— Я могу уменьшить твои страдания и приказать убрать змей. Противоядие снимет отек и уменьшит боль. Тебя не будут пытать, Мартиан, и в твое сознание не станут проникать, уничтожая личность, если ты все расскажешь. Сейчас. Честно. Я предложу это только один раз, из сочувствия к тому, что ты был предан отцом, который тебе уже не отец.
— Да что вы знаете о семье! Вы — убийца, палач, сеятель мести! Мой отец невиновен, в отличие от всех вас!
Юлиан и Дигоро переглянулись, а Мартиан, ответив, снова утонул в своих страданиях.
Илла выждал минуту, не дольше. Затем, с улыбкой поднявшись, небрежно смахнул тростью склянку с противоядием. Та упала на пол и разбилась под измученным взором узника. Советник величаво направился к выходу, шурша подолом мантии, и уже на выходе бросил истязателям:
— Зовите чтеца! Узнаем обо всех пособниках из его памяти. Я не собираюсь тратить свое время на этого благородного дурака.
Один из мучителей Мартиана поднялся, усмехнулся и ударил со всей силы по тазу. Таз заходил ходуном. Змеи внутри него испуганно заизвивались, зашипели и с новой силой принялись кусать несчастного заключенного.
Илла же в сопровождении своих веномансеров покинул отделение тюрьмы и отправился, хромая, в Коронный дом, в башню, где в отдельных комнатах, предназначенных для отдыха, его уже ждал Викрий. Не будь ему так плохо, Мартиана начали бы пытать при нем. Но в последнее время советник сильно сдал, и теперь каждое движение требовало от него усилий. Целыми днями он спускался в пыточные подвалы по крутым ступеням, чтобы снова подняться и опять спуститься. Все это ему давалось через силу. А когда Юлиан мягко предложил, чтобы старика носили, тот лишь в исступлении сорвался на него.
Время тянулось долго. Свет за окном медленно померк. Илла начал потихоньку приходить в себя под умелыми руками лекаря и мага-целителя. Прикрыв глаза, Дигоро покачивался на табурете у дверей комнаты. Впереди предстояла долгая ночь с пытками, чтением мыслей и выуживанием правды. Юлиан раздумывал о Мартиане и его причастности к заговору. Если будет схвачен Абесибо Наур, рассуждал он, то почти все проблемы исчерпают себя. В глазах его вспыхнул огонь мести, когда он вспомнил, как архимаг едва не поймал Вериатель.
Наконец сумерки спустились на город и в распахнутое окно ворвалась летняя прохлада ночи.
Илла Ралмантон поднялся. Отдохнувший, он взялся за свою любимую трость, выпрямил с хрустом спину и покинул полутемную комнату. По коридору ему навстречу со всех ног бежал смотритель тюрьмы, вспотевший, бледный и перепуганный.
— Достопочтенный! Достопочтенный!
— Что такое?
— Убили, убили!
Илла насторожился.
— Кого?
— Мартиана Наура, достопочтенный. Проникли в тюрьму, убили охрану. Перерезали узнику горло!
Трость Иллы спешно застучала по коврам, и он заторопился в тюрьму. С трудом спустился по узким ступеням, выщербленным временем, и попал в пытальню. Там уже стоял Гоголос, сын военачальника Рассоделя Асуло и глава королевской гвардии. Заслонив собой узкий лестничный проход, он упер руки в боки и с нахмуренными бровями смотрел на убитых стражей.
Услышав стук трости, Гоголос обернулся и пропустил спешащего советника вниз.
У стены сидел на матраце из соломы Мартиан Наур. Змеи все так же шипели в тазу, кусая распухшие ноги, но узника это уже не волновало: он был мертв. Ручьи крови из перерезанного горла залили его рубаху, а пустой взгляд янтарных глаз уставился в пол. Некогда красивое лицо теперь выглядело маской отрешения от мира сего. Два истязателя лежали рядом, и один из них еще держал в руках игральную карту с гарпией.
Но смотрели все не на охранников, не на убитого. Взор всех был прикован к алой пелерине, которая возлежала на плечах Мартиана. Некогда такая же была у Вицеллия Гор’Ахага, точь-в-точь. Судя по всему, ее накинули уже после смерти как символ чего-то. Илла до белизны сжимал тонкие губы, глядя на эту пелерину. Только на нее. И хмурился.
— Этих двух убили ледяным клинком, — отчеканил Гоголос. — Криоманты. Нападающих было несколько. Они проникли в тюрьму. Убили быстро. Куда идти — знали.
— Кто их пустил?
— Фальшивая грамота. Показали и спрятали, со слов охраны.
— А архимаг покидал свои покои?
Гоголос качнул головой.
— Нет, он под охраной. Достопочтенный Наур находился в своих покоях в Ученом приюте.
Юлиан вместе с остальной свитой стоял сбоку и слушал. Пока Гоголос рассказывал детали проверки, он не переставал смотреть на убитого. Будь у него шанс испить его крови, хотя бы чарку — он бы все выведал. Но мог ли он это сделать? Любая попытка приблизиться к мертвецу уже будет расценена подозрительно.
Если бы Мартиана отравили, думал он, тогда можно было бы списать пробу крови на проверку ядов. Но у мертвеца была перерезана глотка. И Юлиан вздохнул от горького разочарования, потому что перед ним лежал ответ, который он не смел взять в руки, иначе его сущность раскроют.
