Искра войны — страница 74 из 91

Внимательно слушая, Уголек потерся клювом о теплую руку, поднял свои глаза. Взгляд у него был глубокий, демонический, однако мудрый, отсчитавший тысячелетия.

— Ох, дитя Фойреса… — шепнул Юлиан, пропуская гладкие перья между пальцами. — У меня такая странная судьба. Я успел повидать кельпи, левиафанов, старейшин и даже не думал, что когда-нибудь увижу и феникса. Для меня это большая честь, но я знаю тех, кто готов умереть, лишь бы увидеть тебя. Надеюсь, Уголек, ты долетишь до своих гор в полной безопасности и не встретишь тех, кто так отчаянно тебе поклоняется.

Уголек клекотнул. Пока его выглаживали, браслет вдруг привычно задрожал и боль растеклась по телу. Вскрикнув, Юлиан схватился за запястье, дернулся. В глазах его потемнело, а ощущение было такое, словно голову засунули в колокол, по которому ударили. Уголек наклонил свою увенчанную короной из перьев голову и внимательно наблюдал, как судороги в руке стали уменьшаться. Наблюдал он за этим, вздыбив перья, раскрыв хвост — и в его глазах продолжал то разгораться, то гаснуть огонь. В конце концов боль улеглась и Юлиан вновь прикрыл глаза, продолжая гладить птицу.

* * *

Чуть погодя вернулся Момо. Он отворил дверь и вошел угрюмый из-за того, что в его комнате до сих пор сидит вампир. Затем мимик опустил на пол мешок с мертвыми цыплятами. Уголек ловко спрыгнул с топчана и исчез под холщой, нырнув туда с головой. Послышался хруст костей.

— Сейчас Уголек поест, — сказал Юлиан, разглядывая юношу, — и мы с тобой выберемся на крышу и отпустим его. Расстанемся, как ты того и хотел. Ты пойдешь своей дорогой, я своей.

— А метку? Вы снимите ее?

— Сниму.

— А когда демонологи придут?

— Не торопись с демонологами, я сам с твоей меткой справлюсь, но позже, — улыбнулся Юлиан.

Он встал с топчана и пошел к двери.

Уголек, сильно не наедаясь, заполз на руки Момо, и тот, под тяжестью птицы, вес которой приближался к весу козленка, поплелся следом. Втроем они добрались до скошенной двери чердака, в щели которой нещадно дуло, отперли ее и вылезли на край крыши. Там вдоль желоба для дождевой воды они пошли по скату, пока не взобрались выше. Дул сильный морозный ветер. Юлиан взял из рук портного феникса и поставил на черепицу. Птица запрыгала, вспархивая сильными, но еще молодыми крыльями, и села на верхушку треугольной крыши, на самый конек.

Доходный дом был на один этаж выше соседних, а потому Юлиан и Момо смотрели поверх крыш, на серую мглу. В ушах у всех стоял свист.

Цепляясь крепкими лапами, Уголек неистово скакал по черепице и то и дело складывал и раскладывал крылья. Наконец Юлиан наклонился и обнял его, приласкал в последний раз. А когда прощание между ними закончилось, то феникс подскочил и к насупившемуся Момоне, в глазах которого стояли тщательно скрываемые слезы. К птице тот успел привязаться и втайне торжествовал оттого, что ему удалось увидеть такое чудо, пусть и с вредным норовом. Уголек потерся о его колено, а юноша сначала боязливо погладил его, боясь укуса, а затем упал на колени и тоже заключил в объятия.

Серая мгла сгустилась, и с неба сорвалась маленькая снежинка. Она легла на щеку, по которой скатилась слеза Момони.

Уголек клекотнул еще раз, на прощание, и оттолкнулся от крыши. Хлопнули крылья. Тело его тут же пропало во тьме ночи, скрылось в ней, будто растворившись, пока вдруг не вспыхнуло озаряющим пламенем посреди неба над Элегиаром. Его охватил огонь, и Уголек, гордо клекотнув откуда-то из небес, куда не достанет ни одна стрела, полетел на юго-восток. Не сразу по городу прокатился возбужденный людской крик, но вот он волной достиг даже дворца. И отовсюду: из дверей, из таверн, из окон — высовывался сонный люд, глядел на неторопливо парящую в высоте птицу. Уголек словно стал солнцем в ночи посреди бушующего ветра, который был ему нипочем. Сидя рядом с восторженным портным, Юлиан даже не вспомнил о предсказании про дитя Фойреса, потому что мысли его стали пространны, а сам он оцепенел, зачарованный огненным полетом феникса.



Наконец Уголек потух и скрылся в темных облаках, окончательно пропав. Снег сгустился, и вампир с мимиком, молчаливые, сползли со ската крыши к дыре. Оттуда через проем — в коридор, пока не спустились этажом ниже, в тесную комнатку. Юлиан взял свою суму, перекинул ее через плечо и подозвал к себе юношу. В отрешении, уже забыв о клейме, Момо подступил ближе. Мыслями он был еще там, на крыше, и если бы Юлиан вдруг развернулся и вышел, то он бы и этого не заметил. И хотя у вампира мелькнула недолгая мысль оставить юношу с несуществующим клеймом и поглядеть, как долго тот будет маяться, боясь совершить кражу, но все-таки решил закончить спектакль.

— Дай свою руку.

Юлиан снял с шаперона Момо свою золотую брошь, и тот вложил свою руку, почти взрослую, но еще в чем-то детскую, в ладонь вампира.

