Мимик усердно помотал черноволосой головой.
— Врешь…
— Клянусь, да поразит меня Химейес! Я по женщинам иногда хожу. Но чаще в другом виде. Ну, в своем то бишь.
— Показывай!
Юлиан как можно грознее свел брови на переносице, а сам же про себя усмехнулся от презабавного и неуклюжего вида своего двойника.
Двойник же сосредоточился. Его облик поплыл, растянулся, потом собрался — не как у обычных оборотней, у которых это происходит медленно и болезненно, а словно по волшебству. Сразу же вспомнились преображения Вериатель, как она ловко перепрыгивала из кобыльей личины в человеческую. Спустя мгновение в кресле уже сидел человечек средних лет, с глазами добряка и мягкими чертами лица, которые подошли бы больше женщине. Любой незнакомец, завидев такого, сказал бы однозначно и уверенно: «Безобидный малый!» И вот этот безобидный малый скромно улыбнулся и поправил ставшие большими на нем в плечах вещи.
Гнев гостя поутих и сменился скорее любопытством, ну а мимик тихонечко так принялся молить:
— Я честно не хотел ваш облик во зло использовать. И мысли не было, почтенный, вам навредить! Лишь женщин осчастливил. Вот. Да вот и все, собственно. Вы же понимаете, как они падки на иноземцев…
Юлиан оглянулся.
— Это все твои костюмы?
— Нет. Я портной. Ну, то бишь шью под заказ костюмы соседям и тем заказчицам, с которыми встречаюсь, — выпалил мимик. — А часть нарядов моя, да. Это ведь непросто — обращаться в кого-то. Нужно придумать такой фасон, чтобы одежда не разошлась по швам или не удушила.
— А платья? Платья на заказ? Или есть твои? — вампиру стало интересно.
— Могу и женщиной обернуться, если вы об этом, почтенный. Вон то зелененькое — мое, из шерстяной пряжи, — добавил Момо уже хвастливо. — Между прочим, дорогая шерстийка! Брал на главной ярмарке перед жатвой.
Юлиан повернулся и разглядел на гвозде неказистое платье, сшитое вкривь и вкось.
— И часто ли ты можешь обращаться в других людей?
— Ну, каждое превращение забирает силы. Кушать потом очень хочется. А если увлечься, то не заметишь, как свалишься и уснешь на полдня. Непросто, в общем, почтенный, ой как непросто.
— Понятно. И что же мне с тобой делать, Момо, а? — снова сдвинул с суровым видом брови Юлиан.
— Милостивый почтенный, — шмыгнул носом тот. — Да ну я же вам ничего не сделал. Я же так, пару разочков использовал ваш облик, честно-пречестно! Ну не пару — чутка больше. Но я живу худо-бедно. Вы же посмотрите! У меня нет в комнате ни украшений, ни дорогих тканей, мне хватает только на еду, комнату и мое ремесло.
Да, жил Момо действительно на грани нищеты, размышлял Юлиан. Будь он вором, убийцей или слугой гильдий, то не обитал бы в таких отвратительных условиях.
— Как тебя звать?
— Момо.
— А настоящее имя?
— Так и звать… Момо или Момоний, — засмущался мимик.
— Ты что же это, с настоящим именем ходишь? — удивился Юлиан.
— Да. А вас как зовут, почтенный?
— Юлиан.
— Вы веномансер из Золотого города, что ли? — Момо внимательно посмотрел на шаперон Юлиана с золотой древесной заколкой и краску на лице — обозначение статуса веномансера.
— Да.
— Понятно. Красивое у вас имя, очень красивое, почтенный Юлиан.
— Давай без подхалимажа.
— Хорошо, извините. Я больше так не буду, — мимик глянул кристально честным взглядом. — Ну… Не буду в вашем обличье ходить. Прошу, простите меня!
Юлиан, конечно же, ему не поверил. Под честными глазами Момо скрывался тот еще плут, тут сомневаться не приходилось. Однако было в нем что-то такое, что не подделать, какая-то душевная наивность, что ли, и Юлиан откинулся в кресле, размышляя. Откинулся он, правда, осторожно, ибо кресло это было готово вот-вот рассыпаться от ветхости. Казалось, чихни на него — оно и развалится. Скрипнул подлокотник. Что же делать с этим недотепой?
— Точно в долги не влез?
— Точно, честно-честно, — захлопал янтарными глазами мимик. — Вы же видите, что живу здесь спокойно, никого не трогаю, никто меня не трогает. Зла никому не творю, вот…
И все-таки стоило проверить. Юлиан поднялся с кресла, обошел комнату, заглядывая в каждый угол. Бардак тут был знатный: ткани беспечно валялись в лужах, натекающих с чердачного потолка, а старую рухлядь, которая когда-то была мебелью, никто и не думал чинить. Можно было хотя бы полдня посвятить уборке, негодовал про себя веномансер.
Наконец он убрал груду нашитых вкривь и вкось вещей с сундука, переложил их осторожно на портновский стол и нырнул взглядом и руками в разваливающийся сундук. Искал долго, потому что и под крышкой порядка не водилось. В конце концов Юлиан нашел старенький кошель, распахнул его и, убедившись, что в нем действительно четыре серебряных сетта, которых от силы хватит на месячную аренду комнатушки и недельное питание, успокоился. Да, этот мимик явно нищий ремесленник, с трудом сводящий концы с концами в Мастеровом районе.
А Момо меж тем боялся даже дышать, наблюдая, как его скромный скарб в комнате переворачивают вверх дном.
