ули вас, стали тащить… Мы с Утогом спустились помочь, чтобы ускорить.
— Там отрава, господин, туман… Это не иначе как обиталище Граго! — простонал Утог, ощущая, будто его лягнул конь.
— Мы сначала не могли найти вас, будто шоры на глаза надели, — продолжил Картеш. — А на вас села та здоровенная гарпия, про которую вы тогда сказали, что это не гарпия. Она закрыла вас крыльями. Мы уже боялись, что вы сгинули во тьме. Но потом она вспорхнула, зыркнув глазами напоследок, и мы забрали вас.
Филипп встал. Встал легко, вскочил по-молодецки, как раньше, ибо слабость ушла. А потом вспомнил сияющего грима и коридор, который вел дальше под землю, и задался вопросом: а что же там, под горами? Но спуститься ниже не представлялось возможным. Даже он не сможет дойти туда из-за тумана, осевшего на дне зала и становящегося тем гуще, чем ниже пришлось бы спускаться. Что же за существо охраняло проход, что за чудной грим то был, у которого сверкали не глаза, а все тело, как в ночи, разрываемой грозой? А ведь пещеры, отметил про себя Филипп, идут на север, к Донту, располагавшемуся по ту сторону гор.
Солрагцы стояли под лазом, ведущим на поверхность земли, и наслаждались тем скудным светом, что лился на них сверху. Отдышавшись после возвращения и оттаяв от липкого страха, они ждали приказа. И он последовал:
— Возвращаемся, — сказал Филипп. — По крайней мере, мы выяснили, что никакая бестия графству более не страшна.
— А те твари? Те летающие чудища Граго? — скромно спросил солрагец.
— Это просто старые гримы, которые видели древних существ на заре Слияния. Судя по всему, они питаются туманом, лежащим в пещерах, и далеко отходить либо не могут, либо не хотят. Иначе небо над нами уже почернело бы от их крыльев.
И Филипп поднял голову вверх, к лазу, где виднелся синий кусочек неба. Что же летало под этими небесами две тысячи лет назад? Сколько же крови пролилось в те страшные эпохи, когда мир Хорр слился с миром людей? И какие тайны скрывают в себе горы, поднявшиеся из пустошей за несколько десятилетий? Граф отчаянно вспоминал то существо у прохода, схожее с грозовой тучей, и пытался найти хотя бы какое-то подобие в сказках, поведанных ему стариками подле реки Алмас, где он вырос. Но ни о чем подобном люд не толковал даже пятьсот лет назад, а значит, все эти века это нечто не вылезало из пещер, таясь во тьме и считая ее своим домом.
Отряд с трудом поднялся по веревке, чувствуя в теле слабость. Спустя час четверо гвардейцев спали на своих льняниках как младенцы, а Филипп все сидел и размышлял о древних временах.
Глава 3. Попытка бегства
Элегиар. 2152 год, весна
В небесах раскатисто громыхнуло. Юлиан поднял голову, увидел тяжелые, свинцовые тучи и замедлил шаг. Затем обернулся на мгновение, чтобы разглядеть преследователей. Мужчина, низкий, в сером потрепанном плаще, казалось бы, простой ремесленник, следовал за Юлианом уже больше часа. Справа за прачечной показался еще один. Как минимум двое шли следом, словно хвост, наблюдая за каждым его шагом.
Илла обещал дать ему возможность ходить по Мастеровому району — и обещание сдержал, — но всегда отправлял следом охрану, которая раздражала.
Темно-серое небо расчертила молния. По черепицам затарабанил дождь, усиливаясь. Люд, заторопившись, пошмыгал кто куда: кто спрятался под крыши, кто нырнул в манящие запахами еды проемы таверн. Толпа хаотично потекла, и Юлиан, воспользовавшись моментом, слился с ней. Потом резко завернул на узкую улочку, пропитанную облаком оседающего от ливня смрада нечистот, и перемахнул через ограду. Во дворе доходного дома бегали женщины, спешно снимая с веревок вещи. Кто-то захлопнул ставни, кто-то, наоборот, открыл их, чтобы впустить дождливую прохладу весны. Прижавшись к калитке, Юлиан услышал шаги: преследователи прошли мимо с другой стороны ограды, шлепая по лужам.
— Где он?
Напарник не ответил, и охрана скрылась за поворотом кривого, как южные ножи, проулка. Дождь усилился и обратился злым, сплошным ливнем.
— Эй, что тебе надо? — крикнула одна женщина из-под навеса.
Не ответив, Юлиан отворил калитку. Он вернулся на улочку и заторопился исчезнуть на мостовой. Стремительные ручьи побежали меж плиток, от стука капель грохотали черепицы. Он обогнул бордель и зашагал к западной части города, к трущобам. Там обитала нищета. Именно в трущобах произошел Гнилой суд, когда из-за Вицеллия Гор’Ахага отравились и погибли тысячи жителей.
Юлиан шел больше получаса, петляя по узким дорогам, перескакивая калитки внутренних дворов и появляясь с другой стороны квартала. Кажется, если преследование и было, то он смог оторваться. Будто в подтверждение мыслей зазудел браслет, и раздражение кольнуло руку, растеклось до предплечья, где и затихло. До таинственного дома слуги Пацеля осталась пара поворотов.
Ему не терпелось добраться до волшебного мешка, и он шел одинокой фигурой под пеленой ливня. Дома становились все хилее и беднее, косились, словно подпирали друг друга.
