— Нет… Охрану не хочу заменять.
— Да почему?! — разгневался Сойка.
— Долго объяснять. Просто не хочу.
И гость снова потер ладони, но уже от негодования.
— Ну так дела не делаются, братец… Ну чего ты?.. Я к тебе через весь город перся. Знаешь, как тяжело было найти дом, о котором ты говорил? А ты вон как. Ну чертовщина! Хотя бы выведай, как у них караул стоит и когда сменяется. Что тебе стоит, дружище? Ты же вон какие дела проворачиваешь. Сам болтал. Давай по-мужски, а не как мальчик! Один раз сделаем, и я тебя больше не побеспокою!
— Один раз? — осторожно спросил Момо.
— Да! — пообещал Сойка.
— А когда вы это задумали совершить?
— Я тебе сообщу, — радостно отозвался тот. — Ну или встретимся в «Пьяной свинье». Это неподалеку.
— В «Пьяной свинье» не получится. Мне переехать нужно. Подальше хочу. Куда-нибудь за Баришх-колодцы.
Сам же Момо думал о том, как бы успеть сказать Лее, куда он переедет. Понравилась ему эта девчушка, пусть даже избегала его настырных объятий. И хотя его пока тянуло к женщинам иного толка, бордельным нахалкам, поскольку он еще не понял прелести чистоты и благовоспитанности, но Момо все равно чувствовал, что Лея не такая, как все.
— Так это я тебе помогу! — отвлек его от мыслей Сойка. — Знаешь, у меня тут знакомые живут как раз за колодцами. Хочешь, к ним подселишься? Они меня с этими серьезными людьми, предложившими дело, и познакомили! Ребятки бравые, умелые, примут за равного. Один на днях вынес целый магазин, пока его хозяин в храме молитвами плевался в праздник. Они как раз подучат тебя.
— Не знаю. Это, наверное, не лучшая затея, Сойка, мне бы лучше жить одному…
— Да брось. Что ты сегодня как дерьмо из-под конского хвоста выглядишь! Квашня! Вон, еще и в своем облике шастаешь. Не боишься, что загребут? Да и выглядишь как сосунок! Ха-ха!
И правда, Момо уже не раз замечал, что после нравоучений Юлиана он стал как-то спокойнее относиться к своему облику и все чаще им обходился. Однако слова Сойки задели его за живое, и он, стыдясь себя, предстал перед ним уже в облике рослого мужчины. Сойка одобрительно кивнул, натянул сладенькую улыбку и принялся обхаживать Момо, объясняя, как все легко пройдет и что от мимика ничего особенного не потребуется.
Глава 24. Йефаса
Йефасский замок. 2154 год, зима
Погруженный в свои мысли Филипп фон де Тастемара подъезжал к Молчаливому замку. Следом двигались два слуги, которые не понимали, но чувствовали напряжение, сковавшее их хозяина. И будь их воля, они, как и гвардейцы, остались бы в Йефасе. Однако замок, прозванный за свою тишину Молчаливым, уже высился над головами. Ветви со скрипом тихо покачивались на морозе, шептали ветром, но всадник, направивший коня по тропе, не слышал их голосов. Солнце разливало свой холодный свет на снег, который слепил белизной, но и к этим красотам всадник остался равнодушным.
Наконец конь подступил к глухим воротам, побил копытом по заснеженной тропинке и заржал. Немой всадник выскользнул из седла. Из калитки вышел юнец в красном плаще и замер в вежливом поклоне.
— Граф Филипп фон де Тастемара, — холодно отчеканил гость.
— Гресадон Жедрусзек, новый управитель, к вашим услугам. Мой господин рад видеть вас в Молчаливом замке!
Филипп прошел мимо, ведя лошадь под уздцы. У входа в главный донжон он оставил лошадь конюхам и пропал в черноте проема. Вместе с двумя слугами он зашагал по коврам длинных темных коридоров, следуя за немногословным Гресадоном, потомком рода Жедрусзеков, которые никогда не покидали территории замка и росли в нем, взрослели и умирали, кладя свою жизнь на алтарь служения старейшинам.
Управитель вел их в отдельное крыло, ныне совершенно пустое.
— Я желаю поговорить с господином Форанциссом, — сообщил Филипп.
— К сожалению, господин Форанцисс сейчас очень занят и никого не принимает. Отдохните после долгой дороги, господин Тастемара. Тюрьма и баня в вашем распоряжении.
— А госпожи Форанцисс?
— Хозяйка Пайтрис спит, хозяйка Асска дремлет, — ответил Гресадон.
— Кто-нибудь навещал замок в сезон Лионоры?
— Не в такое время, господин.
Они еще некоторое время шли по коридорам, пока управитель не распахнул дверь. Гостей ввели в холодную как лед спальню. Буквально за неделю до этого дня ударили неожиданно сильные морозы, и замок походил на склеп для мертвецов. Филипп пропустил вперед себя слуг, затем спросил:
— Когда господин Форанцисс освободится?
— Он занят, и, боюсь, я не посмею беспокоить его вопросами. Однако он знает про ваше желание поговорить с ним и удостоит вас вниманием чуть позже. Располагайтесь. Я пришлю за вами.
