— Ах… Твой трофей все-таки прибыл.
— Вы знаете о трофее, достопочтенный? — изумился Дзабанайя, для которого подобные слова звучали предательством.
— Я знаю, что колдуны из пустынь очень хитры. И мстительны. Тебе ли не знать, Дзаба, что их ненависть к соседу может вылиться в попытку если не развалить союз, который грозит им бедами, так пошатнуть его ложью.
— Так это был феникс? — спросил напряженно Дзабанайя.
— Не уверен.
Слова советника, кажется, остудили враждующие стороны. Острое чувство вот-вот готового разразиться побоища отступило. Руки мастрийцев соскользнули с сабель, а губы магов обмякли. Из-за угла показалась гвардия во главе с Гоголосом, спешащим в Древесный зал, однако все уже закончилось, не успев начаться.
Чуть погодя Абесибо Наур и Илла Ралмантон уже шли бок о бок по коридорам, стремящимся в бесконечность, в то время как обеспокоенный посол растворился в противоположном направлении.
— Такие замашки недостойны союза, — заметил архимаг, замедляя шаг, чтобы хромой Илла поспевал за ним.
— Это мастрийцы… У них вера выше короля и всяких союзов… Чего же ты хотел, Абесибо, везя подобное существо?
Абесибо смолчал. Лишь позже тихо добавил:
— Знаю, что дворец кишит множеством твоих шпионов…
— В делах государственных их всегда слишком мало, чтобы знать все.
— Однако их должно хватить, чтобы выяснить, кто посмел покуситься на привезенный из пустынь ящик. Ящик, который принадлежал мне! В этом участвовал мимик, Илла! Столь дерзкое и наглое нападение могло быть совершено только искуснейшим в перевоплощениях мимиком, а наем такого дорог. Это кто-то из здешних дворцовых неприятелей. Дай хоть намек, кто это…
— Это не из дворца, — качнул головой Илла, ибо он действительно ничего не знал.
Юлиану, который двигался чуть поодаль, оставалось лишь незаметно улыбнуться, понимая, какую лестную оценку только что заслужил Момоня. Он жадно вслушивался в каждое слово.
— Бессмертие, Илла… — архимаг не поверил сказанному. Его тяжелый взор лег на советника и не отпускал. — Даже немногим из реликтов дано перерождаться, а те же, кого магия наделила сей способностью, не торопятся являть себя миру. Не зря фениксы улетели еще на заре мира в Красные горы. Они боятся. Боятся не тех фанатичных глупцов, что молятся им, хоть их молитвы пусты. А нас, Илла… Ты все понимаешь, как и я… Нас объединяет одна цель. Бессмертие надо изучать.
Илла задумался. Он посмотрел на свои обтянутые сухой кожей, как пергаментом, руки. Посмотрел на свои пальцы, которые унизывали перстни стоимостью, равной цене войска. Старика везде обрамляли золото, бархат, парча и драгоценности, однако обрамляли они не молодое дерево, а старую палку, готовую вот-вот сломаться от собственной немощности.
— Я узнаю… Дам ответ позже… — только и шепнул Илла, нахмурившись.
Они расстались. Пока Илла Ралмантон со своей свитой находился в канцелярии, Юлиан размышлял, как ему поступить. Поначалу он думал обратиться к Дзабе, чтобы передать ему птенца. Однако теперь его решение изменилось. Обдумывая поступок советника, который не допустил резни, он начал приходить к мысли, что передавать феникса кому бы то ни было опасно.
Во-первых, столь явное свидетельство вины архимага приведет к открытому противостоянию, которое — как искра в пламя — может обернуться кровопролитием.
Во-вторых, посол был достойным мастрийцем, сыном своего народа, верным и преданным, и Юлиан втайне восхищался им, как всегда восхищался теми, кто чувствовал себя единым со своим народом. Но в Дзабанайе, мечтавшем о подвигах великого короля Элго, проросли семена честолюбия, которые увидел и благодушно воспринял Илла. Видел их и Юлиан. Не грозит ли фениксу, который еще не может постоять за себя, опасность от столь яростного фанатика? Не сменится ли клетка Абесибо на золотую клетку идолопоклонства?
В-третьих, за феникса, который попал в руки юронзийцам, явно было уплачено слишком много, чтобы с его судьбой считались. Цифр Юлиан не знал, но предполагал, что за легендарную птицу Абесибо Наур мог выложить куда больше, чем хотел выложить за невосприимчивого к магии раба. В таком случае Уголек, попади он в любые руки, станет лишь предметом манипуляций. Вера… Война… И все из-за одного реликтового демона из легенд о короле Элго.
Однако и хранить у себя феникса Юлиан тоже долго не мог. Пока кроха помещается в кармане, он будет носить его с собой, но что станется через неделю, две, месяц? Неизвестно, как быстро растут фениксы, хотя ходят слухи, что ящик, из которого сбежал трофей архимага, был громадным. Легенды гласят, что Упавшая Звезда, прожившая вместе с королем Элго до самой его смерти, и вовсе занимал все покои правителя.
Нужно что-то придумать. Найти Угольку убежище, где он смог бы вырасти, чтобы улететь домой.
Время от времени Юлиан подсыпал крошки от булочки из одного кармана в другой, внутренний, где их и съедали. Большую часть дня феникс спал, свернутый в комочек и слабый. Его сил хватало лишь на то, чтобы иногда слегка клюнуть своего спасителя под пелериной, прося добавки. А тот, в свою очередь, нежно поглаживал сокровище у своего сердца, и в душе его расцветала радость, ведь ему почему-то вспоминалась Вериателюшка, по которой он очень соскучился.
