— Да иду я, иду… — вздохнул он.
Помявшись в надежде, что беда исчезнет сама собой, он почесал шею и распахнул прохудившуюся дверь. И тут же отшатнулся, когда мимо него прошел длинноногий Юлиан. Натянуто улыбнувшись, Момо наблюдал, как вампир сначала оглядел комнатушку, затем перевесился через подоконник и всмотрелся куда-то в начало улицы.
— Ну здравствуй, — наконец отошел от окна Юлиан. — Чего так мялся? Не хотел открывать?
— Ой, нет, да что вы, почтенный. Я всегда рад вам, как родной матушке!
Вспомнив, что мать мальчика была блудницей, Юлиан иронично вздернул бровь, но смолчал.
— Ну что же, Момо, чем порадуешь меня сегодня?
— Да вот, шью…
— Много заработал за две недели?
— Нет, — мрачно ответил Момо, а про себя подумал: «Жадный упырь». — Немного, пара серебряных. Но это уйдет на нитки, иголки, мел. А еще надо сатрийарайской шерсти докупить на жилетку соседу. В лавке у…
— Давай что есть.
Проклиная всю родню этого кровососа, Момо засеменил к сундуку, достал из его угла кошель, спрятанный под тряпьем, и только хотел открыть, но его уже забрал из рук Юлиан.
— А говорил — мало. Вот, шесть набралось уже, — сказал вампир. — Себе оставь два на еду и ткани, тебе хватит. Не смотри так, не сверкай глазами, Момо. Меньше потратишь на вино и пиво, но с голода не умрешь, благо ты не исключительно плотояден, как другие оборотни. И что же ты, кстати, в чужом обличье-то ходишь, а?
Вздохнув, юноша вернул себе настоящий облик, став гораздо ниже ростом, и замялся с ноги на ногу, намекая всем видом, что этому упырю-вымогателю здесь не рады. Но тот продолжал стоять и осматриваться, пока не сказал:
— А теперь слушай меня, Момо. Очень серьезно слушай! В «Толстом гусе» поговаривают, что в последнее время туда снова стал захаживать черноволосый северянин. Да не один, а в сопровождении некой юной девицы.
— Врут! — и Момо покраснел.
— Даже сама Барбая, которая поймала меня за локоть в таверне, приняв за некоего Галя, заглядывавшего к ней в лачужку за городом день назад?
— Это случайно вышло. Вот клянусь вам. Я с того момента ни монетки не украл! Клянусь! Ну вы… — напряженно забегал глазами по полу Момо. — Вы же согласитесь… Она же симпатичная, почтенный Юлиан? А что вы ей сказали?
— На этот раз симпатичная, — улыбнулся тот, понимая, к чему клонит мимик. — Но мы о чем с тобой договаривались? Или твое слово не стоит и бронзовичка?
— Стоит!
Конечно же, Юлиан понимал, что у него не выйдет навсегда запретить мимику менять облик, как нельзя запретить птице летать. Поэтому, хоть он и закрывал глаза на мелкие похождения Момони, нынешняя ситуация требовала полного отказа от его облика.
— То-то же. Так внемли мне, — сурово заявил он. — Я тебе строжайше наказываю в ближайшее время ни в коем случае не использовать мой облик! Это опасно в первую очередь для тебя.
