Искра войны — страница 85 из 91

У Латхуса не было ни мыслей, ни чувств — только механическое запоминание движений и те новости, которые он рассказывал советнику. А рассказывал он советнику все, что касалось даже самых дальних уголков мира. Он рассказывал ему о слухах, о событиях, которые только-только произошли. Но мыслей… Мыслей в его голове не водилось, потому что был Латхус не живым человеком, а тряпичной куклой.

— Конечно, конечно же… — шептал Юлиан в удивлении. — Как я сразу не догадался, зачем наемники Раум носят сжигающие артефакты. Чтобы скрыть настоящего хозяина тела…

Юлиан опустил мертвеца на гранитный пол, залитый кровью, и еще раз рассмотрел его рыбий взор, бледную кожу и полуоткрытый рот. Не обращая внимания на советника, он торопливо раздел наемника. Там он увидел вспученный буграми живот, туго перетянутый бинтами. Затем схватился за кинжал, памятуя, что в любой момент может нагрянуть идущая на выручку гвардия, и вспорол Латхусу живот. Вспорол снизу вверх, от пупа до грудины. Кишки наемника тут же вывернуло наружу, будто им и так было тесно в брюшине. Раздвинув их, Юлиан нырнул рукой внутрь разрезанного брюха и стал щупать. Пока не почувствовал, как под его пальцами вдруг что-то зашевелилось. Он схватил это, потянул на себя, однако это нечто ворочалось, выскальзывало и всячески противилось, походя на рыбу, которую пытаются достать голыми руками из горной реки.

Он снова потянул на себя. На свет из брюха Латхуса показалось нечто белесое. Однако оно так крепко вросло в тело носителя, что Юлиану снова пришлось использовать кинжал, чтобы отделить его. Он тянул и тянул червя, резал его, и по пальцам вампира текла густая слизь, в которой тот купался в брюхе, как та самая рыба в воде.

Червь был длинным, белесым, однако в некоторых местах почти прозрачным, со множеством отростков. Тело его изгибалось в предсмертных судорогах, и, как бы Юлиан ни силился отыскать голову или нечто похожее на нее, не смог. Рассмотрев сотрапезника, он пришел к мнению, что голова того, вероятно, не здесь, в брюхе, а подле головы самого Латхуса — уж очень вытянутым он был.

— Сотрапезники… Вицеллий рассказывал мне о них. Это обыкновенные черви-паразиты, оплетающие хозяина изнутри, как паук паутину. Однако они всего лишь повторяют последние действия хозяина и к развитию личности не приспособлены. Но кто бы мог подумать, что над низшими паразитами может довлеть нечто более развитое, отчего они, подобно вурдалакам, могут быть соединены мысленно с хозяином, исполняя его волю? Вот ваша власть, достопочтенный, правда же?

Впрочем, вопрос остался без ответа.

Илла настойчиво молчал, лишь сверлил Юлиана яростным взглядом, однако сделать ничего не мог. Он чувствовал, как силы покинули его, и теперь лежал на тюках, ослабевший.

Где-то в коридорах раздался шум. Опасаясь гвардии, которая могла в любой момент явиться вместе с Тамаром, Юлиан поднялся. Он отер склизкие руки об остатки костюма. Затем посмотрел на своего покровителя, ставшего ему врагом, и торопливо вышел.

Кровь сочилась из его ран, а дыхание будто начало останавливаться, отчего Юлиан стал судорожно вздрагивать. Нужно было найти место для отдыха — дар требовал тишины.

Дойдя до развилки, он свернул в другую сторону и медленно дошел до комнаты Ученого приюта, выходящей окнами в сад. Там он открыл дверь и пошел, качающийся, к окну. Распахнул его. И хотя где-то слева трещал огнем дворец, потому что пламя яростно пожирало башню ратуши, в этой части сада было тихо.

* * *

Солнце показалось на востоке и осветило едва слабым лучом башню Ученого приюта. Юлиан взглянул на серый рассвет и с трудом улыбнулся. Ночь страха закончилась. Право же, он хотел отомстить Абесибо, желал всем сердцем. Но сейчас он устал… Душа его устала ото лжи, подлогов и предательств, а тело — от того нечеловеческого усилия, которое он совершил.

В окно ворвался свежий морозный ветер, приласкал обсыпанное сажей лицо. Юлиан занес ногу в окно, чтобы вылезти и пойти к реке. И пусть издалека доносились голоса тех, кто спасся от огненного шторма, ему было плевать. Он пройдет через сад к Вериатели, и никто его не остановит.

Он не заметил, как за его спиной вдруг появилась из пелены фигура с удивительными голубыми глазами. Как взмахнул клинок, блеснув в наступающем рассвете. Резкая вспышка боли пронзила Юлиана. Сначала ему показалось, что он ослеп. Потом его вдруг охватила черная тьма, и он потерял чувство пространства и времени. Его пожрала пустота. Голова его скатилась с плеч и упала наземь. Глаза, покрытые копотью, распахнулись еще шире, и Горрон де Донталь, видя смерть молодого старейшины, смерть первую, жуткую, улыбнулся:

— Многому вы, Уильям, научились. Но не всему.

Он склонился над обезглавленным телом, затем коснулся пальцами ручьев тягучей крови и запустил их себе в рот, посмаковав воспоминания. На запястье мертвеца Горрон нащупал браслет. Взмах сабли — и от тела отделилась рука. Тело содрогнулось, а воздух пронзил звон рассыпающегося браслета, вместе с которым из обезглавленного трупа засочилась черная кровь, оскверняя воздух запахом гнили.

Горрон с интересом присел, рассмотрел черную кровь, что свернулась у трупа, затем коснулся своей головы, в которой зазвенело. Да, все старейшины это почувствовали. Началось!

