Они лежали около барака, совсем близко, чтобы видеть темные стены в еще кипящем тумане. Казалось, что стены клубятся от какого-то невидимого огня. Так они и лежали, прильнув к земле, словно придавленные мощными раскатами грома, в ожидании следующего взрыва.
Но его не последовало. Продолжала стрелять только зенитка. Скоро со стороны города уже не слышно было взрывов. Зато сквозь шум снова стала четко доноситься ружейная стрельба.
— Стреляют здесь, в лагере, — сказал Зульцбахер.
— Это эсэсовцы. — Лебенталь поднял голову — Может, они попали в казармы, и теперь уже нет ни Вебера, ни Нойбауэра.
— Размечтался, — среагировал Розен — Редкий случай. Ведь в такой туман они не могли вести прицельный огонь. Наверно, все же зацепили несколько бараков.
— Где Левинский? — спросил Лебенталь.
Бергер осмотрелся.
— Не знаю. Несколько минут назад он еще был здесь. Может, ты знаешь, Мейергоф?
— Нет. И знать не желаю.
— Может, он ушел на разведку?
Они снова прислушались. Напряжение нарастало. Опять до них донеслось несколько ружейных выстрелов. — Наверно, там кто-нибудь сбежал. Вот и гонятся за ними.
— Думаю, что нет.
Каждый знал, что тогда весь лагерь построили бы для переклички и держали бы на плацу до тех пор, пока беглецов не вернули бы живыми или мертвыми. Это означало бы гибель многих десятков узников и тщательный контроль всех бараков. Вот почему Левинский накричал на Мейергофа.
— А чего ради им сейчас еще сбегать? — спросил Агасфер.
— А почему бы нет? — ответил ему Мейергоф вопросом на вопрос. — Каждый день…
— Успокойся, — перебил его Бергер. — Ты воскрес из мертвых и от этого рехнулся. Вот и возомнил себя Самсоном. Да ты и на полкилометра не уйдешь.
— Наверно, Левинский сам дал деру. У него на то есть основание. Больше, чем у кого-нибудь еще.
— Ерунда! Он не пойдет на это.
Зенитка замолчала. В тишине послышались команды и топот.
— Может, нам лучше вернуться в барак? — проговорил Лебенталь.
— Верно. — Бергер встал — Всем из отсека «В» вернуться в помещение. Гольдштейн, проследи, чтобы ваши люди спрятались подальше в глубине барака. Хандке наверняка явится с минуты на минуту.
— Они, видимо, не попали в казармы эсэсовцев, — проговорил Лебенталь — Этой банде всегда везет. А несколько сот наших наверняка разорвало в клочья.
— Может, американцы уже на подходе? — спросил кто-то в тумане. — Может, это уже была их артиллерия!
На миг все замолчали..
— Заткните вы свои глотки, — сказал, разозлившись, Лебенталь. — Накличете еще.
— Давайте заходите, кто еще способен ползать. Наверняка будет перекличка.
Они заползли обратно в барак. Снова возникло что-то вроде паники. Многие вдруг испугались, что другие, более проворные, отнимут у них старые места, особенно у тех, за кем был закреплен кусочек дощатых нар. Они кричали хриплыми безжизненными голосами, падали, но все же пытались протолкнуться вперед, барак все еще был наполнен, и места в нем хватало меньше, чем для одной трети. Несмотря на все крики, часть заключенных осталась лежать снаружи. Из-за всех переживаний у них не осталось больше сил, чтобы вползти обратно. Охваченные паникой, они вместе с другими выбежали из барака, но теперь силы оставили их. Ветераны дотащили некоторых до барака и в тумане вдруг увидели, что двое умерли. Они истекали кровью: погибали от выстрелов.
— Осторожно! — сквозь белые клубы тумана донеслись более энергичные, чем у «мусульман», шаги.
Шаги приближались и замерли перед бараком. Левинский заглянул внутрь.
— Бергер, — прошептал он. — Где Пятьсот девятый?
— В двадцатом. Что-нибудь случилось?
— Выйди-ка сюда.
Бергер подошел к двери.
— Пятьсот девятому не надо больше бояться, — быстро и отрывисто проговорил Левинский. — Хандке убит.
— Убит? Во время авианалета?
— Нет. Убит.
— Как это случилось? Эсэсовцы, что ли, зацепили его в тумане?
— Мы его убили. Дошло или нет. Главное, что с ним покончено. Он был опасен. Ну, а туман подвернулся как нельзя кстати. — Левинский на миг задумался. — Уж ты-то увидишь его в крематории.
— Если выстрел был с очень близкого расстояния, видно будет следы пороха и ожоги.
— Это не был выстрел. В тумане и неразберихе ликвидировали еще двух бонз. Двух самых одиозных. Один из нашего барака, он предал двоих.
Прозвучал сигнал «отбой». Туман колыхнулся и расступился. Казалось, что взрывы разорвали его на клочья. В нем проглянул кусочек голубизны, которая засияла серебром, это солнце подсветило его. Как мрачные эшафоты, из тумана выплывали сторожевые башни с пулеметами.
Послышались чьи-то шаги.
— Осторожно, — прошептал Бергер. — Входи, Левинский! Прячься здесь!
Они закрыли дверь — Здесь только один, — сказал Левинский. — никакой опасности. Они уже целую неделю не приходят больше в одиночку. Страшно боятся.
Осторожно раскрылась дверь.
— Левинский тут? — спросил кто-то.
— Чего хочешь?
— Пойдем скорее. Это у меня здесь.
— Ты слышал, что там произошло? — спросил Бергер.