— Итак, именем старого Прафиала, обжористого Химейеса, зубоскального Гаара, любящей выпить Зейлоары, занудной Офейи и скользкого Шине я освобождаю тебя от маговской метки, Момо, а также от твоего долга. Сейчас я произнесу заклинание. Ни в коем случае не вздумай шевелиться и закрой глаза, чтобы почувствовать, как магия метки испаряется в воздухе! Авар-пур-пур! Кха-кху-ле!

Вздрогнув, Момо так и остался стоять зажмуренным. Не выдержав, Юлиан широко заулыбался — похоже, его шутливое заклинание восприняли всерьез. Потом портной все-таки распахнул глаза, похлопал ими, как ребенок, который еще не подозревает, что его обманули. И принялся прислушиваться к своим внутренним ощущениям, пока наконец тихонько не проговорил:

— Да… Будто жар внутри. И что-то перевернулось… Это так странно…

— Так и должно быть, — произнес Юлиан, стараясь выглядеть серьезным. — Но запомни, что метка оставляет свой след. Больше не смей воровать — ты понял?

— Да…

— Прощай, Момо. Береги себя.

— Прощайте… почтенный…

Голос у Момо был странно-отрешенным: ни злым, ни добрым, ибо юноша находился еще под действием и того завораживающего полета огненной птицы, и заклинания, которое показалось ему удивительно знакомым. Но вскоре тело его стало оттаивать, и с каждым мгновением он все больше возвращался в этот мир.

Когда дверь за Юлианом громко захлопнулась, пришедший в себя юноша вдруг растерялся и огляделся. Неужели все закончилось? Не веря, он заходил из угла в угол по соломе, прислушиваясь, но коридор пустовал. Из-за закрытых ставней доносились пересуды о явлении феникса. И только когда губы юноши растянулись в скромной, но радостной улыбке, он вдруг резко вспомнил, где уже слышал слова этого заклинания. Улыбка тут же потухла, и лицо Момо перекосилось от негодования. Он догадался, что его обманули!

В порыве обиды, захлестнувшей его, он обрушил удар кулака на портновский стол. Раздался треск, и с грязной бранью Момо рухнул на пол вместе с накренившимся столом, у которого надломалась ножка.

* * *

Наступило серое утро. В дверь постучали. Момо еле разлепил глаза после долгого сна.

— Кто там? — буркнул он.

Впервые с рассветом его поднял не голодный Уголек. Стук был настойчивый и беспардонный. Он потянулся и стал ждать ответа от еще незримого гостя. Вчерашние события прочно сидели в его голове, и оттого он не сильно торопился подниматься с постели.

— Момо, это ты? — крикнул кто-то грубо. — Открывай! Ты когда-то говорил, что живешь здесь, ну я и нашел!

Узнав голос, портной нехотя поднялся с топчана. Он пошел, переступая через солому, которую до сих пор не убрал, к двери и открыл ее. Внутрь убогой комнатушки ввалился длинноногий юноша, выглядящий как ровесник. Они обменялись рукопожатиями. Сойка по-хозяйски улегся в грязных сапогах на топчан и начал судачить:

— Видал вчерашнюю птицу над городом?

— Видал, — мягко улыбнулся Момо. — Ты из-за нее пришел?

— Нет. В общем, я тут тоже решил перебраться в город. Ну, я помню, что ты перебрался, чтобы поближе к людям, все дела. Проще тебе так. Вот и я решил переселиться из наших лачуг, потому что там уже не осталось никого. Дела там не поделать. Я тут с такими людьми в городе познакомился! Представляешь! Эти серьезные люди делают серьезные дела! Знаешь, где склады у оборотней?

— Знаю, за мясным рынком.

— Так вот, в общем. Дело есть! Эти трупоеды давеча заимели привычку не тратиться на охрану складов. Думают, к ним все влезть побоятся, чтобы не быть сожранными. Ха-ха! Но на днях прошел слушок, мол, собираются завезти туда пушнину с Севера, чтобы хорошо перепродать. — Помолчав, Сойка добавил: — И мне эти серьезные люди дело предложили. Пойдешь со мной?

Момо лишь насупился.

— Да у меня тут заказы вон, соседка заказала шаровары для мужа… — сказал он, растерявшись от такой новости.

— Бросай ты это портняжество! Ты говорил, что упырь какой-то на тебя насел? Долг отдал ему?

— Отдал, — смутился Момо.

— Вот! — потер ладони Сойка. — С твоими талантами, Момо, тебе надо серьезными делами заниматься. Бросай свои детские забавы! Гляди, шьет он! Обернись-ка разом одним из этих охранников на складе, и мы быстро вынесем все! Представляешь, сколько золота получим?

— Не хочу, Сойка…

— Почему?

— Просто не хочу… — Момо покраснел и вспомнил поход к Иохилу и его семейству.

Воцарилась тишина. Момо мялся, вспоминая недобрые лица оборотней, поскольку эта дальняя его родня не отличалась добрым нравом. Он засомневался. После смерти Ягуся он жил лишь мелкими грабежами кошельков и таким же мелким обманом, потому что не было в нем зла, что и разглядел Юлиан. Он уже хотел было вообще выпроводить своего старого знакомого, с которым вместе рос, за дверь, но тут Сойка, этот долговязый и непропорциональный парень, вскочил с топчана и потряс его, схватив за плечи.

— Ты что, струсил? Признайся!

— Я?! — встрепенулся Момо и отмахнулся. — Струсил? Следил за языком, Сойка! Конечно же нет!

— Здраво! С тобой-то мы быстро это дельце обстряпаем, тебе только к охране надо приглядеться и заменить ее.