И Юлиан налил себе из графина теплой крови, пока старик Илла завел беседу с визирем Нор’Мастри, Хаараном Звездоломом. Опорожнив один кубок, он наполнил его снова, затем чокнулся с Дзабанайей, отдав тост за кугью. Снова выпил. И так, пока в голове и животе не разлилось тепло, смешанное с воспоминаниями тех несчастных рабов, которым прямо сейчас в подвалах выпускали кровь, чтобы напоить господ.
А посол все подливал и подливал, много говорил. Поначалу Юлиан просто кивал и соглашался, пока мысли его не обрели легкость и пьяность вина. И только тогда привычка больше слушать, нежели говорить, ненадолго оставила его.
— Ты утверждаешь, Дзабанайя, что…
— Зови меня Дзабой, друг! — сердечно прервал его посол. — Потому что Дзабанайя мое пусть и не самое полное имя, но и его пока произнесешь вслух, можно обойти кругом дворец. Мы, мастрийцы, любим пышные речи, но в делах и с друзьями предпочитаем лаконичность.
— Какое же твое полное имя?
— Дзабанайя Фойрес аутун дор Бахро Моррегал аутун Моррус Радша.
— Внушительные у вас имена, — улыбнулся Юлиан. — Хорошо, Дзаба, для меня честь дружить с таким достойнейшим человеком, как ты!
— И для меня честь общаться с тобой! К слову, а о чем мы говорили? — посол вскинул пьяный взор к потолку.
— О Фойресе, кажется, — подсказал Юлиан.
— Ах, точно! Так вот, поколения людей и нелюдей сменяются, власть сменяется еще быстрее них, но единственное, Юлиан, что вечно, — время. Значит, Фойрес властен над всем миром без исключения и в его владениях и Север, и Юг, и моря с островами, так как он повелевает временем!
Юлиан снова подлил себе крови, подвинув графин поближе как раз в тот момент, когда костлявая рука советника потянулась к нему. Впрочем, Илла смолчал и снова отвлекся на беседу с визирем Хаараном Звездоломом.
— Но ведь времени покровительствует и Офейя, и в какой-то степени Шине, — возразил Юлиан.
— О нет-нет! — бурно запротестовал посол. — Офейя покровительствует исключительно знаниям, цифрам, то есть точным наукам, и не более того. Она касается времени только в летописях, над которыми довлеют мудрые вороны. А Шине лишь напоминает нам о необходимости ясно мыслить, но само время ему неподвластно. Ну как может радеть над временем обычный наг, если даже срок их жизни не больше человеческого? Чепуха, Юлиан! И давай не будем называть здесь имени этого лживого бога. Так лучше… Его время скоро подойдет к концу, и змеи свернутся клубком в братской могиле… Огонь и цикличность времени подвластны Фойресу и его детям-стихиям! Наш мудрейший Фойрес возвышается над временем. Он высится, подобно его огненным детям анкам, которые в доказательство власти над временем претерпевают вечные перерождения, сохраняя память о прошлых жизнях.
— И много ли фениксов ты видел?
— Вживую?
— Да…
— Увы, ни одного.
— А твои отец, дед, прадед? Не подумай, Дзаба, что я намерен оскорбить твоего бога. Нет, я отношусь к чужим верованиям с должным уважением, но возможно и такое, что анки остались только в легендах.
— Они живы! Это не сказки, Юлиан, — отозвался Дзабанайя, и его пьяный взор стал печален. — Просто анка не терпит людской род. Великие пророки говорили, что эти птицы покинули наш бренный подлунный мир и перенеслись в надлунный, вечный, где обитает наш Праотец Фойрес. Ты можешь увидеть их следы на небе. Ведь они стали звездами, и самые старые горят ярко, в то время как молодые пока только растут, а потому свет их слаб.
— А вот в Ноэльском графстве о звездах другого мнения.
— Какого? — Дзаба долил еще вина.
— У нас в Ноэле принята геоцентрическая система. Ее выдвинул еще две сотни лет назад у Ноэльского маяка астроном Бониан. Согласно ей, звезды движутся вокруг себя по малой окружности, эпициклу, и по большой окружности, деференту, — вокруг нас.
— Но что у вас тогда есть сами звезды?
— Шарообразные гигантские камни. И эти камни…
— Это невозможно! — перебил посол. — Почему тогда они не попадали все наземь? Как они держатся в воздухе? У них нет крыльев! Поэтому на небе точно живут анки, говорю тебе. Хотя часть из них, по преданиям, обитает еще и в Красных горах. Величественные создания, величественные… Иногда они спускаются к нам на землю. Вот, к слову, как ты объяснишь мне, что в небе порой вспыхивают звезды, а? Ну где твое объяснение?..
В смятении Юлиан качнул головой. Дзаба был учтив и улыбчив, когда дело касалось мирских дел, но стоило завести речь о богах, как в нем просыпался неистовый фанатик. С таким человеком, пока в его ножнах таится клинок, спорить опасно, и, будь Юлиан трезвее, он бы, скорее всего, и вовсе закончил эту беседу, деликатно переведя ее в другое русло. Однако сейчас он лишь упрямо мотнул головой и ответил:
— Ох, Дзаба, Дзаба. Необязательно же это фениксы.
— А иначе нечему! Хочешь объяснения? Вот, держи. Например, одна из таких птиц тысячу лет назад упала с неба, чтобы помочь нашему великому правителю, основателю Нор’Мастри. Ты читал балладу про короля Элго?
