ма, когда тот окреп в замке Брасо-Дэнто. Нахмурившись от такого совпадения, граф пошел к Генри.
— Лежите и не бередите рану. Вы поняли? — улыбался Генри, накладывая бинты на ногу угодившего в расщелину в лесу охотника. — Пейте настойку на белене и белом маке, это снимет боль. Все у вас заживет. Отлежитесь до праздника урожая. Главное, молитесь, молитесь богу нашему, и он воздаст вам за любовь к нему.
— Спасибо вам. Добрейшей души вы человек, — кивал довольно охотник.
Генри уловил движение за своей спиной и обернулся. Над ним нависал Филипп фон де Тастемара. Однако Генри с ним не был знаком, поэтому только и смог, что замереть в ожидании.
— Здравствуйте, — тихо сказал он. — С кем… С кем имею честь встретиться?
— Граф Филипп фон де Тастемара, — сдержанно улыбнулся гость.
И Генри, чрезвычайно удивившись, подскочил с дощатой койки и тут же подал ему руку.
— Надо же! Вы здесь! Я так рад с вами познакомиться, ваша светлость! Белый Ворон! Наслышан о вас, о ваших битвах и богатстве края. Я никогда не был в Солраге, но это дивные земли, судя по рассказам… Пышные нивы, мудрая порода воронов, гнездящаяся на острой скале у Брасо-Дэнто, и вороньи всадники!
— Да. Я тоже рад познакомиться, Генри. И хочу пообщаться с тобой.
— Так садитесь. Подвиньтесь, пожалуйста, больной!
Генри плюхнулся назад, на край койки с раненым охотником, жадно слушающим весь разговор, и похлопал рукой по свободному месту. Филипп от такой простоты даже растерялся. Увидев смятение на лице графа, Генри, а точнее уши его, оттопыренные и большие, вспыхнули пунцом.
— Да что же это я… Давайте вон на ту койку сядем, пустую.
— Я хочу пообщаться с глазу на глаз. Пойдем прогуляемся, Генри.
— Ах да, простите!
И Генри, вскочив, поплелся за стремительно удаляющимся Тастемара. Когда он попал в главную залу, молитвенную, то осенил себя знаком Ямеса и негромко бросил служительнице, что скоро вернется. Затем нагнал Филиппа, стараясь подладиться под его энергичный шаг. Граф шел к берегу, минуя растянувшуюся цепочку идущих к реке и от реки женщин с тазами. Вот они вдвоем преодолели невысокую каменную оградку, прошли малую рощицу из берез, и Филипп замедлил шаг, чтобы не набрать на сапоги грязи.
— Вы, наверное, к господину Хиамскому явились? — стеснительно улыбнулся Генри. — Так его, увы, нет. Уехал в Глеофию проверять подразделение.
— Понятно. Да, я хотел поговорить с ним, заехав по пути следования к товарищам, — сказал Филипп. — Но раз Ярвена нет, то познакомлюсь с тобой. Как ты, привык к бессмертию?
— Да. Почти пять лет прошло, господин… Поначалу мучила сильная жажда, и приходилось господину Хиамскому покупать в тюрьме для меня по два-три смертника в месяц. После года стало проще, и я спокойно смог посещать храм. Сейчас служу господину Хиамскому, а когда его нет, то нахожу занятия при храме. Молюсь сам и помогаю тем, кто молится единому отцу нашему.
Филипп нахмурился, рассматривая сияющее лицо Генри. Уж слишком тот напоминал ему Уильяма простотой, чистотой души и отсутствием злых помыслов. А то, что Генри был добряком, читалось на его челе. И судьба у обоих схожая, думал граф. Оба лишились родителя в раннем возрасте, оба из простых, но умных и трудолюбивых. И если исключить, что Генри — вампир и срок его жизни удвоен, то и возраст Уильяма и Генри одинаков, ибо Генри примерно шестьдесят лет, что в переводе на человеческий около тридцати. Оба они настрадались в свое время, оба склонны к самопожертвованию, разве что пошли они разными путями. Из-за кельпи Уильям отрицает все божественное, и оно не укладывается в его образ жизни, в то время как Генри не видит себя без служения. Эта их поразительная схожесть Филиппу совсем не нравилась. Генри же, увидев, что Белый Ворон пристально разглядывает его, засмущался, и его уши снова вспыхнули багрянцем.
— Так что же, обо мне да обо мне. А как вы, господин Тастемара, поживаете?
— Неплохо. К тебе заезжал Горрон де Донталь пару лет назад?
— Ах, великий Элрон Солнечный, правитель почившего Крелиоса! — вспыхнул Генри, радостный оттого, что ему довелось пообщаться с таким великим существом. — Да, был! Они долго толковали с господином Хиамским, запершись. Меня тогда отослали.
— Когда он был?
Генри задумался.
— По весне 2151 года, кажется, незадолго до дня Аарда.
— И о чем вы беседовали с Горроном?
— О разном. Элрон Солнечный… Он…
— Сейчас его зовут Горроном. Не стоит упоминать деяния прошлого.
— Да, вы правы! Господин Донталь тогда посидел со мной, мы много беседовали о смысле бытия, о моей жизни. Элрон… То есть господин Донталь, кхм… Он очень интеллигентный вампир, я таких нечасто встречал. Очень деликатен! И благодаря дару мнемоника весьма сведущ в медицине, был знаком даже с моими книгами о целительстве. Я вообще очень рад, что мне выпала такая честь оказаться среди вас, достойнейших!