— Да. Выходи.
— Что такое?
Левинский выдавил из себя легкую улыбку. На его мокром от тумана лице обнажились зубы, глаза и широкий дрожащий нос. — Рухнула часть казармы СС, — сказал он. — Есть убитые и раненые. Еще не знаю, сколько всего. Есть потери в первом бараке. Повреждены склад оружия и кладовая. — Он осторожно окинул взглядом пелену тумана. — Нам надо кое-что спрятать. Наверно, только до сегодняшнего вечера. У наших людей было очень мало времени. В общем, до возвращения эсэсовцев.
— Давай сюда, — сказал Бергер.
Они образовали плотное кольцо. Левинский передал Бергеру тяжелый пакет.
— Это со склада оружия, — прошептал он. — Спрячь в своем углу. У меня есть еще один, засунем в дырку под кроватью Пятьсот девятого. Кто сейчас на ней спит?
— Агасфер, Карел и Лебенталь.
— Хорошо. — Левинский тяжело вздохнул — Они быстро сработали. Сразу, как бомбой проломило складскую стену. Эсэсовцев на месте не было. Когда они появились, наших людей давно и след простыл. Мы добыли еще кое-что, спрятали в тифозном отделении. Распределение риска, понимаешь? Это принцип Вернера.
— Эсэсовцы не заметят пропажу?
— Все может быть. Поэтому мы ничего не оставляем в трудовом лагере. Мы не очень много прихватили с собой, но все, что попалось под руку. Скорее всего, они ничего не заметят. Мы пробовали поджечь склад.
— Вы чертовски здорово сработали, — заметил Бергер.
— Счастливый день. — Левинский кивнул. — Пошли. Надо все незаметно спрятать. Здесь никто ни о чем не подумает. Уже светает. Не удалось прихватить больше, потому что эсэсовцы быстро вернулись, боялись, что разрушены ограждения. Стали стрелять во все, что попадалось на их пути. Думали, кто-нибудь сбежал. Сейчас они успокоились. Какое счастье, что сегодня утром задержали отправку трудовых коммандос. А то ведь готово основание — попытка бегства из-за тумана. Так удалось сохранить наших лучших людей. Скоро, наверно, будет перекличка. Пошли, покажешь, где можно спрятать.
Через час поднялось солнце. Небо стало мягким и голубым, развеялись последние клочья тумана. Влажными и посвежевшими, словно после бани, казались позеленевшие поля с рядами деревьев.
После обеда в двадцать втором блоке стало известно, что во время и после бомбардировки было убито двадцать семь заключенных; двенадцать погибло в первом бараке, двадцать восемь было ранено осколками. Погибло еще десять эсэсовцев, среди них Биркхойзер из гестапо. К этому списку прибавились Хандке и еще двое из барака Левинского.
— Как насчет квитанции, которую ты дал Хандке для получения швейцарских франков? — спросил Бергер Пятьсот девятого — А если ее найдут среди его бумаг? Что, если она попадет в руки гестапо? Мы об этом не подумали!
— Как же, — сказал Пятьсот девятый и достал из кармана лист почтовой бумаги. — Левинский был в курсе дела. Он это предвидел. Он забрал все вещи Хандке. Один надежный специально назначенный дежурный стащил их сразу же после того, как разделались с Хандке.
— Хорошо. Разорви эту бумагу! Левинский молодец, здорово постарался. — Бергер облегченно вздохнул. — Надеюсь, наконец-то мы сможем немного успокоиться.
— Возможно. Главное теперь, кто станет новым старостой блока.
Вдруг над лагерем показалась стая ласточек. Они долго летали на большой высоте широкими кругами, все ниже и ниже, а потом с криком опустились на польские бараки. Их отдававшие голубизной крылья почти касались крыши.
— Я впервые вижу птиц в лагере, — проговорил Агасфер.
— Они ищут место, где свить гнездо, — объяснил Бухер.
— Здесь, что ли, — зло хихикнул Лебенталь.
— Они лишились колоколен.
Дым над городом чуть развеялся.
— Действительно, — проговорил Зульцбахер. — Последняя колокольня обвалилась.
— Смотри! — Лебенталь, покачивая головой, разглядывал ласточек, которые с пронзительным криком облетали барак. — К тому же они возвращаются из Африки! Сюда!
— Пока продолжается пожар, им не найти места в городе.
Они посмотрели вниз на город.
— Ну и зрелище! — прошептал Розен.
— А сколько еще других городов так горит? — проговорил Агасфер — Которые побольше и поважнее. Интересно было бы на них посмотреть.
— Бедная Германия, — произнес кто-то из сидевших на корточках вблизи.
— Что, что?
— Бедная Германия, говорю.
— Вы это слышали, люди? — сказал Лебенталь.
Потеплело. Вечером в бараке узнали, что пострадал и крематорий, рухнула одна из опоясывающих стен. Перекосило виселицу. Но крематорская труба, как ни в чем не бывало, дымила во всю мощь.
Небо затянуло облаками. От духоты становилось трудно дышать. Малому лагерю не выдали ужин. В бараках воцарилась тишина. Кто мог, лежал снаружи. Казалось, что спертый воздух должен заменить пищу. Облака становились все толще и бесцветнее и напоминали мешки, из которых вот-вот посыплется еда. Лебенталь, усталый, вернулся из разведки. Он рассказал, что ужин получили только четыре барака в трудовом лагере. Остальным ничего не дали. Прошел слух, что вроде бы пострадал склад с провиантом. Никаких проверок в бараках не было. Видимо, эсэсовцы еще не заметили, что похищено оружие.