— Через кого же вы обходите запрет на торговлю рабами? — поинтересовался Филипп.
— Я же сказал, здесь возобладали южные порядки. И купить можно любого, будь то капитан корабля, который сделает вид, что не знает о составе груза в трюме, или ревизор, который вместо глупых девиц запишет в журнал лес, или главный таможенник, получающий каждую Самамовку тугой кошель золота. Ибо если не платить и не огрызаться, то, Филипп, начнут приглядываться к бессмертию, откроют глаза. Люд здесь не такой топорный, как на Севере. И в продажу души демонам не верит так, как это было даже две сотни лет назад.
Меж тем Шауни де Бекк молчал и только задумчиво оглядывал Белого Ворона.
— Магия ныне дотягивается и до дальних Северных земель, — качнул головой Филипп. — Когда Глеоф осаждал Корвунт, они пытались пробить его стены магией.
— Я слышал… — отозвался Теорат.
Он прикрыл глаза и подпер подбородок ладонью.
— Как император Глеофа убедил тебя вступить в империю?
— Об этом и пойдет речь, мой уважаемый друг. Вы помните истории о велисиалах, вздымающих горы?
— Слышал, но не застал.
— А они, похоже, остались и, бессмертные, способны переселяться между телами, как человеческими, так и демоническими. Они обитают чаще в человеческой оболочке, благодаря чему не имеют ограничений в маготворении.
— То есть ты хочешь сказать мне, что весь королевский род Глеофа — одно существо?
Филипп кивнул.
— Я вам больше скажу. Такое же существо находится в сговоре с Мариэльд де Лилле Адан. Мои слова вам могут показаться безумными. Но выслушайте меня до конца.
— Хорошо. Рассказывай. Судить будем позже.
И Филипп рассказал про то, что выяснил Горрон де Донталь из крови слуг Мариэльд, рассказал о подмене учителя Юлиана, о беседе с Кристианом.
Теорат Черный молчал, и ничего нельзя было понять по его лицу, поскольку на его острые черты легла маска беспристрастности. Теорат был очень стар, и, как у всех старейших, облик его и душа уже не были связаны между собой, ибо существо это повидало слишком многое.
— То, что происходит, угрожает прежде всего безопасности нашего клана. Никто не знает конечной цели Мариэльд, и очевидно, что ее замыслы простираются дальше Уильяма и Генри, — закончил наконец граф Тастемара.
Лениво откинувшись на кушетке, Теорат оставил эту длинную речь без ответа. Он полуприкрыл веки и задумался. В небогатой гостиной, где не было ни единой свечи, уже царила ночь. Ночь эта обволокла тишиной подворье барона, дом, конюшни, амбары, и только сверчки стрекотали, упиваясь последним осенним теплом. Впрочем, где-то вдали громыхнуло. Холода с Севера настигали Филиппа.
— Да, ты прав, — наконец сказал Теорат Черный.
И снова замолк, замер, не шевеля ни одним мускулом. Никакого порыва души или тела — Теорат казался мертвым, однако граф не торопил его, зная, что барон сейчас занят обдумыванием всех дальнейших исходов.
Наконец Теорат продолжил:
— Финансовые манипуляции Мариэльд действительно крайне подозрительны, а ситуация требует скорейшего разрешения. Я донесу до Летэ свое видение ситуации и попрошу его тебя выслушать.
— Спасибо, мой друг, я вам очень признателен!
Теорат лишь кивнул и сменил ногу, закинув одну на другую.
— Завтра же отправлюсь к Летэ, — продолжил твердо Филипп. — Нужно поспеть как можно скорее: что бы ни задумала Мариэльд, никто не знает, когда ее планы будут приведены в исполнение. И Уильяму, потомку Эннио, с которым вы были как братья, угрожает опасность, поэтому его нужно спасти как можно скорее.
Во тьме Теорат поднял на собеседника свои черные глаза. Они были пусты, как и у многих из тех, кто перешагнул порог тысячелетия.
— Ступай, отдохни, — только и произнес он. — Завтра можешь утолить голод в моих подвалах.
Филипп кивнул, и ненадолго в его душе расцвела надежда. Теорат встал, пожал ему руку и пошел проводить к спальне. Вместе с ними серой тенью вышел и тихий, молчаливый Шауни де Бекк, который за весь день не проронил ни слова.
Всю ночь Филипп пролежал с распахнутыми глазами, слушая звуки за окном. Посреди ночи увезли в телегах под усиленным конвоем девиц из деревень. Не пели они больше веселых песен, потому что даже самых наивных из них насторожило, что бабка проверяла их невинность. Причем нетронутых девиц усадили в одну повозку, а тех, кто уже вкусил мужскую ласку, — в другую. А еще одну девушку, ту, которая отчаянно скрывала уже округлившийся живот, доставшийся от любвеобильного юноши на сеновале, и вовсе оставили в имении: пока она прибудет на рабский рынок Юга, цена ее, беременной или с дитем на руках, сильно упадет.
Поутру граф уже показывал барону свиток с рунами. Барон долго молчал, и нельзя было понять по его взгляду, видел ли он за свою утомительно длинную жизнь нечто похожее или нет. Однако чуть погодя, стоя у колодца, Теорат все-таки холодно поинтересовался:
— Откуда у тебя эти руны?
Граф рассказал ему про свой спуск в пещеры, где обитала бестия.