Уже вечером в канцелярии Юлиан обнаружил, что карманы с хлебом опустели. Тогда он уловил удобный момент, когда вокруг недовольного Иллы Ралмантона скакали вороны, и незаметно украл с одного стола льняные семена из миски. Нагреб их полные карманы, а потом отошел к другим документам на подпись и с самым важным видом принялся проверять их на яды.
Чуть погодя, когда советник со свитой покинул канцелярию, каладрии едва не передрались между собой, обнаружив почти пустую миску.
Спустя 5 дней
Момо вздрогнул от резкого стука, как вздрогнула и юная особа, лежащая рядом с ним. Едва светало, и серая завеса осеннего мрачного утра колыхалась над трущобами. Момо выполз из-под одеяла, подошел к двери и подозрительно спросил:
— Кто там?
— Кто-кто! Открывай!
Скривившись от знакомого голоса, Момо кинул взгляд на нагую барышню и замахал руками, призывая одеться. Та вскочила, натянула серое выцветшее платье и устроилась в кресле. Выпятив важно грудь, Момо в облике красавца с вьющимися каштановыми волосами и янтарными глазами открыл дверь. Мимо него буквально пролетел Юлиан и замер при виде девушки.
— Здравствуй… — вампир задумался, под каким именем сейчас скрывается юноша, и не назвал его. — И тебе здравствуй, барышня. Пора бы отправиться домой, ибо нам с твоим… твоим сокроватником предстоит важный разговор.
— Почтенный, но это моя комната! Найя, а ты сиди, сиди… — Момо насупился. — Найя у меня в гостях! И вы тоже…
— На выход! — еще более грозно приказал Юлиан.
Найя вздрогнула, тут же схватила с кресла старенькую пелерину и, запечатлев прощальный поцелуй на щеке Момо, пропала. Уж больно свиреп был незнакомец. Ну а юноша, мысленно проклиная гостя, упер руки в боки, широко расставил ноги и тоже попытался казаться грозным, дабы не выдать уязвленного состояния. Но это, увы, не сработало.
Юлиан запер дверь и сбросил с плеча купленный мешок с зерном. Не обращая внимания на Момо, он нырнул под пелерину. И оттуда появился птенчик. Он проснулся, заворочался посреди ладони и спрыгнул с нее на кровать. У него уже начал расти мягкий пушок, но большая часть тела, еще голая, отсвечивала синеватой кожицей. Ноги у феникса стали длиннее, сильнее, а шея теперь уверенно несла на себе маленькую голову с крепким черным клювом.
Юлиан взял из угла глиняную миску, из которой ел Момо, набрал из ведра воды и поставил перед птенцом.
— Почтенный… — начал было Момо, ошалев. — Что это?
— Иди сюда. Садись! К тебе заходили демонологи?
Момо кивнул, присел.
— Да приходили какие-то недотепы, — он не стал рассказывать, что от страха едва в штаны не наделал. — Что-то шептали в комнате. Оглядели ее и ушли. Это… эм… не ваши были?
— Нет. Другие, — качнул головой Юлиан. — Значит, те больше не явятся. Хорошо. Слушай меня! Уголек будет жить здесь. Кормить его будешь пять раз в день: зерном, сухарями, семенами тыквы, льна, ягодами, а позже — только мясом. Покупай ему сало, но без соли. Затем еще обрезки сырого мяса, и ни в коем случае не жареного! Вода всегда должна быть свежая.
У Момо упала челюсть.
— Даже я так не ем! — всплеснул руками он.
Юлиан проигнорировал жалобы и продолжил свою речь, поглаживая склевывающего с ладони зернышки феникса.
— Никого не смей сюда водить! Я из тебя всю кровь выпущу, если кому-нибудь его покажешь. Понял? Дверь всегда запирай на ключ, будь чаще дома.
— Но я…
— Не перебивай! Я буду иногда тебя навещать, все проверю, понял? — на самом деле Юлиан понимал, что сможет явиться в лучшем случае через месяц-два. — Уголек послушный, никуда убегать не будет. Сделай ему гнездо помягче и расположи где-нибудь в комнате так, чтобы оно было спрятано от глаз. Либо сундук открой и там обустрой среди тканей. Или кровать разверни, и пусть Уголек живет за ней, в углу, рядом с тобой. Если все правильно сделаешь, то я прощу твой долг.
— Простите долг? — не поверил юноша.
— Да! И метку сниму с тебя маговскую. Сможешь идти на все четыре стороны, но только при условии, что выходишь Уголька. Понял?
— Понял… А… А где мне взять деньги на еду? Вы же все забираете, почтенный…
— Вот, держи.
И Юлиан достал из-под пелерины кошель — тугой, набитый серебром. У юноши снова отвисла челюсть, когда он увидел, что в кошеле как минимум вдвое больше денег, чем весь его долг. Отсчитав с три сотни серебром, веномансер вложил их в руку ошалевшего Момо, у которого внутри вспыхнула обида оттого, что его мучали из-за долга в какую-то пару сотен серебряных.
Пока Момо быстро прятал деньги в свой худой и дырявый кошель, Юлиан сел на кровать. Он погладил еще голую головку птенца и начал что-то шептать на незнакомом языке. И хотя мимики, по мнению демонологов, были едва ли не реликтами из-за их удивительной способности обращаться почти мгновенно, Момо не разобрал ни слова. Уголек, невероятно важный, кивал, ластился к пальцам веномансера. Он прикрыл фиолетовые веки, открыл клюв, как у яс