— Подойди-ка сюда.
— Да, хозяин, — испуганно согнул в поклоне спину управитель замка. — Вы звали?
— Ну-ка, расскажи мне, как прошел год?
— Хорошо… То бишь не так плохо.
— Много ли было выручено проездного налога и тальи в этом году?
— Чуть больше девяти тысяч, хозяин.
— Всего-навсего?.. Графиня не объезжала Офурт, что ли?
— Нет, — голос Бавара задрожал. Тот чуял, что надвигается гроза. — Госпожа наша весь год провела в Офуртгосе. Покидала опочивальню, только чтобы спуститься в зал. Да в лесах гуляла.
— Отчего же она не покидала замок? Ладно, я сам узнаю. Подготовь для меня пока одного человека.
Филипп непонимающе качнул головой и, не дожидаясь ответа, энергичным шагом пошел к закрытым дверям. Почему дочь до сих пор его не встретила, как полагается встречать отца?
Бавар же, втянув голову в плечи, трусливо засеменил в сторону крохотной тюрьмы, где в комнатушке сидели три смертника.
«Спрячусь там. И хозяину одного подготовлю, обмою и сам поем. Разве ж это не причина?» — думал Бавар.
Прочая прислуга тоже очень живо разбежалась и попряталась кто куда, чуя приближение бури.
Меж тем натужно скрипнула осевшая на петлях дверь. Филипп шагнул в полутьму зала без окон. Трещал камин, поедая бревно. Пустые столы вместе со стульями сдвинули к стенам, укрытым гобеленами. Перед камином в кресле, спиной к графу, сидела Йева, вцепившись пальцами в подлокотники. Филипп уронил взгляд и увидел у ее ног мальчика возрастом с год или чуть старше. Одетый в шерстяные штанишки и красивую жилеточку, обшитую золотыми нитями, в шапочку с воронами, из-под которой выбивались черные кудри, он играл на цветастом коврике в отблесках пламени. В руках у него была деревянная лошадка, которой он скакал по подолу платья графини и весело хохотал.
— Здравствуйте, отец…
Йева натянуто улыбнулась. В глазах ее виднелся страх. Графиня медленно поднялась из кресла, заботливо вытащила подол платья из пальчиков ребенка, на что он стал возмущаться и пыхтеть, и подошла к Филиппу. Тот не отводил взгляда с дитя, которое пахло человеком.
— Йева… Что это? — голос Филиппа прозвучал глухо.
Графиня вздрогнула, но, сделав усилие, протянула руки к задеревеневшему отцу и обняла его. И показалось ей, будто обняла она ледяную статую.
— Я задал тебе вопрос, Йева.
— Это Ройс.
Женщина подняла голову и глянула снизу вверх, в глаза отцу. Однако Филипп смотрел через плечо дочери, не обращая на нее внимания. Смотрел он на ребенка, который, наигравшись с лошадкой, засмеялся и, качаясь, пошел в сапожках к ним. Шел ребенок медленно, что-то болтал самому себе и тянул ручки.
— Почему это здесь?
— Я спасла его, отец, от смерти, когда на его родителей…
— Почему он здесь?! — грозно повторил Филипп, перебивая.
В дверь замка вошел глуховатый и трясущийся от старости Роллан, слуга Горрона де Донталя. Увидев лютый взгляд графа из-за плеча и ребенка, беззаботно бредущего к матери, он испуганно икнул. Слуга развернулся и очень быстро исчез, потерялся в пристройке для смертников, где уже засел бледный Бавар, водящий ушами. Тот, не переставая, шептал: «Ой, что будет, что будет…»
— Отец, ему нужна была помощь. Семья Ройса умерла, — язык женщины заплетался, когда она видела, как холод в синих глазах Филиппа нарастал.
— Избавься от него, Йева.
Графиня задрожала, помолчала, но потом взяла себя в руки и качнула головой.
— Он останется…
— Это человек.
— Уильям тоже был человеком, — шепнула она.
— То другое, Йева. То была вынужденная ситуация. А это человеческое дитя, срок жизни которого от силы четыре десятилетия.
— Но это все равно дитя, отец!
— Сколько их умирает при родах? Скольких забирают болезни, звери, голод и холод? Отдай его на попечение какой-нибудь семье. Но не смей связываться с ним!
Ребенок дошел до своей матери, ухватился за ее юбку, шатаясь, и с невинной улыбкой в восемь зубов посмотрел на гостя. Тот гневно взглянул вниз. Заметив, как в голубых глазах ее отца полыхнула ярость, Йева вздрогнула и подхватила ребенка на руки. Пока Ройс играл с ее медными локонами, она сделала шаг назад.
— Отец, — сказала она, чувствуя, как сел от страха ее голос. — Он останется в замке.
— Если ты считаешь, дочь моя, что можешь распоряжаться здесь, то в таком случае ты отправишься в Брасо-Дэнто, — отрезал Филипп. — А сюда я пришлю наместника!
— Вы забываете, что я графиня Офурта и наследница рода Артерус! — воспротивилась несмело Йева, но голос ее меж тем стал крепнуть. — Поэтому я останусь здесь. И Ройс останется здесь. И никому я его не собираюсь отдавать. Хотите вы того или нет…
Щеки графини побледнели, а сама она затряслась и начала отступать, пока отец медленно следовал за ней.
— Йева, я не намерен шутить с тобой. Отдай его мне, — Филипп протянул руку к улыбающемуся младенцу с восемью зубами. — Я сам с ним разберусь, если у тебя не хватает сил.
— Нет.
— Отдай! Ты забыла, к чему приводят подкидыши? — Филипп повысил голос. — Ты хочешь кончить, как Саббас, уступив бессмертие обычному сироте?! Потеряв себя для близких?!