— Ладно, — сказал Юлиан, возвращаясь к креслу. — Вижу, ты не обманул.
— Вы… почтенный, — мимик заволновался, — вы только никому обо мне не рассказывайте.
— Отчего же я не должен рассказывать? Не так часто встретишь мимика, надо бы доложить для порядка в охранный дом!
И Юлиан лукаво улыбнулся, потому что его начал забавлять этот недотепа. Не так он себе представлял грозных и опасных мимиков. По крайней мере, этот точно из другой породы. Однако же мимик воспринял шутку всерьез и едва ли не подскочил с кресла.
— Нет! Ради Химейеса, нет! Умоляю! — закричал он перепуганно. — Они меня загубят! Убьют!
— Отчего нет?
— Нет! Пожалуйста, вот, возьмите все мои заработанные деньги, — мимик подскочил, достал из широких для него шаровар монетки, что дали ему женщины. — Еще лепешки, хотите?
— Ты что же это… — поднял брови Юлиан. — Даешь мне то, что получил за мой облик?
— Ну, я же работал, старался… — промямлил Момо. — Не выдавайте меня, пожалуйста. Я клянусь вам, что больше не буду ходить в вашем обличье. Вот как есть, тьфу, забуду о нем! Я же только баловался им. Так-то я честный трудяга, я жить хочу! Всю жизнь так, почтенный, работаю то на складах, то портным, как придется. Не хочу я к демонологам!
В дверь постучали. Юлиан настороженно вслушался и жестом приказал Момо открыть ее. Тот подошел, но отворять не стал, а лишь тихонько, самым нейтральным голосом спросил:
— Кто там?
— Сосед! Открывай дверь, Момо! Ты мне еще вчера обещал отдать долг в двадцать три бронзовых сетта!
Момо вздохнул.
— Почтенный Дорлионо, мне завтра отдадут деньги за заказ, и я вам все верну! Я же всегда плачу!
Он так и не открыл дверь, только припал к ней и проверил, закрыта ли она на засов. Сосед поворчал, но ломиться не стал и ушел восвояси.
Пока мимик налегал на дверь и вслушивался, дабы удостовериться, что разборок не будет, ибо Дорлионо слыл знатным драчуном, Юлиан разглядывал его уже с некоторой жалостью. Вынужден, значит, скрываться в трущобах, чтобы не попасться демонологам. Демонологи таких на лоскуты режут, пытают и убивают, а подобной участи мало кто себе пожелает. Живет, значит, от заказа к заказу. Недотепа, пусть и с задатками хитреца, но не злостный мошенник, размышлял он. По-хорошему нужно бы сдать это недоразумение, но в глубине души он пожалел его.
— Черт с тобой… — выдохнул Юлиан, прекратив глумиться над беднягой. — Узнаю, что тебя где-то видели в моем обличье, найду и накажу. Ясно?
Момо оторвался от двери и счастливо закивал пышной шевелюрой.
— Спасибо вам. Вы такой замечательный! Клянусь, больше не буду использовать ваш облик! Я же думал, что вы уехали из города! Буду молиться отцу нашему Химейесу за ваше здравие!
Юлиан в пренебрежении махнул рукой и покинул убогую комнатушку. И хотя червь сомнения точил его душу, налицо было одно большое доказательство безобидности мимика — его нищета. Будь его логово не таким бедным, вампир, скорее всего, сдал бы его демонологам, но жалость, которую он годами пытался из себя вытравить, взяла верх. Тем более в тот момент его больше волновал поиск предателя во дворце, чем несчастный подражатель, а потому он не намеревался задерживаться в Элегиаре дольше положенного и искренность обещаний его мало волновала.
Юлиан вышел на улицу в тот момент, когда зазвенели первые колокола «тишины». Ранней весной их звон, приуроченный к увеличению дня, случался еще ночью из-за возросшей городской активности. Над Элегиаром уже раскинулось черное полотно неба, усеянное звездами. Луна стояла высоко, а прохладный ветер гулял по сжатым улочкам, разгоняясь. Смрад улиц ненадолго развеялся, и горожане, которые жили выше второго этажа, приоткрыли ставни.
Юлиан покинул трущобы, где было опасно находиться после заката, и перешел в район, прозванный Баришх-колодцами за близость к усыпавшим площадь колодцам. Там он вышел на мостовую, которая носила имя Морнелия Основателя и вилась широкой лентой: меж борделей, завлекающих вывесками и сочными девками на балконах, меж фонарей с сильфами, вверх — к входу в Золотой город. Он стал подниматься по холму.
— Разойдись! — раздался крик где-то сзади.
Юлиан оглянулся, как вся толпа на мостовой, спешившая по домам из-за первого звона.
К воротам шествовала пышная процессия из более чем двух десятков рабов, тридцати человек верховой охраны и одного большого паланкина. Расшитые черным бархатом и золотом носилки возлежали на спинах дюжины краснолицых юронзиев, а авангард сопровождения басовито кричал, продавливая народ во тьме. Впереди всей этой толпы бежали мальчики-рабы с шестами, на которых качались фонари.
Чтобы пропустить богатых господ, Юлиан прижался к стене закрытой лавки с овощами, когда мимо него мелькнули лоснящиеся бока лошадей. Звучно цокали по мостовой копыта. Под луной засияли наконечники алебард. Короб паланкина, изготовленный из красного сандалового дерева и еще пахнущий им, пронесли мимо. Его плотная черная шторка колыхнулась, и оттуда вдруг посмотрели карие глаза из-под золотой маски.