— Читал еще много лет назад.
Однако пылкого мастрийца этим заверением было не остановить. Он поставил свой яхонтовый кубок на стол и печально запел:
У входа в черное ущелье,
Где свет был тьмою похоронен,
Король без всякого веселья
Глядел туда, согнувшися в поклоне.
— О, тьма! — шептал он страстно. —
Ты страх мой и моя же смерть,
Но Инабус Мудрый громогласно
Велел ступить в твою скальную твердь.
Я проклят, злая тьма!
В угодьях буйствует чума.
Я проклят, злая тьма!
Дикарь на нас идет кишмя!
Один лишь путь есть у меня:
Войти в твои врата для поиска огня.
Пророк Инабус мне вещал той ночью,
Что если не порвет меня здесь тьма на клочья,
То выйду я с звездой в руках!
Звездой, что, падая сюда, горела в небесах.
Он снял тюрбан, халат упал к его ногам.
И сабля с изумрудами в навершии,
Как подаяние богам,
Легла в ущелие отмершее.
Элго во тьму ступил…
Песня тянулась долго, прекрасная и печальная. Дзаба пел о том, как юный король Элго вынес из злой тьмы анку, как позже вывел из той же тьмы свой народ и привел его к процветанию своим мудрым правлением.
Допев, Дзаба едва не разрыдался.
— Это будет священная война, Юлиан! Во имя великого отца нашего Фойреса! Разве мы не обречены на победу, когда нам благоволят силы свыше? Как послал он нашему королю в дни отчаяния Упавшую Звезду, так пошлет и в этот раз свой знак, чтобы выказать одобрение на сожжение земли неверных! Мы вырвем их сердца, перед этим заставив покаяться в том, что они бросили вызов нашим богам!
— Испокон веков все эти знаки при желании находят в каждом дыхании природы, лишь бы оправдать кровопролития, — вздохнул Юлиан. — Что северяне, что южане… И даже ноэльцы с их природными дюжами…
— Ты так говоришь, словно тебе не любы и твои боги!
И Дзаба вдруг замер. Только сейчас к нему пришла догадка, что он страстно пытался доказать существование бога Фойреса тому, кто не верил и в своего. От этой мысли он едва не вскрикнул:
— Погоди! Ты не веришь даже в своих ноэльских дюжей?
— Увы… — Юлиан печально улыбнулся.
После такого заявления Дзабанайя взглянул на своего собеседника как на прокаженного. Соседи его земель верили в разных богов, проливая кровь друг друга лишь за то, что вера их была различна. Но они верили, причем неистово! Юронзии поклонялись песчаным богам, окропляя пустыни своей кровью и уповая на славную жизнь после смерти. Сатрийарайцы приносили жертвы гарпиям, мечтая, чтобы те унесли их к Праотцам в небеса. Мастрийцы верили в общих Праотцов, но более всего любили Фойреса, а эгусовцы — Шине. Однако нигде и никогда Дзабанайя не встречал того, кто не верил бы ни в одного бога.
— Но почему?.. — прошептал посол пораженно. — Как можно не верить ни во что?
— Вот так. Не смотри на меня как на безумца. Хорошо! Я расскажу тебе одну историю, может, она прольет свет на мое видение. Когда я был ребенком, то дружил с Вларио, который был мне как родной брат. Отец Вларио служил жрецом и молился богу… то есть богам. И любил их всем сердцем. Он часто говорил, что боги всегда помогут тому, кто их чтит, исполняя заветы. А потом Вларио погиб вместе с его отцом-жрецом в огне, когда вспыхнул храм… — Юлиан умолк, вспомнив свою прошлую жизнь. Вспомнил он и родного отца, который тоже умер в том ужасном пожаре. — Но почему бог допустил, чтобы его почитатели погибли такой жуткой смертью в его собственном храме? Почему люди, неистово веря, умирают от голода, холода, демонов? Почему войны забирают жизни даже самых малых, которые еще не могут бога ни любить, ни ненавидеть? Я имел возможность путешествовать на Север, пусть и недолго… Я видел все эти ужасы и там, где властвует единый Ямес, и в землях, где чтут природных дюжей, и даже здесь. Мир везде одинаково жесток и страшен, Дзаба, и его ужасы не зависят от выбора божества. Так есть ли тогда эти самые боги?..
— Ах, ложные божества… — Дзаба выдохнул от облегчения. — Это все ложные божества, Юлиан! Твой друг и его отец молились неверным богам! Бедные люди, они были одиноки со своими ложными и лживыми богами… Заблудшие души… Истинно верить можно только в Фойреса. Фойрес чтит своих детей, но не обещает тем, кто любит его, все земные блага. Он не обещает сохранить их жизни или дать им привилегии. О нет, он мудр! Он дарит упокоение не телу, а прежде всего душе! Ты ведь одинок? Признайся! Одинок!
— Нет, я не одинок. У меня есть она.
— Кто? Кто она? — Затем мастриец догадался и протянул: — Ах, кельпи?!
— Да.
— А когда ты рядом с ней, ты счастлив?
— Да, — кивнул Юлиан и прикрыл глаза, ненадолго представив себя на берегу озера.
— А когда покидаешь ее? Так ли ты счастлив? — И Дзабанайя хитро поднял брови, желая этим вопросом поймать своего собеседника.