— Достопочтенный… — наконец спросил он осторожно. — Позвольте мне проверить алую пелерину. Нет ли там посланий от убийц? Не отравлена ли она?
Но вместо того чтобы дать добро, советник лишь хмуро мотнул головой, также не сводя глаз с пелерины.
— Нет… Там ничего не будет…
— Мы все проверим! — возвестил Гоголос.
— Проверяйте… — отозвался хмуро Илла. С трудом отведя взор, он покинул тюрьму, будто позабыв об убитом.
В последующие дни он отвергал все зацепки о смерти такого важного изменника, как Мартиан. И тогда Юлиан понял, что советник намеренно заводит расследование в тупик. Этим символом Вицеллия ему будто что-то напомнили из его темного прошлого.
Глава 12. Не дочь, а мать
Офурт. 2153 год, зима
«От Горрона до сих пор никаких вестей», — думал напряженно Филипп, когда подъезжал к небольшому городку Офуртгосу, над которым виднелся обветшалый замок графини.
Прошло почти три года с момента отбытия герцога, но он так и не объявился. Почувствуют ли старейшины смерть своего товарища, если он погибнет далеко на Юге? Этот вопрос волновал Белого Ворона уже не первый год. Никаких новостей не было и об Уильяме. Сгинул, пропал или, как выразился император Кристиан, «уже там, куда не дотягивается длань вашего совета».
Меж тем Север в последнее время сотрясали бедствия. Сначала это был засушливый год, когда с неба за все лето не упало ни капли. Зной сжигал урожай, образовывая в земле трещины шириной с палец. А еще позже пришла напасть в виде жучка, который дожрал то, что не досталось солнцу. С гор тогда спустились тучи изголодавшихся гарпий. Давно не было на памяти Филиппа такого, чтобы твари залетали столь далеко от своих гнезд на скалах и утаскивали людей прямо с поля. Поднимали в воздух несчастного убегающего человека и роняли с большой высоты. Так вороны разбивают орехи, скидывая их с деревьев. Ощущение голода нависло даже над Брасо-Дэнто, у подножья которого лежали пышные нивы и богатые сады.
Помимо засухи, голода и нашествия демонов, на Север пришла напасть и в виде войны. Глеофская империя прекратила попытки захвата ближайших соседей и обратила свой взор на дальний Стоохс. По весне, как и было обговорено, через Вороньи земли прошли десятки тысяч воинов. Из докладов своих соглядатаев граф знал, что Стоохс, и так голодный и нищий, утопили в крови, чтобы получить один-единственный Донт. Там, в землях герцога Донталя, примыкающих к горам, было что-то ценное. Что-то, ради чего демон дал клятву не трогать Вороньи земли и самого графа. Что-то, ради чего он бросил все силы на Дальний Север, оставив неприкрытым тыл для Юга, который в любой момент может переправить войска через Черную Найгу и пойти на город-столицу Глеофию почти без препятствий. Но что это было?
Бревенчатый забор вырастал, пока гвардейский отряд Филиппа не въехал в распахнутые ворота. Зима в этом году выдалась малоснежной, и лошади месили грязь. По городу ходил нищий люд. Не все пережили большой голод, а кто пережил, походил скорее на труп, выбравшийся из берестяной корзины, нежели на человека.
Дорога вела вверх.
Кони поднимались и тащили уже опустевшую телегу с фуражом. Следом за ней волочилась повозка покраше — с дорогими тканями, завезенными с Юга: арзамас, зунгруновский шелк. Это был подарок Йеве, любимой дочери, чтобы хоть немного скрасить ее офуртские мрачные наряды. За дозорной башней, укрытой частоколом, тропа виляла резко влево, к еще одним воротам, уже металлическим. Металлические листы частично отслоились, заржавели, а створки стража открывала со скрипом. Надо будет приказать смазать петли, запомнил Филипп.
Отряд въехал в крохотный замок. Граф с недовольством осмотрелся. Отовсюду пахло сыростью. Сено на сеновале запрело, покосившиеся стены амбара кое-как отремонтировали, но при следующей снежной зиме они снова обвалятся, дороги не были расчищены, а к той части двора, которую Филипп приказал замостить камнем, еще даже не приступили. Пришлось проверять палкой глубину луж, чтобы повозка с тканями не глотнула грязи по борта.
Лука Мальгерб, этот рыжеволосый детина, в котором живо угадывался сэр Рэй в свои молодые годы, выехал вперед.
— Прибыл граф Филипп фон де Тастемара, хозяин Солрага. Позаботьтесь о лошадях и приготовьте нам стол! — басом приказал он.
Едва отсчитав три десятилетия, Лука уже гордо нес звание капитана гвардии, данное ему по весне Белым Вороном. Нес он его с гордостью, вздернув массивный подбородок, прищурив карие глаза, — не было в облике Луки ни простодушия его отца, ни его обаятельной улыбки. Зато были слепая преданность господину и знание своего дела, а большего и не требовалось.
Коней увели в денники, где обтерли соломой и накормили. Обозы солрагцы стали разбирать без приказа — все знали, что граф задержится здесь почти до самой весны.
Филипп огляделся, ожидая увидеть на пороге любимую дочь. Но ее все не было. Где же его маленькая Йева? Граф бросил взгляд назад, на повозку с тканями, которые купил для нее. Из-за угла амбара высунулся Бавар, в меховой плешивой шапке и тулупе, смятенно покачал головой и уже собрался было нырнуть под навес замковой двери, но его подозвал Филипп.