Элегиар. 2154 год, осень
Был прохладный осенний вечер. Пока Габелий пил молоко, подогревая его заклинанием, Юлиан одевался для праздника во дворце. Весь в черном, длинноногий и худой, он обмотал вокруг головы шаперон и закрепил отрез древесной брошью.
— Габелий, — сказал он после раздумий. — Вам будет лучше остаться здесь, в Золотом городе. Вы рискуете понапрасну.
— Знаю, знаю… Но что ж поделать, если дома меня ждет моя женушка? Да и разве допек я кого за свою спокойную жизнь, чтобы мне мстили?
— Наш майордом Фаулирон тоже никого не допекал, но его задушили шнуром! Поймите, Габелий. Вы расцениваетесь всеми как окружение достопочтенного.
— Понимаю…
Старый маг допил горячее молоко, обтер губы и начал приводить в опрятный вид свою кустистую бороду.
Нынешним вечером во дворце свершится помолвка между принцем Флариэлем и принцессой Бадбой. Однако допустят туда только высшую знать с малым количеством приближенных. В число приближенных маг не входил. Именно поэтому Габелий намеревался, проводя советника, успеть до колоколов тишины вернуться к своему дому в Мастеровом районе, чтобы заночевать там.
— Ну право же… — добавил мягко маг, — если быть честным, то я человечек маленький и для дворца, и для нашего хозяина. И никому не интересный. Хозяин от моей смерти нисколько не опечалится… Так что твои опасения преувеличены…
— Это вы преуменьшаете.
— Нет-нет! — впрочем, Габелий не сдержал довольной улыбки. Он любил, когда о нем пеклись. — Но, Юлиан, право, побеспокойся лучше о своей безопасности, ибо это ты наследник рода и опора нашего хозяина, которого гневишь своими походами в Мастеровой район.
— Я не был там уже месяц. Но речь сейчас о вас! Если вы думаете, что вас это минует, то знайте, так мыслит каждый, уверенный в том, что умрут все, кроме него. Вернитесь сюда! Вашей же семье будет лучше, если вы останетесь живы, а не героически умрете, добираясь до них по темным переулкам.
Маг задумался, но снова ушел от ответа:
— Может быть…
— Не может, а последуйте моему совету!
Габелий снова вежливо хмыкнул, делая вид, что согласился с доводами Юлиана. Одевшись, он взялся за кошель на столе — прибавку к празднику Прафиала, — бережно уложил его в суму и вышел в коридор. Дигоро, наблюдавший эту сцену, тут же распахнул молитвенник. Ему не терпелось остаться одному и отдохнуть в объятиях тишины, ведь он был нелюдим. И живи он на диком Севере, а не на Юге, то был бы Дигоро одним из тех вампиров, которые путешествуют между деревнями и без зазрения совести убивают женщин и детей, избегая мужчин. А между кормежками живут в пещерах, терпя неудобства, лишь бы не терпеть под боком человека.
Однако Юлиан, вместо того чтобы уйти, вдруг обратился к готовому насладиться тишиной вампиру:
— Дигоро, одевайся!
— Это еще зачем, а?
— Проследишь, чтобы Габелий сегодня остался ночевать здесь, а не ринулся к семье в Мастеровой район. Не зря он кошель взял с собой.
— Я что, похож на няньку? — огрызнулся Дигоро и сморщил нос, походя так на крысу. — Тем более хозяин разрешил мне остаться и не сопровождать носилки!
— Сейчас опасное время. И пока я выполняю твои обязанности, Дигоро, и слежу, чтобы советника не отравили, ты, будь добр, последи за нашим наивным приятелем. Сегодня посыльный из Мастерового района принес Габелию весть, что жена его порезала давеча палец и срочно зовет домой для исцеления. Стоит ли из-за такой мелочи терять друга и обретать нового соседа, который может оказаться тебе не по нраву?
Юлиан покинул комнату, оставив веномансера в размышлениях.
Впрочем, тот, поворчав, все-таки соизволил встать, неохотно оделся и последовал за свитой советника. Юлиан уже знал слабости своих соседей по комнате. И понимал, что Габелий был для Дигоро единственным другом. Единственным, кого Дигоро боялся потерять, хотя ни за что не признался бы в этом.
Закатное солнце ласкало плотные ткани паланкина, а стоящие вдоль улиц платаны шелестели огненно-рыжей листвой. Близилась ночь, но пока господа в носилках обозревали закат над Золотым городом со своих подушек. Слушая шум ветра, Юлиан раздумывал о политической ситуации. Над дворцом сгущались тучи. Запустилась череда событий. Неопытному царедворцу они могли показаться победой королевской фракции, однако и Илла Ралмантон, и даже Юлиан чувствовали, что над Элейгией реет дух мятежа.
Во-первых, союз «Змеиного хвоста» распался. Шания Шхога, дипломата, повесили со всей его семьей, и в страхе перед смертью каждый стал сам за себя. Никто никому больше не доверял. Все боялись соглядатаев, чья невидимая рука добывала сведения для Иллы Ралмантона. Поэтому гнев в сторону короля Морнелия Слепого свелся к роптанию в кругу семьи и преданных друзей. Казалось, с заговорами покончено! Однако не бывает дыма без огня, и коль уж не было большого круга заговорщиков, то только по одной причине: заговор ушел вглубь, стал малочисленнее, но крепче и незримее.