— Почему? — удивился Момо, а потом одернул себя. — Я и так не использую, почтенный… Ну, только ради Барбаи это все было затеяно. Но какие ножки у нее! Какие губки! Как алая розочка! — И пылкие его речи потухли под гневным взглядом. — Но больше ни-ни! Я вас понял…
Юлиан нахмурился. Он не стал рассказывать, что пять дней назад в Золотом городе повесили последних членов «Змеиного хвоста», казнь которых оттягивалась из-за их родовитости. Прошел почти год с тех пор, как их схватили. И все это время советник то кнутом, то пряником подготавливал королевство к тому, что многие его знатные семьи лишатся своих кормильцев и наследников. И вот пять дней назад Илла Ралмантон в своей не по погоде громоздкой мантии сидел перед помостом у Висельного дерева. Небо голубело над местом казни. Теплый ветерок трепал космы слепых, оскопленных или лишившихся конечностей узников, которые стояли плечом к плечу перед петлями. А Илла весело отстукивал тростью каждый хруст позвонков изменников от петли. Один повешенный — стук палкой, из-под второго выбили опору — еще стук…
На советника тогда устремились все проклятия мира как на того, кто был, по мнению знати, голодным и злым вампиром, вгрызающимся в глотку любого по просьбе слепого хозяина. «Обезумевший старик. Даже смерть чурается брать этого урода к себе!» — переговаривались в толпе.
Первым знамением объявленной Илле Ралмантону войны стала смерть его майордома, который отправился в Мастеровой район, чтобы лично проконтролировать привоз дорогих тканей. Фаулирона нашли в проулке за ящиками с овощами задушенным шелковым шнуром, пахшим дерьмом. Вторым стал писарь, он погиб от удара ножом под ребро у лавки перьев. Безразличный к бедам прислуги Илла не на шутку заволновался о Юлиане, потому что взгляды всех придворных сместились с советника, к которому нельзя было подобраться из-за охраны, на его веномансера, лишенного ее.
— Не смей убегать от стражи! — скрипел старик зубами. — А коль решишь, что ты самый умный, так посажу тебя в барак для дворовых и дам в руки метлу. Для твоей же безопасности, пустоголовый храбрец!
Илла запретил делать и шаг в сторону от охраны, а саму охрану усилил. Впрочем, Юлиан снова ускользнул от сопровождающих бегством через дворы, уверенный, что сможет за себя постоять. А сможет ли Момо?
— Причина для тебя неважна, — ответил Юлиан. — Но ты меня понял? Это вопрос жизни и смерти.
— Понял, понял…
— Как твои заказы, кстати? Нарабатываешь себе клиентов?
— Ну да…
— А почему твое «да» такое неуверенное?
— Им все не так! — насупился Момо. — То шов скачет, то один рукав якобы короче другого. Да разве ж виноват я, почтенный Юлиан, что все они такие кривые и руки у них разной длины?
— Ну-ка, поглядим.
Юлиан подошел к зеленой длинной рубахе на столе, взял ее в руки, растянул и поглядел, как она была неаккуратно перекошена в плечах. К тому же пуговицы пришиты на разном расстоянии друг от друга, а манжета, еще не ношенная, начала отрываться, уж так небрежно прошлись по ней иглой.
— Тут ты, Момоня, как я вижу, уже подстроился под какого-то кривого в плечах заказчика? Ай да молодец, растешь в мастерстве!
Впрочем, прозвучало это с явной ноткой издевательства, и Момо, который понял, что его упрекнули в неумении, встал рядом и тоже принялся рассматривать рубаху.
— Да ровные плечи, ровные! — с горящими ушами сказал он. — Вы, почтенный, просто не разбираетесь в портновском деле.
— Отчего же? Был у меня один знакомый портной.
— Но это же он портной, а не вы!
— Да, но я много дел имел с ним. Поначалу он, кстати, тоже был крайне небрежен: и в жизни, и в ремесле своем. Но знаешь… Взялся он за ум в одно время, ведь был он мальчиком неглупым. И перекошенные его плечи у нарядов сравнялись, а шов стал строен.
Юлиан с улыбкой посмотрел вниз, на лохматого юношу.
— Ну и что же он? — вскинул взгляд Момо.