Из-за угла вынырнули стражники, нахохлившись в пелеринах, и один из них надвинул на глаза шапель, прячась от воды. Стража замерла, вгляделась в незнакомца и прищурилась, но Юлиан, не сбавляя шага, прошел мимо. Затем он удостоверился, что шейный обод спрятан под лентами — ничего, кроме него, не указывало на рабский статус, поэтому люд не обращал внимания на невольника без клейма на щеке, посчитав его свободным. По закону стража могла и обыскать, и задержать раба, если заподозрит, что он хочет сбежать.
Показался нужный узкий проулок, где и конь пройдет с трудом. Стена города нависла над незваным гостем. Юлиан подошел к скрюченному домишке, занес кулак для стука, но перед этим, ненадолго замерев, вгляделся в начало проулка. Уж не настигла ли его охрана Иллы? Он приучился быть осторожным. Потом поднял голову, щурясь от дождя. Однако никто, кажется, не глядел с галереи стены. Выдохнув, он постучал пять раз, как и учил Вицеллий.
Тихое шарканье. В груди вампира часто застучало от напряжения. Из-за двери раздался глухой голос.
— Кто?
— Друг Пацеля.
Дверь отворилась, и плешивая голова полуслепого слуги высунулась в проем. Юлиан шагнул в оглушающую после дождя тишину, мимо старика, отодвинул того и устремился по земляному мокрому полу — дом подтекал — ко второму ярусу, по лестнице. Нахлынули воспоминания о хлопающей глазами Фийе, о вредном Вицеллии, и он вздохнул от того странного чувства, когда прошлое шло рядом с ним: незримое, но осязаемое.
Скрипнула лестница. Макушка Юлиана показалась на маленьком чердаке. Вскарабкавшись, он принялся искать мешок. Наверху лежали сваленные корзины, заплесневелые от влаги, два сундука с пробитым дном и заплечная котомка. Но мешка нигде не было.
— Что? Как так?.. Где он?
Юлиан вполз всем телом, испачкавшись в пыли, лег животом на доски, затем присел на корточки. Зоркие глаза видели каждый закоулок этого чердачка, где невозможно было встать в полный рост, но волшебный мешок пропал.
Юлиан спрыгнул.
— Где мешок?!
Старик молчал.
— Где мешок, куда он пропал? Там были большие деньги, меч, драгоценности! Где он, я тебя спрашиваю! Я друг Вицеллия и Пацеля. Отвечай!
Но старый вампир был нем и глух. Не замечая гостя, он прошел мимо, плюхнулся на циновку, которую на Севере звали льняником, и вперился в стену. Пока вокруг него ходили, трясли, хлопали по щекам, он не реагировал. Еще раз обшарив каждый закоулок и не обнаружив ничего в этой нищей лачуге, Юлиан не выдержал, схватил слугу за грудки, поднял, удивительно отрешенного, и вцепился в его шею. Он прикрыл глаза, впитывая воспоминания из вампирской крови. Но старик висел тряпичной куклой, безвольно уронив руки, и словно ничего не чувствовал.
Спустя пару минут Юлиан опустил его, окровавленного, и оперся о стену лачужки. Потом и вовсе присел на циновку, чтобы подумать.
Оказалось, что старик этот — Амай — раньше служил при дворце, но чуть больше трех десятков лет назад, после Гнилого суда, ни с того ни с сего покинул свой пост и обосновался здесь.
В тот день к нему подошел еще молодой Пацель и, приказав следовать за собой, привел в эту лачугу. С того момента Амай только и делал, что с утра работал на складах у речного порта Элегиара, а ближе к вечеру усаживался дома у очага. Питался впроголодь, женщин не имел и интереса к ним не чувствовал. Друзей у него тоже не было. Да и никто не знал, куда он делся-то. И все это случилось с ним после разговора с Пацелем. За одно мгновение из обыкновенного мужчины — в отрешенного аскета. Но как? Что же за мощь скрывалась в тщедушном теле мага, который одной мыслью поставил на колени Большие Варды и исцелил матушку Юлиана, а потом забрался в голову к этому человеку? Да так крепко забрался, что тот беспрекословно несколько десятилетий исполняет приказ, охраняя волшебный мешок! Причем странным было не только это, но и то, что Вицеллий никогда здесь не бывал. Юлиан отчаянно вспоминал слова учителя о том, что они с Пацелем якобы часто пользовались этим артефактом вместе. Но в воспоминаниях слуги присутствовал один только маг Пацель. Что за несуразица!
В памяти нашелся и тот, кто украл волшебный мешок. Им оказался один из истязателей тюрьмы дворца. Ночью, сразу после смерти Вицеллия, он постучал ровно пять раз в дверь и, когда слуга отворил, без церемоний вполз на чердак, забрал мешок и ушел.
Юлиан ничего не понимал.
— Чертовщина какая-то… — шептал он сам себе. — Сначала события тридцатилетней давности, потом это… Уж не стал ли мой учитель Вицеллий всего-навсего бедной жертвой чар Пацеля, которые вынудили его пойти на смерть? И не окружают ли меня во дворце другие такие же «очарованные»? Ох, матушка, что же вы скрываете от меня? Мне кажется, со мной затеяли игру, которая очень хитроумна, но я не могу разгадать ее суть. Или это мое больное воображение? Уж слишком сказочны происходящие со мной события. И не в сказке ли я живу, что вся моя жизнь — волшебное переплетение случая и судьбы?