Тогда же Момо, когда сын швеца так и не вернулся, подумал, что тому все понравилось. И сам для себя решил, что они провели достойную сделку, поменявшись жизнями. Момо и не подозревал, что старуха-мать его умрет с голоду, а раздутое тело Ягуся обнаружат у поля на берегу недалеко от города.
И, по воле случая или рока, в посиневшем трупе узнает своего ученика тот самый писарь, который время от времени являлся к портному учить его сына Ягуся. К тому моменту Момо уже с пару недель будет жить в доме, кушая, смеясь, забавляя всю семью своими проделками. Мать обнаружит, что ребенок ее вовсе не апатичный, а очень даже веселый, способный на шалости и громкий смех баловень. Отец узнает, что мальчик испытывает интерес к тому, как устроена жизнь портного, и будет счастлив оттого, что тот бегает за ним по всему цеху. Когда дверь отворится и в дом внесут закутанное в полотнище синее распухшее тело, Момо будет беззаботно завтракать и кривляться матери, а та — довольно хохотать. Тогда же она поднимется, подойдет вместе с мужем к склонившему в сочувствии голову писарю и увидит в коридоре труп. И, вглядевшись в его черты лица, закричит: истошно, надрывно, не веря. Потом кинется в кухню и будет безумно глядеть на встревоженного Момо, мотающего ногами под столом туда-сюда. А потом явится из коридора и мрачный отец. Внутри Момо всколыхнется тревога, он обсосет пальцы, как привык это делать в трущобах, и вслушается.
— Он умер… Это Ягусь! Это он! Но кто тогда этот? — закричит женщина, всматриваясь в родинку на ручке мертвеца.
Потом она кинется на кухню и только тогда обратит внимание, что у мальчика за столом этой родинки нет. Отец снова вернется в коридор, хмурый, неверящий.
А в Момо волной поднимется неизвестный страх, дарованный его виду с рождения для выживания. И, спрыгнув со стула, он кинется к двери. Рыдая, бросится вон из дома, успев, однако, схватить маленькую деревянную лошадку, которая стояла на столе. Промчится мимо работников в магазине, вывалится в шумную толпу и скроется, изменив облик. Облик, к которому так привык.
Момо вернется в трущобы, найдет дом старухи — пустой. Ее, мертвую, уже к тому моменту сдадут на мясной рынок, как сдают всех нищих. Мальчик обнаружит, что козочек украли, а небольшую утварь унесли. Тогда он сядет на берегу реки и горько расплачется, вспомнит ласковые руки матери Ягуся и отцовские наставления, посмотрит на зажатую в руке деревянную лошадку, но вернуться побоится. Он так и не узнает, что к несчастным родителям в тот же день явятся демонологи и скажут, что вместо их сына был мимик, который до этого утопил ребенка. Весь город поднимут на уши. Кварталы будут прочесывать, чтобы найти страшного демона, а страшный демон будет сидеть на берегу и плакать. В недосягаемости для демонологов, за городом.
Позже Момо не захочет возвращаться к шайке и поселится в Мастеровом районе, лишь чудом избегая разоблачения. Жить будет мелким грабежом. А потом и неумелым портняжеством, которому он по вершкам обучился у отца Ягуся. Дар его, умение перевоплощаться, будет использоваться, только чтобы уйти от преследования. Переезжать Момо придется трижды, чтобы уйти от долгов. Так и будет он бегать от лачуги к лачуге, боясь демонологов как огня. Все это будет длиться до той поры, пока он не встретит Юлиана. Получив от того имя, у Момо в голове вдруг родится план использовать внешность экзотического северянина не только для охоты на барышень. Боясь и дрожа, он будет пытаться занимать от его имени маленькие суммы, пока случайно не встретит дочь торговца посудой, Сеселлу. А когда почует неладное, то скроется, как некогда скрывались его отец, дед и прадед, и решит применить тот же трюк с кем-нибудь другим. Да вот только его уже настигнет кара в виде Юлиана.
Момо был паразитом на теле общества, но он этого не понимал и интуитивно шел по скользкой дорожке, ведущей к получению благ за счет других, как шли все мимики до него. Однако прежде всего этот несчастный и лишенный нормального воспитания мальчишка был заложником собственного дара.
— Не стони, — поморщился Юлиан, обрабатывая рану.
— Почтенный, — плача, просил Момо. — Не убивайте! Я все верну!
— Вернешь, не сомневайся. Раз не захотел по-хорошему, то будем с тобой говорить по-плохому.
В конце концов вампирский укус был обработан, а Момо теперь лежал на старой циновке, сжавшись в комок. Был он долговязый, еще по-детски неуклюжий. Каштановой проволокой вились до самой шеи его волосы, обрамляя смуглое лицо с носом-картошкой. Над губой у юноши редели жидкие усики. Не стоило сомневаться, что отец Момо, тоже мимик, явился к блуднице не в истинном своем облике, а предки его успели обойти весь Север и Юг, чтобы собрать от каждого народа по характерной черте внешности.
Юлиан скинул в угол кровавые лоскуты ткани и с грохотом пододвинул кресло к Момо, который глядел снизу вверх на того, кто едва его не убил.
— Момоня… — сурово сказал вампир, усевшись в кресло и сцепив пальцы на животе. — Знаешь, почему я не выпотрошил тебя, как свинью, до конца?
Трясущийся Момо сначала кивнул, как привык, якобы зная, но затем мотнул головой. От этого движения в его глазах помутнело, и он едва не рухнул в обморок вторично.
— Нет… — шепнул он.