Во-вторых, через полгода, весной 2155-го, заканчивался срок взноса военного налога в казну. Для кого-то он стал непосильной ношей. Даже крупные банкиры не могли выдать столько займов, чтобы покрыть долги всей верхушки власти. Какие-то семьи потеряли земли — их прибрала к рукам корона в счет долга, а кто-то из-за опалы потерял мужей, братьев, сыновей. Да, казна пополнялась, а королевство готовилось к грядущей войне. Однако не бывает такого, чтобы знать забывала ее притеснения. Когда настолько попираются права аристократов, пусть даже и для блага всего королевства, восстание становится лишь вопросом времени.
— Достопочтенный Ралмантон.
— Что? — старик поднял голову.
— Как королевская семья объяснила свое решение провести помолвку с гостями, а не тайно?
— Престиж, — хмуро ответил Илла. — И мастрийские обычаи. У них кугья, то есть церемония знакомств и клятв, по важности не уступает свадьбе.
— И их визирь согласился так рискнуть? — удивился Юлиан.
— Да. Проще выгрести пустыню лопатой, чем заставить мастрийцев отказаться от их обычаев. «Чем больше свидетелей кугьи соберется, тем больше глаз Фойреса узрят сию клятву», — процитировал Илла одного мастрийского пророка. А затем горько усмехнулся, ибо именно на его плечи и плечи Рассоделя Асуло легла подготовка этого мероприятия.
Юлиан же нахмурился. Не нравилось ему все это. И дело было даже не в том, что в той толпе, которая сейчас лилась рекой из золота к дворцу, можно легко пронести кинжал или магический артефакт, а в том, что Абесибо Наура недавно освободили из-под стражи за неимением доказательств. Отказавшись от своего сына, Абесибо принес королю клятву в чистоте своих помыслов. Ему была возвращена вся полнота власти.
Будто вторя мыслям преемника, Илла Ралмантон оперся подбородком о трость и произнес:
— Я дал указание посадить тебя рядом со мной. Какая твоя задача, знаешь сам.
— Знаю. Я уберегу вас от яда. Но не смогу уберечь от заклинания. Может, стоит взять с собой Габелия, достопочтенный, чтобы не надеяться на королевских магов? — негромко добавил Юлиан. — Вы будете сидеть рядом с тем, кто участвовал в сговоре против короля. С тем, от кого не спасет ваша гроздь талисманов на шее.
Неосознанно Илла Ралмантон потянулся к висящим под рубахой талисманам, каждый из которых готов был выдержать удар магией. Однако для Абесибо Наура, возжелай тот действительно убить своего противника, эта гроздь талисманов не стала бы помехой.
Подумав, советник качнул головой.
— Дворец — это гадюшник, Юлиан. Мы распутали и повесили один клубок, потому что с Шанием Шхогом все было очевидно. Для нагов восхождение их бога Шине — это благое знамение. Но есть и другие, действующие из иных соображений. И их соображения заключаются прежде всего в выгоде. Высшим чиновникам невыгодно терять свои земли, власть и уважение из-за уже призрачной надежды на перемены, после того как почтенный Фитиль решил отойти к Праотцам.
И хотя последние слова были сказаны якобы с сочувствием, Юлиан этому сочувствию не поверил. В нем зрела уверенность, что почтенный Фитиль решил отойти к Праотцами не иначе как стараниями советника.
— Их могут подкупить… — заметил он.
— Могут. Однако позавчера Абесибо выдал свою единственную дочь за очень богатого банкира-элегиарца, чтобы решить проблему с военным налогом. А два его сына уже женаты на дочерях высших чародеев из коллегии, тоже элегиарцев. Он повязан с Элейгией.
Юлиан снова не поверил. Ему казалось, что Абесибо слишком честолюбив, чтобы забыть произошедшее с его семьей.
— Месть… Порой зов мести может заглушить зов выгоды…
— Месть — удел черни, — жестко отозвался Илла. — А удел аристократии — это расчет. Будь умнее и не думай, что вся причина твоих и наших бедствий кроется в одном Абесибо, который нынче заложник договоренностей с элегиарцами.
— Может, вы правы. Но я беспокоюсь за вашу жизнь.
— Беспокойся! Без меня ты пока никто… — холодно отрезал Илла.
Юлиан вздернул брови, но смолчал, вспоминая и ту алую пелерину на плечах мертвого Мартиана, и месть Иллы своему сопернику в любви Вицеллию. Или и там тоже был расчет, о котором никто ничего не ведает?
Паланкин мерно покачивался в такт шагов невольников. Его пронесли по аллее Праотцов, мимо беломраморных статуй богов, по выкрашенной в желтый цвет плитке, которую многие северяне считали сделанной из золота. К воротам дворца стекались повозки, другие паланкины и кавалькады всадников. Все спешили на помолвку принца Флариэля и принцессы Бадбы. Так уж сложилось, что Юг был миром контрастов. При всей его любви к яркому слогу и звону монеты он чтил традиции. Южане были убеждены в том, что их боги вложили в руки древних родов, основавших королевства, привилегию править. Издревле так повелось, что к трону допускались только отпрыски, в чьей крови текла кровь основателей. В Элейгии это были Молиусы, а в королевстве Норр, которое распалось в 1123 году на Нор’Мастри и Нор’Эгус, — Мадопусы и Идеораны, ведущие с