— Это язык шиверу, — задумчиво проговорил Теорат. — Когда я был еще ребенком, в мою общину Иреабуна порой захаживали потомки тех, кто происходил из их белоголового племени. По крайней мере, так они себя называли, потому что владели остатками старой примитивной письменности. Вот, например, эта руна с человеческими силуэтами означала душу. А это изображение реки воплощало в себе магию, то есть Негу, и относилось к временам Слияния. А этот перевернутый человечек с кинжалом в руке — юстуусы.
— Боги древности, — шепнул граф. — А вы понимаете смысл написанного?
— Нет. Я помню язык шиверу лишь по отдельным рунам, которые нам чертили на земле странники, заходящие в нашу общину. Однако с самой структурой языка я незнаком. Слишком старый язык, помнящий Слияние. Забытый, потому что шиверу не осталось.
Больше Теорат ничего не сказал.
Тогда, поблагодарив барона за гостеприимство и помощь, Филипп запрыгнул в седло и устремился за ворота. Чувствуя глоток надежды, он помчался вместе со своей гвардией в Йефасу, чтобы совершить там обряд с Гейонешем. Сам же Теорат, стоя рядом с Шауни, дождался, пока гость не скроется из виду. Развернувшись, он заложил руки за спину и пошел к дому со словами:
— Эннио… Он просит помочь из уважения к тому, кого я называл братом много лет назад. Но Эннио покинул меня и, пусть и не предал, но… Для меня его больше нет… Так какой мне смысл помогать рыбачку?
— Никакого, — впервые подал голос Шауни.
— Меня беспокоит другое. Как думаешь, дорогой мой друг, что на самом деле понадобилось на Юге этой выскочке из Донта?
— Не знаю. Однако я сильно сомневаюсь, что он поехал из-за рыбачка.
— Само собой. Не в духе Горрона решать чужие проблемы, если они не пересекаются с его собственными. Так что Горрон поехал не из-за Уильяма и не из-за Теух.
— А если все-таки из-за Теух? Нелишним будет выслать на Юг гонца, потому что если ум Летэ уже сгнил, подобно бревну, тысячелетия лежащему в лесу, то с этим донтовским наглецом нужно быть настороже. Они с Мариэльд друг друга стоят…
Теорат пожал плечами, глаза его задумчиво блеснули.
— Поэтому я свяжусь с Летэ, как и пообещал. Но скажу ему то, что считаю нужным. Наши планы не должны порушиться из-за того, что в клане пытаются поднять смуту, которая нам не нужна.
Глава 19. Опасный заключенный
Далекий грохот решеток. Узник различил легкие шаги и улыбнулся сквозь холщу мешка. Он был слеп, он был недвижим, но тюремщики не догадались завязать ему рот. Глупцы.
— Ты… — прошептал он, когда шажочки достигли двери его узилища. — Как же мне больно осознавать, что на кладбище растет такая прекрасная роза, место которой в саду, но никак не здесь, среди могил.
Кто-то замер у двери, прислушиваясь. Заскрежетал засов, потом второй — дверь была крепкой. Шелест юбки. Стук глиняной посудины об пол. Тоненькие пальчики поддели мешок, и девушка с пылающими щечками воззрилась на узника в свете принесенной ей сильфовской лампы. Гостья была весьма прелестна в силу своих юных лет, носила простое мешковатое платье, а поверх обвитых вокруг ее горла лент лежал деревянный талисман с птицей рух.
Закованный в кандалы мужчина радостно улыбнулся и встретился с пришедшей к нему девушке в жадном поцелуе. Взяв свой поцелуй, он откинулся назад в магических цепях, державших его крепче любых других. Цепи зазвенели.
Девушка прикусила свои горящие уста, взялась за глиняный кувшин и налила в небольшую чарку крови, чтобы поднести ее к губам пленника. Тот немного отхлебнул, прикрыл глаза и вожделенно вздохнул.
— Ты вкуснее, — прошептал узник, пронзая взглядом голубых глаз.
Гостья пуще залилась краской и шепнула:
— Отец запретил сюда ходить. Строго-настрого…
Узник тихо рассмеялся.
— Но ты его, как обычно, не послушалась.
— Я попросила Бирая, сказала, нужно убедиться, что все живы. Обещала разнести кровь… А Бирай устал после проверки тюрем. У него еще и жена на сносях. Уступил кувшин. Я это сделала ради тебя!
— Побойся, Альяна! Не стоит так рисковать.
Девушка различила тревогу в этом ласковом голосе и посмурнела. Пальчиками она погладила белое лицо узника, прошлась по его черным как смоль волосам, без единого седого волоса. Погладила его губы. Заключенный не был красавцем, но Альяна глядела на него со страстью, видя лишь в нем одном свою судьбу. Склонившись, она поцеловала его в лоб.
— Альяна…
— Я пришла к тебе, Элрон, — она дала узнику испить еще немного крови. Тот был очень голоден. Узников едой не баловали.
— Альяна… Если твой отец застанет нас… Я — опасный заключенный.
— Нет-нет! Папа отбыл в Ор’Ташкай, он пробудет там день. Тюрьма сейчас полупустая!
— Вот, значит, как… Уже уехал… Так рано.
Узник замолк. Альяна увидела, как тень печали легла на его лицо, и, ничего не понимая, подняла его голову, убрала мокрую от волнения прядь и вгляделась в потухший взгляд.
— Уходи… — неожиданно произнес он. — Более я тебя видеть не хочу, Альяна…