— До утра вы все сожрете! Всегда так. Мне каждый раз меньше всех достается. А я… — Аммерс начал всхлипывать. Никто не обращал на него внимания. Он уже несколько дней был болен, и ему казалось, что все его обманывают.
Лебенталь ощупью пробрался к пятьсот девятому.
— Я насчет сахара, — прошептал он смущенно. — Я же не для того спросил, чтобы скрысятничать. Я просто хотел достать вам еще.
— Ну конечно.
— И зуб еще при мне. Я его пока не продал. Ждал. Зато теперь обделаем дельце.
— Хорошо, Лео. А что тебе Левинский еще дал? У двери.
— Клочок бумаги. Это не деньги. — Лебенталь повертел листок в пальцах. — На ощупь вроде как кусок газеты.
— Газеты?
— Да вроде бы.
— Что? — спросил Бергер. — У тебя есть кусок газеты?
— Посмотри как следует, — велел пятьсот девятый.
Лебенталь подполз к двери и приоткрыл ее.
— Точно. Это кусок газеты. Оторванный.
— Прочесть можешь?
— Что, сейчас?
— А когда же еще! — рассердился Бергер.
Лебенталь поднес клочок бумаги поближе к глазам.
— Не видно. Темно.
— Открой дверь пошире. На улицу выйди. Там луна вон светит.
Лебенталь отворил дверь и на корточках пристроился на пороге. Он поворачивал обрывок газеты то так, то эдак, чтобы на него упал слабый, рассеянный свет. Потом долго его изучал.
— По-моему, это военная сводка, — сказал он наконец.
— Читай, — прошептал пятьсот девятый. — Да не томи же, изверг!
— Спичек ни у кого нет? — спросил Бергер.
— Ремаген, — разобрал наконец Лебенталь. — На Рейне.
— Что?
— Американцы… перешли Рейн… в районе Ремагена!
— Что-что? Лео! Ты не перепутал? Рейн? Ты уверен, что там написано Рейн? Может, какая французская речушка?
— Да нет. Рейн… Под Ремагеном… Американцы.
— Слушай, кончай дурить! Прочти как следует! Христом Богом прошу, Лео, прочти, что там написано!
— Все так, — подтвердил Лебенталь. — Так и написано. Теперь я ясно вижу.
— Перешли Рейн? Да как это может быть? Значит, они уже в Германии! Да читай же дальше! Читай скорей!
Все галдели наперебой. Пятьсот девятый даже не заметил, как снова закровоточили разбитые губы.
— Через Рейн переправились! Но как? На самолетах, что ли? Или на лодках? На чем? Может, с воздуха, на парашютах? Читай же, Лео!
— Мост, — шевелил губами Лео. — Они захватили мост… Теперь он под ураганным огнем немецкой артиллерии.
— Мост? — недоверчиво переспросил Бергер.
— Ну да, мост. Под Ремагеном.
— Мост, — задумчиво повторил пятьсот девятый. — Мост через Рейн… Но тогда это целая армия! Читай дальше, Лео! Что там дальше написано?
— Мелким шрифтом, я не могу разобрать.
— Неужели ни у кого нет спичек? — в отчаянии взмолился Бергер.
— Возьми вот, — раздался голос из темноты. — Тут еще две.
— Иди сюда, Лео.
Они встали в кружок у двери.
— Сахар, — ныл Аммерс. — Я знаю, у вас есть сахар. Я слышал. Где моя доля?
— Слушай, дай ты этому паразиту кусок, пусть отвяжется, — в нетерпении шепнул пятьсот девятый Бергеру.
— Нет. — Бергер готовился зажечь спичку. — Занавесьте окна одеялами или еще чем. А ты, Лео, лезь вон в угол, за одеяло. И читай.
Он чиркнул спичкой. Лебенталь принялся читать как можно быстрей. Это был обычный набор лжи и умолчаний. Мост, дескать, в стратегическом отношении бесполезен, американцы, закрепившиеся на другом берегу, окружены и находятся под ураганным огнем, а немецкая часть, не взорвавшая мост при отступлении, пойдет под трибунал.