* * *

Абесибо шел по залам, оставляя за собой следы тянущейся крови. Кровь так густо облепила стены и пол, а трупов было так много, что казалось, будто архимаг идет по пожарищу. В коридорах стояла тишина. Двери всех спален и кабинетов распахнули, предварительно проверив, нашли всех прячущихся и без жалости убили.

Повернув голову влево, архимаг разглядел сквозь разбитое из-за арбалетного болта стекло Висельную площадь. Оттуда доносились истошные вопли, окрики заклинаний, лязг оружия. Гвардия была почти на подступе к дворцу, но они опоздали. Ненадолго Абесибо задержал взгляд на виселице, которая виднелась за окном, вспомнил череду повешений и пыток его родни. Затем ухмыльнулся и пошел дальше.

Холодным, решительным взглядом он рассматривал трупы: тех, кто недавно служил ему, тех, для кого он был символом могущества Элейгии. Перед входом в храм лежали несколько защитников короля, павших последними. Их мертвые взоры, сожженных, изрубленных, устремились к тому, кто их предал, но Абесибо скользил по ним с безразличием. Лишь на толстом теле Габелия он ненадолго остановил свой взгляд, с омерзением рассматривая его выпученные глаза, приоткрытый рот и обугленную бороду. Тут же вспомнился Илла Ралмантон. Впрочем, сейчас было не до этого парчового скелета, который без своих хозяев не стоил и сетта.

— Вам еще нужна помощь, достопочтенный? — спросил один маг по имени Эйстера.

— Нет. Все уже сделано.

— А что делать нам?

— Уходите порталами.

— Но… порталы не работают. Что-то мешает…

— Тогда выбирайтесь за пределы действия защитных камней и уходите в Нор’Эгус, — усмехнулся архимаг.

Все как один побледнели, понимая, что их бросили на произвол судьбы. Обещанные власть и богатство были в Нор’Эгусе, но отчего-то не работали в башне Коронного дома ни рассеивающие камни, которые так и не смогли обрушить стену, ни порталы, заготовленные для побега. Маги открыли рот для скромных возмущений, но архимаг уже отворил дверь храма. С чувством собственного достоинства он шел по ковровой дорожке, мягко ступая окровавленными туфлями с позолотой. К этому дню он надел на себя лучшие доспехи, платье, шаперон, а на поясе его спал усыпанный драгоценностями клинок, который, впрочем, был больше церемониальным, ибо сам архимаг являл собой оружие куда более грозное.

И вон он, уверенный, шагнул в полутьму храма, улыбаясь. Все защитники были мертвы. В глубинах темной комнаты, окна которой были завешены расшитыми шелком гобеленами, на лавке в первом ряду сидел слепой король, а рядом с ним — Наурика. Наурика молилась Праотцам: статуям в человеческий рост, среди которых выше всех стоял мудрый старец с короной — Прафиал. Рядом с королевой сидели все ее дети и маленькая Бадба. Принцесса прижималась к Флариэлю и плакала, понимая, каков будет конец их свадьбы.

Королева подняла красные глаза, встретилась взглядом с насмешливым взором чародея и с ненавистью выдавила:

— Ты давал клятву, ты клялся, Абесибо! А скольких ты убил, кто клялся тебе!

— Что поделать, Ваше Величество, — спокойно отозвался маг. — Элейгия пошла войной на те земли, где я родился, и выбрала путь падения. А ведь могла возвыситься…

Король остался безмолвен, с его губ не слетело ни слова молитвы, а лицо его скрывал шелковый платок, тянущийся из-под короны.

— Оставь нас, Наурика, ненадолго. Оставьте все. Я хочу поговорить с моим архимагом, — прошептал он.

Абесибо спокойно смотрел, как рыдающая королевская семья встала и, боясь даже шелохнуться, удалилась в маленькую молельню, из которой не было выхода. Архимаг это знал, поэтому не препятствовал: победа оказалась в его руках, а защитников более не осталось. Захоти он убить всех вокруг, ему только слово шепнуть.

Он присел рядом на деревянную скамью, касаясь мантии короля рукой. Однако тот все еще продолжал смотреть в пустоту, апатичный и вялый. Тогда, улыбаясь, архимаг снял корону с осунувшегося Морнелия Слепого, положил ее на лавку, затем убрал шелковый платок и покровительственно посмотрел на белые, мертвые глаза, на низкий лоб и крючковатый подбородок — черту всех Молиусов. Тонкие пряди лезли королю в рот, но тот даже не удосужился убрать их, продолжая посасывать.



— Ну что же, Ваше Величество, я удивлен вашим спокойствием, — произнес архимаг с усмешкой.

— Судьба, Абесибо… От нее не уйти.

— Рад, что вы понимаете это. В вас чувствуется покорность. Это требует величия духа.

Морнелий лишь криво улыбнулся, продолжая смотреть в направлении статуй Праотцов.

— Что же ты будешь делать дальше, Абесибо? — спросил он.

— Вернусь к семье.

— Где твоя семья? Уже в Нор’Эгусе?

— Конечно, Ваше Величество. Этой ночью они порталом отбыли в Апельсиновый Сад и спустя неделю будут в Нор’Алтеле, — мягко улыбнулся Абесибо. — Я не чувствую в вас гнева, но вы, должно быть, мудрее, чем я думал. Были бы другими обстоятельства — вы остались бы живы, но, к сожалению, выхода нет. Элейгии, увы, осталось немного. Я любил ее, как отца и мать, но рано или поздно все могучие королевства, будь то южный Норр в песках или Гагатовые земли, рассыпаются. Настал черед угаснуть и роду Молиусов. Да, вы правильно заметили, Ваше Величество, что от судьбы не уйти.