— За тобой уже долгое время с помощью заклинаний следят демонологи. Вон в том сундуке, например, за свернутым льном, лежит старый кошель, где ты хранишь все свои сбережения. Там 20 бронзовых и 2 серебряных элегиарских.
Юлиан указал в сторону заплесневелого сундука, который стоял, как у небрежного хозяина, полуоткрытый, с вывалившимися наружу тканями.
— Каждое утро, — продолжал Юлиан, — ты с рассветом идешь сначала на овощной рынок у Баришх-колодцев в двух кварталах отсюда, где срезаешь кошельки, пока людей много и у тебя есть возможность скрыться. В обед ты ешь в таверне «Толстый гусь», заказываешь дешевый черный хлеб с кашей на воде, а к вечеру снова возвращаешься на улицы, где слушаешь людей и топчешься у банкирских домов, чтобы повторить заемщиков.
Юлиан замолк. Он коварно улыбнулся, разыгрывая из себя всезнающего злодея. Ему нужно было добиться от Момо страха, и он его добился. На лице юноши непонимание сменилось ужасом. Выдержав паузу, Юлиан продолжил насмешливым голосом, голосом неприятным, невольно подражая манере Иллы Ралмантона. У того таланта пугать было не отнять.
— Обычно ты, Момоня, выбираешь захудалые трущобные филиалы, которые не нанимают магов-псиоников, — сказал он. — Пару раз у тебя получилось взять заем, в том числе от моего имени, от лица слуги достопочтенного Иллы Ралмантона. Но чаще ты боишься магов, которые служат при банкирах, боишься, что тебя раскроют, да и личные печати, часто запрашиваемые в нормальных конторах, тебе не достать. Вечером же ты возвращаешься сюда, перебираешь наворованное и прячешь добычу в сундук. Ужинаешь лепешками, купленными у торговца Марлена. Друзей у тебя нет, только знакомые.
Юлиан замолк.
— Откуда вы все это знаете?.. — наконец захныкал Момо.
— Я же сказал, я про тебя знаю все! Та история с маленьким Ягусем… Неужели ты думал, что тебя не будут искать? Что на тебя не обратят внимания? Ты помнишь того незнакомца в черном, который долго буравил тебя взглядом в «Толстом гусе» по весне? Тебя тогда пропечатали заклинанием, Момо. И сейчас оно следует за тобой тенью.
Момо вздрогнул на циновке, огляделся, будто в поисках тени, продолжая дрожащей рукой прижимать повязку у шеи. Кровь залила лежанку, костюм мимика, но тот уже не видел ничего вокруг. Лишь ужас стоял пеленой перед его глазами, ибо Момо действительно вспомнил того страшного незнакомца, которого тогда принял за демонолога и трусливо сбежал, не заплатив за еду.
Уделом же Юлиана было наслаждаться произведенным эффектом. Нечасто ему удавалось использовать дар мнемоника так удачно. Конечно же, тот незнакомец из памяти впечатлительного юноши был точно не магом, но нужно было сыграть на страхах, чтобы добиться своего. Момо, всхлипнув, подтянул острые колени к подбородку. Юлиан продолжал нависать над ним и коварно улыбаться, пугая своей уверенностью.
— Ты ведь неглуп, — произнес вампир. — Но твой дар — твое проклятье. Ты же учился портновскому мастерству, но все равно рискуешь жизнью, и своей, и того, чей облик принял, чтобы украсть кошель у нищего прохожего.
Момо молчал, лишь тихо плакал. Что теперь его ждет?
— Чего вы хотите? — в конце концов слабо выдавил он.
— Верни все, что ты занял от моего имени!
Момо поднял в надежде глаза. И это все? Он закивал и попытался заискивающе улыбнуться.
— Я все верну. Завтра! Все до монетки, почтенный!
— Врешь, паскуда, — Юлиан усмехнулся. — Ты украл много. Но куда ты все потратил?
— Ну, на женщин, на украшения им. Да и крал я немного!
— Ты занял триста пятьдесят пять серебряных элегиарских у торговца посудой, Момо. И это только у торговца…
— Я вам все верну!
Последний звон колокола за окном с заколоченными ставнями. Наступило время тишины. Ночь обосновалась в комнатушке. Эта спальня в доходном доме выглядела чуть лучше предыдущей, но и ее обставили неряшливо. Неряшливыми были и плохо сшитые костюмы, которые Момо развесил на крюках. Разглядывая во тьме заплаканное лицо мальчика, Юлиан понимал, что сумел запугать его. Безусловно, ложь про некое следящее заклинание тот примет за чистую монету. Магия, которая на деле была наукой, среди бедняков обросла слухами, поэтому мало кто не приближенный к дворцу знавал ее пределы.
Юлиан резко поднялся из кресла, пугая грохотом ножек по полу. Момо инстинктивно сжался, закрыл лицо руками, ожидая удара, но его не последовало.
— Через неделю. Я приду сюда через неделю. Если я не увижу тебя, Момо, за портновским столом, честно кроящим вещи, как ты клялся мне ранее, то сдам тебя демонологам, которые вывели меня на твой след. Ты понял?
— Да… — шепнул Момо.
— Я не слышу, Момоня.
— Да! Да, почтенный!
— Хорошо, — спокойно, но с опасной улыбкой произнес Юлиан. — Вот и проверим, как у нас получится на этот раз. А если ты вздумаешь подставить еще кого-нибудь, используя чужой облик, или обокрасть, то я убью тебя. Я найду тебя с помощью магической метки. И убью, иссушив до конца, как выжатую и никчем