ок. А тогда, сами понимаете, это была жестокая необходимость. И помните — это я вас вызволил.
Бланк не курил. После экспериментов с горящей сигаретой, которые проделывал над ним Вебер, понадобились годы, прежде чем он перестал впадать в истерику от одного запаха табачного дыма. Но отказаться не посмел.
— Премного благодарю. Вы очень добры, господин оберштурмбанфюрер.
И он потихоньку-полегоньку начал отступать, зажав сигару в непослушной, полупарализованной руке. Нойбауэр огляделся. Никто не видел, что он разговаривал с жидом. Ну и хорошо. Тут же позабыв о Бланке, он погрузился в подсчеты. Но потом тревожно принюхался. Запах гари явственно усиливался. Он поспешил на другую сторону улицы. Так и есть — модный салон горел. Он кинулся назад с криком:
— Бланк! Бланк! — А когда увидел, что Бланка уже и след простыл, заорал: — Пожар! Пожар!
Но никто не спешил ему на помощь. Город горел во многих местах, а пожарные давно уже по большинству улиц не могли проехать. Нойбауэр снова кинулся к своим модным витринам. Он прыгнул в одну из них, выхватил рулон материи и вытащил на улицу. Но второй раз подобный номер уже не прошел. Кружевное платье, которое он цапнул, вспыхнуло прямо у него в руках. Пламя стремительно и жадно пожирало одежду и ткани. Он еле успел выбраться.
Стоя на другой стороне улицы, Нойбауэр беспомощно смотрел на огонь. Вот пламя охватило куклы-манекены, пробежало по ним, слизнув с них платья, — и тут, плавясь и горя, фигуры словно ожили. Они вертелись и корчились, поднимали и сгибали руки, — это был какой-то восковой ад. Потом все разом опало, и пламя сомкнулось над ними, как над трупами в печах крематория.
Отступая под волнами жара, Нойбауэр наткнулся на бронзового Будду. Не оборачиваясь, он присел на статую, но тотчас же вскочил как ужаленный. Он упустил из виду, что голову божества венчает украшение с острым бронзовым наконечником. В ярости уставился он на спасенный рулон материи у себя под ногами: ткань была голубая, с рисунком из летящих птиц. Он пнул рулон сапогом, потом еще и еще. Проклятие! К чему все это? Он оттащил рулон обратно и швырнул в огонь. К черту все! Ко всем чертям! Не оборачиваясь, он потопал восвояси. Глаза бы его на это не глядели! Нет, Бог уже не с немцами. И Вотан,[10] кстати, тоже. Кто же тогда с ними?
Из-за кучи мусора на другой стороне улицы медленно высунулось чье-то бледное лицо. Это Йозеф Бланк смотрел Нойбауэру в спину. И впервые за долгие годы улыбался. Улыбался, ломая и кроша сигару в скрюченных пальцах.
XVI
Во дворе крематория снова стояли восемь арестантов. Все они были с красными лычками политических. И хотя ни одного из них Бергер не знал, судьба каждого была ему теперь хорошо известна.
Надзиратель Дрейер уже находился на своем рабочем месте в подвале. Бергер почувствовал, как внутри все оборвалось: значит, отсрочки больше не будет. Дрейера три дня не было. Из-за этого Бергеру не удавалось выполнить задуманное. Но сегодня Дрейер пришел, и увиливать нельзя — надо идти на риск.
— Давай, начинай сразу же, — пробурчал Дрейер сварливо. — Иначе до вечера не управимся. Что-то мрут они у вас теперь прямо как мухи.
Первые мертвые уже скатились в подвал. Трое работяг раздели их и рассортировали вещи. Бергер проверил зубы, после чего мертвецов благополучно запихнули в подъемник.
Через полчаса пришел Шульте. Вид у него был свежий и вполне выспавшийся, тем не менее он беспрерывно зевал. Дрейер делал записи, а Шульте время от времени заглядывал ему через плечо.
Хотя подвал был просторный и хорошо проветривался, все равно вскоре от трупного запаха стало тяжело дышать. Запах исходил не только от нагих мертвецов, он прятался и в их одежде. Трупы сыпались лавиной, которая, казалось, готова погрести под собой весь подвал, так что Бергер уже перестал соображать, вечер сейчас или еще только полдень, когда Шульте наконец встал и объявил, что идет обедать.
Дрейер тоже по-быстрому сложил бумаги.
— Сколько у нас в запасе на загрузку?
— Двадцать два.
— Хорошо. Перерыв на обед. Скажите тем, наверху, пусть не сбрасывают, пока я не вернусь.
Трое других работяг тотчас вышли. Только Бергер еще возился с последним трупом.
— Давай! Кончай с ним! — рявкнул Дрейер. Прыщ на его верхней губе успел превратиться в здоровенный и, видимо, очень болезненный фурункул.
Бергер выпрямился.
— Мы забыли этого вот оприходовать.
— Что?
— Мы забыли занести вот этого в списки умерших.
— Чушь. Мы всех записали.
— Нет. — Бергер старался говорить как можно спокойнее. — Мы записали на одного меньше.
— Послушай! — взорвался Дрейер. — Ты в своем уме? Что весь этот вздор значит?
— Мы должны занести в списки еще одного человека.
— Вот как. — Дрейер полоснул Бергера взглядом. — Это с какой же стати?
— Чтобы в списках был порядок.
— А ты за мои списки не беспокойся.