Спичка погасла.
— Не взорвавшая мост… — Пятьсот девятый задумался. — Выходит, мост они взяли с ходу, целехоньким. Знаете, что это значит?
— Их застигли врасплох…
— Это значит, что Западный вал прорван, — произнес Бергер, но так робко, будто все это ему снится. — Западный вал прорван! Они прошли!
— Это целая армия. Не какой-нибудь воздушный десант. Десант сбросили бы уже за Рейном.
— Бог мой, а мы ничего не знаем! Мы-то думаем, что немцы все еще удерживают часть Франции!
— Прочти еще раз, Лео, — сказал пятьсот девятый. — Чтоб уж больше не сомневаться. От какого это числа? Там дата есть?
Бергер зажег вторую спичку.
— Погаси свет! — заорал кто-то.
Лебенталь уже читал.
— Ну, какое число? — подгонял его пятьсот девятый.
Лебенталь все искал.
— Одиннадцатого марта 1945 года.
— Одиннадцатого марта. А сегодня у нас какое?
Никто не знал в точности, что сейчас — конец марта или уже начало апреля. В Малом лагере они перестали вести счет дням. Но они знали — с одиннадцатого марта уже сколько-то времени прошло.
— Дайте-ка мне взглянуть скорей, — почти крикнул пятьсот девятый.
Невзирая на боль, он переполз в тот угол, где, прикрывшись одеялом, держали зажженную спичку. Лебенталь посторонился. Пятьсот девятый впился глазами в клочок бумаги, прочел. Крохотный огонек гаснущей спички еле-еле освещал уже только заголовок.
— Прикури сигарету, Бергер, скорей!
Бергер упал на колени и успел закурить.
— Чего ты-то сюда приполз? — спросил он пятьсот девятого и сунул ему сигарету в рот. Спичка погасла.
— Дай-ка мне эту бумажку, — попросил пятьсот девятый Лебенталя.
Лебенталь дал. Пятьсот девятый тщательно сложил листок и сунул под рубашку. Теперь он чувствовал его кожей. Только после этого он затянулся.
— На вот, передай дальше.
— Кто там курит? — спросил арестант, давший спички.
— До тебя тоже дойдет. Каждому по затяжке.
— Не хочу я курить, — захныкал Аммерс. — Я сахару хочу.
Пятьсот девятый заполз обратно на свой лежак. Бергер и Лебенталь ему помогли.
— Бергер, — прошептал он, отдышавшись. — Теперь ты веришь?
— Теперь да.
— Я все-таки прав и насчет города, и насчет бомбежки.
— Да.
— И ты веришь, Лео?
— Да.
— Мы выберемся, мы должны…
— Обсудим все это завтра, — сказал Бергер. — А сейчас спи.
Пятьсот девятый откинулся на лежак. У него кружилась голова.
Он решил, что это от сигареты. Маленький красный огонек, бережно прикрываемый ладонями, пошел блуждать по бараку.
— Вот, — приказал Бергер. — Выпей-ка еще сахарной водички.
Пятьсот девятый сделал глоток.
— Остальной сахар поберегите, — прошептал он. — Больше в воду не бросайте. Лучше обменяем на еду. На настоящую еду, это важней.
— У вас там еще есть сигареты, — прокаркал кто-то из темноты. — Давайте их сюда!
— Нету больше, — ответил Бергер.
— Нет есть. У вас точно есть. Выкладывайте!
— Все, что принесли, принесли вот для тех двоих, из карцера.
— Еще чего! Табачок на всех! Выкладывай!
— Берегись, Бергер! — прошептал пятьсот девятый. — Палку возьми! Сигареты мы тоже на еду обменяем. Лео, ты тоже следи!
— Слежу-слежу, не бойся.