Филипп вслушался в удаляющиеся шаги совсем молодого управителя, пока в коридорах снова не возобладала тишина. Молчаливый замок был тих и спокоен — жизнь в нем начиналась обычно к ночи. Таков был устоявшийся за тысячелетия порядок. Старейшины, на глазах которых сменяли друг друга боги, не верили ни в Ямеса, ни в его порождения, но все-таки тьма, которая приписывалась всем созданиям Граго, была им по нраву. Большая часть обитателей замка тоже попряталась по углам и забылась сном, пока их господа дремали в комнатах.
Тем временем прислуга графа занялась приведением в порядок костюма господина: зеленого котарди и подбитого мехом плаща. Сам же Филипп застыл у окна. Перед его взором лежали укрытые снегами кусты, дорожки, окаймленные шпалерниками с липами. Но он так и не прилег и, даже когда слуги, Дориар и Бефегор, сами заснули после долгой дороги, остался стоять у окна и смотрел куда-то вдаль, недвижимый. Нельзя было сказать, что его одолел страх, но в душе росло беспокойство и он чувствовал угрозу даже в этой тишине, привычной для здешних мест. Ему предстояло сделать то, что не делал никто до него: попытаться убедить главу совета в заговоре со стороны его самых преданных друзей. Сторонников, которые с годами стали его семьей.
Уже ночью, когда снежная пелена окутала Молчаливый замок, отделив его от прочего мира, Филипп увидел, как медленной и величавой походкой в сад вышел Летэ фон де Форанцисс. Он вел под руку стройную девушку, облаченную в изобилие кружев и украшений, — свою дочь, Асску, которая стала ему второй женой. Пара медленно прошла по извилистым дорожкам мимо роз в объятьях снега.
Понимая, что пришло его время, Филипп накинул плащ и вышел из комнаты. Спустя пару минут он, скрипя сапогами, подошел к прогуливающейся паре, когда та остановилась под черными ветвями липы.
— Сир’ес Летэ, сир’ес Асска, — произнес он и склонил голову.
Величественный Летэ, напоминающий белокаменную статую, вытянул свою пухлую руку с рубиновым браслетом. Как того требовали правила, Филипп облобызал сначала ее, а потом и руку Асски. Асска мило, по-девичьи, улыбнулась, и у нее на щеках появились нежные ямочки. Но глаза ее — глаза старухи — говорили, что это обман, лживая юность, ибо прекрасная Асска была в два раза старше Филиппа и родилась еще до Кровавой войны. Война та сотрясла весь Северный континент, и именно ее плоды носило тело красавицы — трофейное бессмертие, обретенное от одного из поверженных старейшин.
Окинув гостя ледяным взором, Летэ спросил таким же ледяным тоном:
— Чего ты добиваешься, Филипп?
— Я прибыл поговорить, сир’ес.
— Поговорить? Хорошо, я уделю тебе несколько минут.
— Это разговор наедине. Теорат Черный должен был оповестить вас.
Летэ промолчал. Он лишь преисполненным величия взглядом посмотрел на графа, который был выше его на голову, но настолько же ниже в иерархии старейшин. Взяв свою дочь под руку, он, будто не замечая ничего вокруг, медленно пошел дальше по тропинке, петляющей между сугробами. Неподалеку слуги торопливо расчищали другие дорожки, и до графа долетало их пыхтение. Филипп направился следом, понимая, что придется говорить здесь. Чуть погодя Летэ соизволил ответить:
— Да. Мы пообщались с Теоратом касаемо тебя. Мне все известно.
— Ситуация требует разрешения, — продолжил граф, согласившись. — То, что происходит в совете, не здраво, сир’ес. Мои глаза видели многое, что было скрыто: подкупы старейшин для передачи дара в обход законов совета, сговоры за вашей спиной, деятельность существ, ранее скрывающихся под масками смертных.
— Подкупы старейшин?
— Да, поэтому происходящее требует вашего вмешательства, чтобы не позволить беде свершиться.
— Значит, вот как…
— И я прошу вас вместе с Гейонешем впитать мои воспоминания.
— Ты пренебрег моим первым вопросом …
— Каким, сир’ес?
— Ты, верно, растерял последний ум, раз забыл его?
— Я не понимаю вас, — переспросил напряженно граф.
— Чего ты добиваешься своей выходкой? — глухо повторил Летэ.
Он остановился у развилки, ведущей к конюшням, и выжидающе посмотрел на графа Тастемара. Тот напрягся, уловив угрозу в словах, пусть пока и скрытую. Поколебавшись, он заметил:
— Мой долг — оградить совет от измен. За этим я здесь.
— Это не ответ. Подумай еще раз, Филипп. Насколько далеко ты готов зайти в своем невежестве.
— Не знаю, что вам сообщили, сир’ес Летэ, но мои слова правдивы! — решительно отозвался граф. — Мое невежество есть на деле владение информацией, игнорирование которой угрожает безопасности нашего совета. Мой дед Эйсмонт, мой отец Ройс — они служили вам преданно, как и я. И я служу…
— Не прикрывайся именем своих предшественников, — оборвал речь Летэ.
Он поморщился и поднял руку, отмахиваясь от гостя, как от мелкой мошки. Прекрасная Асска отошла к кустам роз. Она погладила их замерзшие шипы, стряхнула со стеблей снег, но краем глаза продолжала поглядывать на Белого Ворона, на его неподвижное, сосредоточенное лицо, чувствуя в нем напряжение.
— Позвольте мне показать вам мои воспоминания, — настоял Филипп.
— На что же я должен взглянуть?
— Вы увидите доказательства измены.