— За другие я и не беспокоюсь. Только за этот вот.
— За другие, говоришь? За какие еще другие, мозгляк несчастный?
— За золотые.
Дрейер на секунду смешался.
— Так. А теперь изволь объяснить наконец, что все это значит? — спросил он затем.
Бергер набрал в грудь воздуха.
— Это значит, что мне все равно, в порядке золотые списки или нет.
Дрейер хотел что-то сделать, но сдержался.
— Они в порядке, — сказал он с угрозой.
— Может быть. А может, и нет. Достаточно их просто сверить.
— Сверить? Это с чем же?
— С моими собственными списками. Я их веду с тех пор, как здесь работаю. На всякий случай. Для себя.
— Ты погляди! Он тоже ведет списки, вот умник-то! И ты думаешь, тебе поверят больше, чем мне.
— Я этого не исключаю. На своем списке я ничего не выгадываю.
Дрейер смерил Бергера взглядом с головы до ног, словно только сейчас впервые его увидел.
— Вот как, не выгадываешь? Что ж, тут я тебе верю. И момент ты выбрал самый подходящий, чтобы мне об этом сказать. В подвале, когда рядом никого нет, верно? Но вот тут-то ты и просчитался, куриная башка.
Он осклабился. Фурункул у него болел. Поэтому и ухмылка вышла такая, будто злая собака облизнулась.
— Может, ты мне заодно растолкуешь, кто мне может помешать выбить сейчас из тебя твои куриные мозги и положить тебя вот тут, рядышком с другими? Или придушить тебя, как котенка? И ты сам тогда станешь тем, кого недостает в твоем списке. Мне даже не понадобится никому ничего объяснять. Мы ведь одни. Ты просто упал. Сердечный приступ. Одним больше, одним меньше, какая разница. Никто и вникать не будет. Я же сам тебя и зарегистрирую.
Он подходил все ближе. Был он килограммов на тридцать тяжелее Бергера. Бергер, хоть и со щипцами в руках, тягаться с ним все равно не мог. Он отступил на шаг, но споткнулся о мертвеца, что лежал сзади. Дрейер схватил его за запястье и вывернул руку. Бергер выронил щипцы.
— Вот так-то оно лучше, — прорычал Дрейер.
Одним рывком он притянул Бергера к себе. Его искаженное злобой лицо приблизилось к Бергеру вплотную. Лицо было красное, а фурункул на верхней губе поблескивал лиловым отливом. Бергер ничего не говорил, только откинул голову как можно дальше назад, изо всех сил напрягая то, что еще осталось от шейных мускулов.
Он видел, как правая рука Дрейера поднимается вверх. В голове у него мгновенно прояснилось. Он понял, что надо сделать. Только бы успеть! По счастью, рука, казалось, поднимается целую вечность, как при замедленной съемке.
— Эта возможность тоже учтена, — проговорил он быстро. — Уже есть показания, подписанные свидетелями.
Рука не остановилась. Она ползла все выше, медленно, но ползла.
— Брехня! — процедил Дрейер. — Знаем мы эти разговорчики. Все брехня! Ну ничего, тебе недолго осталось разговаривать.
— Это не брехня. Мы знали, что вы попытаетесь меня устранить. — Бергер смотрел Дрейеру прямо в глаза. — Это же первое, что приходит в голову всем идиотам. На этот счет уже составлена бумага, и ее вместе с описью, где значатся два недостающих золотых кольца и золотая оправа, вручат коменданту лагеря, если я к вечеру не вернусь.
Глаза Дрейера моргнули.
— Вот как? — сказал он.
— Именно так. Неужели вы думаете, я не знал, на что иду?
— Вот как? Значит, знал?
— А как же. Там все написано. А про золотые очки, думаю, Вебер, Шульте и Штайнбреннер сразу же вспомнят. Потому что они были на одноглазом. Такое не скоро забывается.
Рука больше не поднималась. На какое-то время она застыла, словно в раздумье, потом упала вниз.
— Очки были не золотые, — обронил Дрейер. — Ты сам сказал.
— Они были золотые.
— Дешевка. Металлолом. Даже на свалку не годятся.
— Вот вы сами все это и объясните. А у нас есть свидетельские показания друзей того человека. Они утверждают, что это чистое золото.
— Паскуда!
Дрейер оттолкнул Бергера. Тот снова упал. Падая, он пытался схватиться за что-нибудь и почувствовал под рукой глаза и зубы покойника. Он так и свалился на труп, но с Дрейера глаз не спускал.
Дрейер тяжело дышал.
— Так… И что же, ты думаешь, сделают с твоими дружками? Может, наградят? Как соучастников твоих махинаций с приписками мертвецов?
— Они не соучастники.
— Да кто этому поверит?
— А кто поверит вам, когда вы на нас заявите? Скорее уж решат, что вы все это выдумали, лишь бы устранить меня, потому что я знаю про кольца и оправу.
Бергер снова встал. И тут вдруг почувствовал, что его начинает трясти. Он нагнулся и стал стряхивать пыль со штанин. Никакой пыли на них не было, просто он никак не мог унять проклятую дрожь в коленках и не хотел, чтобы Дрейер это заметил.
Но Дрейер на него не смотрел. Он трогал пальцем свой чирей.
Бергер увидел, что стержень фурункула лопнул. Оттуда сочился гной.
— Не делайте этого, — сказал он.
— Что? Почему?
— Не трогайте фурункул руками. Трупный яд смертелен.