитку. Маленький Ягусь очень удивился, когда распахнул калитку и увидел своего двойника, пусть и неидеального.
— Кто ты? — вскрикнул он.
— Я Момо!
— Почему ты выглядишь как я?
Момо подумал, почесал носик и ляпнул:
— А я твой брат!
У Ягуся тогда раскрылся широко рот, пока он разглядывал своего нежданного «родственника», но Момо, завороженный, уже зашел во двор и показал на подвешенные на платан качели.
— Это твои?
— Да, мои! Но почему родители не говорили мне о том, что у меня есть брат? — спросил подозрительно Ягусь.
— Они потеряли меня очень давно, уронили в воду, — брякнул Момо и попробовал качели на прочность, сел на доску. — Ты один качаешься на них?
— Ну да! Мне их папа сделал.
— Хорошие качели. А у тебя еще игрушки есть?
Ягусь довольно кивнул и широко улыбнулся.
— Лошадка. Она уже маленькая мне, но папа сшил для нее попону, и она у меня теперь рыцарская. Как у северян!
— Покажи!
Ягусь повел новоявленного брата в дом. Благо, на счастье глупого мимика, отец семейства отбыл в ремесленный цех, через две улицы, а матушка вместе с рабынями ушла на рынок. Пока Момо удивленно разглядывал чисто прибранные комнаты, без грязи и пыли, с простыми, но яркими половичками, Ягусь вел его к своей спальне.
— У тебя и комната своя? — восхищенно спросил Момо.
— Да! Но я не знаю, куда тебя папа с мамой поселят, когда вернутся. Надеюсь, не ко мне.
Наконец Ягусь, в ладно скроенном костюмчике с фестончиками, поправил рукава, где под одним притаилась родинка, почесал смуглое личико и завел Момо в свою комнату. Перед ребенком, не видевшим в своей жизни ничего роскошнее тряпичной куколки, грубо скрученной из дырявого платья старухи, распахнулся новый мир. На полочках стояли деревянные игрушки: птицы, лошадки, люди. Все они были одеты в яркие и разноцветные наряды, сшитые заботливой рукой отца. Аккуратная кровать была застелена зелено-синим покрывалом, на полу лежал милый половик, а в углу стоял стол со стулом, на котором, совсем как у взрослых, были чернильница и пергаменты.
— Ты и писать умеешь? — охнул Момо.
— Почти, я знаю уже десять букв! Папа нанял мне учителя со дня Зейлоары! Почтенный Розий приходит ко мне каждую третью неделю.
— Ого!
— А еще папа учит меня портновскому ремеслу! Ты представляешь, я с ним уже год хожу в цех, где он показывает, как делать выкройки! Я стану портным, как мой папа! И буду обшивать богачей из Золотого города! Папа и мама мной гордятся!
Момо ничего не ответил. Ему вдруг стало жутко обидно от такой несправедливости. Он вспомнил свою обваленную лачужку, слепую старуху, которую волновало теперь лишь, есть ли что на ужин и вынесено ли за ней вонючее ведро.
И вдруг Момо с такой силой возненавидел Ягуся, что захотел схватить деревянный меч, лежащий на кровати, и ударить им этого отвратительного мальчишку, такого чистенького и аккуратного! Но Ягусь, увидев на лице Момо вспышку злости, понял ее по-своему.
— А ты не умеешь читать, да?
— Не умею… — скрипнул Момо, затем вдруг ядовито-ласково произнес: — Но зато у меня перед домом целая река!
— Река? Ну и что.
— А вот то! Я с друзьями всегда там играю, плаваю и плещусь. С утра до ночи! Мы кидаемся грязью, смеемся и в лягушек с черепахами камнями швыряем! И в чертят, они в камышах живут с утками, яйца их кушают! А тебе папа разрешает ночью играть на улице?
Ягусь покачал головой.
— Не-а. Я всегда возвращаюсь домой до звона колоколов. Иначе мама может в угол поставить и заставить молиться Прафиалу.
— А я могу играть сколько угодно! Только бабушку надо покормить вечером. А еще у нас пять коз есть!
— Ух ты… — восхитился Ягусь и задумался, как, должно быть, весело жить у реки.
— А давай поменяемся? — выпалил Момо.
— Это как? — удивился Ягусь.
— Ну, хочешь в речке плавать? Я могу тебя здесь подождать.
— А что родители скажут?
— Мы им пока ничего не будем говорить!
Момо подскочил к Ягусю и обнял того, пожал ручку.
— Ты поплаваешь в речке, — продолжил мимик возбужденно. — Козочек моих увидишь, поиграешь ночью с моими друзьями! Только не говори им, кто ты. Скажи, мол, ты — Момо! А потом вернешься сюда. Мы расскажем твоим родителям, что к ним вернулся второй сын.
Ягусь сомневался, но Момо так ласково заглядывал в его глаза и улыбался столь искренне, что мальчику ничего не оставалось, как кивнуть.
— Я тебе расскажу, где живу, — радостно запищал Момо и буквально заскакал вокруг румяного Ягуся.