— После тебя куда Горрон направился?
— На Юг, ваше сиятельство! Деталей не раскрывал, поэтому точно не знаю. Якобы его поездка связана с поручением самого господина Форанцисса. Но не того я полета птица, чтобы совать свой нос в такие дела, сами понимаете.
Филипп еще немного порасспрашивал Генри, этого простого мужчину, сохранившего в свои, как оказалось, шестьдесят семь лет юношеское умение удивляться и по-детски восторгаться. Двое бессмертных до полудня просидели у берега реки, наблюдая за пробегающей мимо ребятней, суетливыми женщинами и занятыми рыбаками. Генри поведал всю свою жизнь, и с каждым сказанным словом графу казалось, что говорит он с двойником Уильяма, разве что еще более наивным и простодушным. Тот же взор, та же вежливая манера речи. И Филиппу становилось не по себе, что два дара в одинаковом возрасте получили два столь похожих друг на друга мужчины. Встреться Уильям и Генри, они бы точно завели дружбу, найдя много общих тем, напряженно думал граф.
— Так ты сейчас, получается, целиком на содержании Ярвена? — спросил Филипп.
— Я… Да, увы, господин Тастемара. Я ничего не беру с нищих за лечение, а богатые платят, но они ко мне захаживают не так часто, так что, выходит, моя деятельность, как любит выражаться господин Хиамский, убыточна. Да, господин Хиамский выплачивает мне немного даренов ежемесячно, и его швеи обшивают меня. Но я стараюсь не досаждать господину. Право же, он занятой вампир, деловитый и умеет считать деньги.
«Да, деньги он точно умеет считать», — усмехнулся про себя Филипп, разглядывая неказистый табард целителя. На тканях для Генри явно экономят, а он позволяет с собой так обходиться из скромности, считая, что заслужил и так слишком много. Кого-то это Филиппу напоминало, и граф нехотя и горько усмехнулся, почесывая обросший густой щетиной подбородок. В душе у него разлилась печаль, которая сменилась волнением. Зачем эти двое нужны Мариэльд?
Он вполуха слушал целителя, скользил взглядом по его скромному одеянию, лишенному украшений, кроме браслета, плотно сидящего на запястье, и думал, что делать.
Целью поездки Филиппа был сбор доказательств. Да, доказательства все были нематериальны, но графу достаточно и их: разговора с императором Кристианом, а теперь еще и с Листонасом, который подтвердил финансовые взаимоотношения Ярвена Хиамского с Мариэльд де Лилле Адан.
Теперь в планах графа было отправиться к своим товарищам, которые смогли бы убедить Летэ фон де Форанцисса испить крови Филиппа под действием Гейонеша. Гейонеш считался позорным обрядом, и его применяли только в исключительных случаях, в основном против изменников и убийц старейшин. Гейонеш распахивал душу и мысли перед всеми выпившими крови, обнажал страхи и пороки, которые многие бессмертные скрывают из-за стыда. Не имея больше возможностей, Филипп был готов обнажить внутренние язвы перед Летэ, лишь бы он увидел то, что видел граф. Лишь бы стало понятно, что Мариэльд — обманщица. Лишь бы помогли вернуть Уильяма до того, как планы на его счет приведут в исполнение.
Наконец Филипп кивнул и поблагодарил Генри за приятный разговор.
— Передавай Ярвену мои приветствия, — сказал он.
— Как только вернется. Но он обещал вернуться нескоро, как уладит работу подразделения в Глеофии. Я даже не знаю когда. Не мое это дело…
— Хорошо. Прощай, Генри. И пожалуйста, будь осторожен.
Филипп энергичным шагом покинул берег речушки, а Генри заторопился к храму, где его ждало призвание, которому он отдал всю жизнь. И когда граф скрылся за лачугами, теряясь на улочках Аутерлота-на-Лейсре, целитель улыбнулся. Ему понравился статный и благородный Филипп фон де Тастемара, и Генри, остро чувствующий благородство в чужих сердцах, как родной отклик, задумался. Уж не обманчивы ли слухи, которыми оброс граф? По словам многих, он просто упертый вояка. Но сколь же много мудрости и усталости было в синих глазах Филиппа.
И когда Генри шел с этими терзающими душу мыслями, как несправедлив мир, браслет на его руке вдруг задрожал. Задрожал столь болезненно, что Генри дернулся, беззвучно вскрикнув оттого, что мерзкая боль расползлась по плечу, отдала звоном в оттопыренные уши. Генри уже не раз приходил к мысли, что источником страданий становится этот браслет, подаренный Ярвеном, его опекуном. И если поначалу целитель не снимал эту мерзость по причине вежливости, поскольку питал к банкиру теплые чувства, то со временем браслет будто вовсе уменьшился в размерах. И теперь от него никак не избавиться, не отрубив руку.
Право же, Генри привык к побоям, к боли — это неотъемлемый атрибут обучения в академии Влесбурга, но правильно ли рубить руку, чтобы избавиться от столь душевного подарка? Да и как ему лечить больных одной рукой? И как потом объяснить, что вторая отросла заново? И Генри терпел, хотя боль с каждым разом усиливалась. Ухватившись за подрагивающее на запястье украшение, точно такое же, как на руке Юлиана, он пошел, пошатываясь, к храму.
Глава 17. Ольстер Орхейс
Бофраит. 2154 год, осень