— Открыл свою портновскую мастерскую, известную на весь… Кхм… Ноэль. Оно-то, знаешь, хорошие швецы всегда живут в тени, обшивая господ, и никто к ним не имеет интереса. И ни у одного мага даже в голове мысль не задержится, что добропорядочный портной, известный своей выверенной рукой и вкусом, может быть кем-то иным…
— Пф-ф-ф… Да ладно вам…
Момо задумался, но, впрочем, ненадолго, ибо мысль, которую пытался вложить в его полупустую голову Юлиан, тут же выпорхнула из нее и унеслась к тем щеглам на крыше. Все-таки пришла весна, и юношу сейчас заботила больше всего на свете его новая девица, а точнее ее округлые прелести. Понимая, что слова его так и остались висеть в воздухе, Юлиан вздохнул и быстрым шагом направился к двери.
— Ладно, работай, Момо. Отрабатывай свой долг передо мной. Кстати, насчет долга. Твоя невеста родила дочь, обычную девочку безо всяких склонностей к изменению облика. Ты знаешь об этом? Только знала бы она, что родила от юнца.
— Я не юнец, а мужчина! — вспыхнул Момо.
— Что же ты, мужчина, не проведал ее, пусть даже и под чужим обликом? Забыл, бросил, Момо, воспользовавшись девушкой и состоянием ее отца.
— А они сами тогда предложили!
— Не обманывай. Ладно, мне пора, и не забывай, что я тебе сказал. И убери бардак в комнате. Здесь невозможно находиться.
Натянуто улыбнувшись, Момо проводил Юлиана до выхода, откланялся и с облегчением хлопнул дверью.
«Слава богам, этот упырь, видимо, куда-то спешит», — подумал он.
Затем он бросил взгляд на выходной костюм, который приготовил еще днем. Барбая, чаровница с глазками цвета золота и милыми кудряшками, которые он так любил перебирать. А ведь они сговорились встретиться сегодня днем у дома торговца цветами, когда солнце будет высоко в небе, причем встретиться в облике Юлиана, потому что в тот ясный день, когда она стирала на деревянном мостке у речки белье, Момо застеснялся подойти в своем облике.
А раз Юлиан видел ее, значит, она уже ждет. Ждет обещанного подарка. Помявшись, юноша достал из сундука холщовый мешочек и вытащил оттуда спрятанное неказистое колечко. Пыхтя от наказа никуда не ходить, он стал мерить комнату шагами. Учить его вздумали! Учить его, Момо! Вопрос жизни и смерти! Да Момо выпутается из любой гадкой передряги и найдет способ избавиться и от этого кровососа. Но сначала девица и ее объятия! Ах, эти поцелуи вкуса меда, этот золоченый взгляд. Облачившись в свой самый нарядный костюм, он щегольнул перед собой, подпрыгнув. Затем в облике Юлиана, убедившись, что костюм сел как надо, покинул комнатушку и зашагал навстречу любви, позабыв о предостережениях.
Весна разливала тепло на все вокруг. По крайней мере, так казалось Момо. Он шел, не чувствуя ни отвратного запаха проулков, ни сырости тесных лачуг, и был пьян, как юнец, познавший первые ростки любви в сердце, когда все прочее, даже сама смерть, кажется несущественным.
Выйдя на широкую мостовую, юноша залюбовался голубым небом и золотым, как глаза Барбаи, солнцем. На стене магазинчика, справа, качались розовые цветки олеандра. Ему невольно подумалось, что они так напоминают пухлые губки его ненаглядной. Момо шел в своих синих шароварах и черной жилетке, и все встречные девушки улыбались красивому северянину, который смотрел вокруг с мечтательностью и жизнелюбием юнца, коим он и был на самом деле. Каждая думала, что этот полный любви, восхищения взгляд подарен только ей и ее красоте. Момо расталкивал густо текущую толпу, ибо вот-вот должен был случиться день Химейеса, божества оборотней, — все устремились на рынок. И хотя праздник этот отмечался по большей части только в храмах оборотней ими же, но и обычный люд, склонный по-элегиарски к праздности, любил по этому поводу пропустить стаканчик-другой хорошего вина дома. Химейес дарил мужскую силу и плодовитость, а оттого порой перед ним склоняли головы все, от человека до вампира, желая получить благословение одного из Праотцов.