— Отец, уберите руку!
— Йева!
— Не смейте даже касаться его! — вскричала Йева, пугаясь озлобленного вида родителя. — Это мой ребенок! Вы сами прожили долгую жизнь. У вас был сын Теодд, и вы носили на руках внуков, но лишили меня всего этого, забрали возможность завести семью!
— Я забрал? Я забрал?! Я дал тебе взамен все что мог! Вечную жизнь! Офурт с замком! Войска! Я отвадил врагов от границ, чтобы ты могла спать спокойно!
— Мне противен… ваш Офурт… — графиню трясло. — Я его ненавижу всей душой… Мне не нужно ваше бессмертие… Оно нужно вам, а не мне! Вы ради своей прихоти отдали мне дар Райгара!
— Твой разум помутился. Отдай мне ребенка! Или я сам вырву его и размозжу об стену на твоих глазах!
Испугавшись глухого рыка графа, Ройс громко расплакался и вцепился матери в волосы. Где-то во дворе, прячась по закоулкам, побелели прислуга и гвардейцы. Никто и никогда ранее не слышал, чтобы граф Тастемара срывался на такой крик. Он попытался силой вырвать ребенка из рук Йевы, но та, будто безумная, не давалась, прикрывала его плащом, изворачивалась и стонала. Пока наконец, сама того не осознавая, не замахнулась рукой. На щеке графа отпечатался след от пощечины.
— Только коснитесь его пальцем! И я тотчас отправлю в Йефасу завещание! Клянусь! Клянусь на крови!
Филипп замер. Он сначала ухватился за щеку и побледнел, вперившись неверящим взглядом в дочь, которая смела угрожать ему. Затем злость разлилась на его лице краснотой, заходили желваки на его челюсти. Не выдержав, Йева отвернулась, разрыдалась еще пуще, прижала к себе дрожащего от страха Ройса и уперлась спиной в гобелен на стене — дальше отступать было некуда.
Но граф резко развернулся и вышел из зала наружу. Дверь, которой он хлопнул со зла, разлетелась в щепки. Каменная кладка у входной арки пошла трещинами и задрожала, как, казалось, задрожал и весь замок.
Вопил Ройс, рыдала Йева. Она гладила ребенка по лбу, целовала его в нос-картошку и тут же заливала его макушку слезами.
— Я люблю вас, папа, — шептала она, дрожа всем телом. — Люблю всем сердцем, как родного, хоть вы мне и неродной. Знаю, я у вас одна осталась… Простите, но я не могу… Никуда я его не отдам…
Меж тем Филипп сам вывел из денника своего коня, сам взнуздал, оседлал и вскочил в седло. Конь под ним хрипел, бил копытом и боялся хозяина. Перепуганная от криков гвардия тоже выводила своих лошадей, безо всякого приказа. Все опускали глаза и тряслись. В обоз спешно укладывали зерно. Замковые слуги продолжали прятаться в амбарах и на сеновале.
Из щелей двери пристройки выглядывали Роллан и Бавар, толкая друг друга. Роллан ткнул соседа в бок и что-то промычал, не имея возможности говорить.
— Нет, — был ответ Бавара. — Он не убил его.
Филипп послал коня рысью к воротам. В зловещей тишине спешно взбирались в седло гвардейцы. Они растянулись вереницей и догоняли уже покидающего Офуртгос графа. Йева глядела из-за порога, прижимала к себе дитя и плакала, понимая, что только что предала отца в его глазах.
Глава 13. Месть знати
Элегиар. 2154 год, весна
Момо сидел на портновском столе и вдевал нить в иглу. А еще он качал ногой, отчего процесс шитья замедлялся.
А за окошком меж тем шумела весна. Ночью прошел сильный дождь. На скате крыши, которую мог видеть юноша, сидели бок о бок два щегла и пили из водоотводного желоба. Момо замер и залюбовался парой птиц, прервав на мгновение свою работу. А где-то там, думал он, среди лачуг, его ждала очередная его любовь, с которой он, не удержавшись, познакомился в облике северянина. Его Барбая, красавица с пухлыми, нежными губами и стройным станом. А он здесь шьет, как болван, чтобы снять эту чертову маговскую метку!
В дверь настойчиво постучали, и Момо от неожиданности подскочил. Он знал, кто явился к нему, но все равно до последнего надеялся, что когда-нибудь этого стука он не услышит. Вздохнув, он отложил иглу и откинул рубаху на стол — соседи-оборотни заказали ее ко дню Химейеса. Жаль, в этом году у Момо нет шанса отметить праздник пышно, как он хотел. А все из-за этого упыря, который сейчас стоял с другой стороны двери.
Юлиан приходил раз в две-три недели, иногда реже, и забирал большую долю того, что заработал Момо, оставляя тому подачки на еду. Причем приходил уже почти год.
Поначалу юноша думал, что быстро вернет триста пятьдесят пять серебряных, которые насчитал ему этот вымогатель. Но оказалось, что честным трудом заработать их много труднее. Недели тянулись, обращаясь в месяцы, и вот скоро уже снова лето, а Момо не вернул еще и четверти. Со временем его страх перед вампиром, который больше не угрожал и не скалился, стал иссякать. Будь Момо понятливее, он бы сообразил, что его стали больше опекать, нежели довлеть над ним, но он был еще юношей и потому видел в этом вампире скорее докучающую угрозу, которую следовало перетерпеть, чтобы дальше зажить нормально. Одно время ему хотелось просто убежать, переселившись в новый район. Однако его пугала невидимая метка. А вдруг он не сможет скрыться и демонологи обнаружат его по этой метке?