Ветераны сбились в кружок. Вокруг уже слышались топот сбегающихся арестантов, ругань, проклятия, крики, удары, падения. На нарах тоже начиналась возня и шевеление.
Бергер выждал секунду. Потом набрал побольше воздуха и гаркнул:
— Атас! СС идет!
Шуршание, топот ног, тычки, стоны — и все стихло.
— Зря мы курить начали, — сказал Лебенталь.
— Это уж точно. Остальные сигареты хоть успели припрятать?
— Давно.
— И первую надо было сберечь. Но ради такого случая…
Пятьсот девятый вдруг разом обессилел.
— Бухер, — позвал он напоследок. — Ты тоже слышал, да?
— Да.
Пятьсот девятый чувствовал, как легкое поначалу головокружение становится все сильней. «Уже за Рейном», — думал он, все еще ощущая в легких пьянящий дым сигареты. Это вроде уже с ним было, совсем недавно — но когда? Дым, жадно проникающий в легкие, мучительный и неодолимо прекрасный. Ну конечно, Нойбауэр, дым его сигары, когда он, пятьсот девятый, лежал на мокром бетонном полу. Совсем недавно — а кажется, что несусветно давно, хотя на секунду страх все же передернул душу, но потом растаял, растворился в дыму, но это уже другой дым — дым горящего города, который так легко проникает сквозь колючую проволоку, дым над городом, дым над Рейном; внезапно ему показалось, что он лежит на туманном лугу, а луг под ним кренится, кренится, но мягко так, уютно, а он проваливается в блаженную темноту, проваливается, но впервые без страха.
VIII
В уборной опять было полно. Длинная вереница скелетов дожидалась на улице и торопила тех, кто был внутри. Некоторые из мусульман уже валялись на земле и корчились в судорогах. Другие боязливо держались поближе к стенке и опорожнялись прямо тут, когда уже не было мочи терпеть. Один доходяга, поджав под себя ногу, словно аист, стоял, держась рукой за стенку, и с раскрытым ртом молча таращился вдаль. Постояв какое-то время, он рухнул замертво. Такое случалось нередко: скелеты, которые едва ползали, в последний миг вдруг с усилием поднимались, глядя перед собой пустыми глазами, и, постояв немного, падали бездыханными — словно напоследок хотели подняться и встретить смерть по-человечески, стоя.
Лебенталь аккуратно переступил через мертвого и стал продвигаться к входу. Очередь тут же заволновалась и загалдела. Все думали, что он хочет просунуться вперед. Его хватали, пытались оттащить, даже били кулаками. При этом ни один не рискнул выйти из шеренги — обратно могли уже не впустить. Тем не менее иным скелетам удавалось дотянуться до Лебенталя, а то и лягнуть его ногой. Лебенталь не обращал внимания — в ударах не было силы.
Он вытянул шею, высматривая впередистоящих. Он не хотел лезть без очереди. Он искал Бетке из транспортной бригады. Ему сказали, что Бетке направился сюда. Какое-то время он еще подождал у выхода, встав поодаль от галдящей очереди. Бетке — это был клиент на зуб Ломана.
Но Бетке здесь не оказалось. Лебенталь и сам удивлялся, какие у Бетке могут быть дела в их паршивом гальюне. Конечно, тут тоже шла кое-какая торговлишка, но солидные воротилы вроде Бетке обтяпывали свои дела в других местах.
В конце концов Лебенталь понял, что ждать бессмысленно, и направился к умывальному бараку. По сути, это была небольшая пристройка к уборной: над двумя цементными желобами тянулись две трубы с просверленными в них дырками, из которых цедилась вода. Арестанты облепляли эти трубы гроздьями. Мылся мало кто — в основном тут пили или набирали воду в консервные банки, чтобы отнести в барак. Как следует помыться под тонюсенькой струйкой все равно практически невозможно, к тому же всякий, кто с этой целью рискнул бы раздеться, в любую секунду мог лишиться своего последнего тряпья.