И Момо принялся говорить, боясь, что Ягусь не уйдет. Он рассказывал, как речка по полудню искрится, светится и приходится щуриться, как весело бултыхаться в ней и плавать, какие хорошие у него друзья, какие забавные сказки рассказывает старуха и чем ее кормить. А шерстка-то у козочек какая мягкая! И обо всем другом. А когда Ягусь надел обмененные шаровары и рубаху, накинул на голову шаперон, то Момо, вспомнив, что должен был сделать по уговору с мальчишками, сказал:
— Ты только монетки-то возьми, Ягусь.
— Зачем?
— Ну… Вдруг что-нибудь захочешь купить. Где твои родители хранят деньги?
Ягусь подумал и повел Момо к отцовской комнате, запертой. Мальчик с трудом отодвинул коридорный сундук, достал ключ из-под половика, отпер дверь и заглянул внутрь. Покопался в отцовских вещах и извлек мешочек денег.
Дети прошли через пустой дом, через двор. Ягусь вышел на улицу, спрятав кошелек под неказистую жилетку. Попрощавшись, он двинулся навстречу приключениям: купаться в речке, играть с детьми, с которыми не разрешал играть отец, бегать под луной. Пошел, правда, испуганный, но ему было стыдно признаться в своей слабости перед нежданно-негаданно встреченным братом. Ведь хоть он и был боязливым и скромным мальчиком, но всегда хотел доказать всем свою храбрость! А истории о мимиках, которыми матери пугали других детей, ему, увы, не рассказывали.
Между тем трясущийся от какого-то странного чувства Момо вернулся в комнату, сел на кровать и осмотрел ее зачарованным взглядом. Это все его! Правда, пока не вернется Ягусь. Ребенок принялся доставать каждую игрушку, щупать. Затем осторожно, словно с опаской, клал ее назад. Попрыгал на кровати, потом заглянул под нее, вдруг что завалилось? Покатался на лошадке. Окунул перо в чернильницу и порисовал на бумаге рожицы. Весело засмеялся от своих художеств. Затем принялся ходить по дому и разглядывать все вокруг.
Дом имел два выхода: главный, через магазин портного, который был отделен от жилой части толстой дверью (за ней вечно сновали работники, отчего мальчик вздрагивал), и задний, через двор.
Чуть погодя Момо услышал, как скрипнула калитка.
— Сынок, почему ты не запер калитку? — спросил из глубин коридора женский голос.
Момо опасливо выглянул в коридор и разглядел миловидную женщину, чуть полную, с добрыми глазами.
— Забыл, теть.
— Теть? — рассмеялась женщина. — Да что ты как неродной стоишь, иди сюда, Ягусь!
Момо подошел боязливо. Женщина склонилась, обняла его, погладила по волосам и поцеловала в лоб.
— Папа еще в цехе?
Момо кивнул. Мимо него прошла рабыня, дородная и пожилая женщина, которая несла в плетеных корзинах фрукты и овощи, купленные на рынке. За ней шла невольница помоложе, видимо дочь, тоже загруженная корзинами. Одна хозяйка, мать Ягуся, была свободной от груза.
Когда рабыни удалились на кухню, а мать Ягуся ушла переодеться к ужину, Момо остался один в коридоре. Он сначала неуверенно оглянулся, раздумывая, а не стоит ли вернуться к старухе. Пора уже ее кормить, вдруг глупенький Ягусь не справится? Но скоро пришел отец семейства: мужчина остроглазый, улыбчивый и умный. Он обнял единственного и любимого сына, и все сели ужинать. Ужинали томлеными чертятами, свежеиспеченными лепешками, яблоками и виноградом в меду и запивали это все травяным чаем.
— Ты посмотри, милый, ест за обе щеки. Неужели аппетит появился? — мать не могла нарадоваться на сына, который уплетал все, что видели его глаза.
С лихорадочным взглядом Момо смотрел на стол, брал чертят голыми руками, вгрызался в их сочные тушки в медовом соусе и молчал. Лишь беззаботно улыбался и кивал на радостные возгласы родителей. Никогда в своей жизни он так сытно и вкусно не ел. Чуть позже он лег в кровать, укрылся одеялом, положил голову на перьевую подушку — вещь невообразимо роскошную для бедняков — и еще некоторое время лежал и улыбался в потолок, донельзя счастливый. А потом его посетила мысль, что сын портного завтра вернется. И тогда Момо заскрежетал зубами и по-детски, от чистого сердца, пожелал, чтобы Ягусь не вернулся. У него не было в этом порыве ни злого умысла, ни желания убийства, однако желание его сбылось. Той же ночью Ягусь, когда бледная луна всплыла над Элегиаром, сбросил вещи и побежал купаться в реке. Его мучил страх, но он твердил себе, что искупается и вернется домой. Старуха, о которой рассказывал его братик, оказалась сморщенной, как старый финик, и вонючей, а дети — злыми, потому что забрали у него все деньги. Да и сам дом — смердящая испражнениями и грязью лачуга. Однако Ягусь так и не вышел из бурной реки. Коварное течение подхватило наивное дитя, знавшее воду лишь по сказкам про русалок и кельпи, и вернуло к берегу только поутру.