— На счастье, меня твой Басра ничему не учил, — хмыкнул я. — Да и не станут животные моего леса… э… как ты там сказал? Да неважно… Трупы к утру съедят и все. Ты бы лучше доспехи прибрал… Нечего лес железками засорять…
Разум и так-то с трудом пробирался сквозь толстенный слой жира на лицо коротышки. А тут он и вовсе идиотом выглядел.
Молодой воин тоже сначала опешил. А потом смешно хрюкнул носом, утерся рукавом и, уже не пытаясь сдержаться, засмеялся так, что птицы с веток взлетели.
— Ты самый чудной парнишка, которого я повстречал по эту сторону Великой реки, — ничуть не стесняясь текущих по щекам слез, заявил принц. — Клянусь кошельком брата Пареля!
Тут он кивнул на побагровевшего от ярости жреца.
— Да и я не часто встречаю таких, как вы двое, — ухмыльнулся я. — По правде сказать, так я столько чужеземцев за один раз в своем лесу вообще ни разу не видел…
— Легко клясться чужой мошной, коли своя пуста, — пробурчал толстозадый брат Парель, не отрываясь, впрочем, от увлекательнейшего занятия — обыска трупов.
— Кто ты? Как твое имя? — принц все не переставал меня удивлять. Немного найдется людей, не слыхавших о нас. Особенно в окрестных орейских княжествах. — Что делаешь один в чаще леса?
— В наших краях принято гостю первому представляться, — я не осторожничал. Просто мне нужно было время, чтоб обдумать потрясающую новость — люди за рекой действительно полностью забыли заветы отцов! У нас даже дети знают — леса принадлежат нам!
— Ты прав, — учтиво склонил голову воин. — Прости. Мое имя Ратомир. Я старший сын ныне покойного короля Любомира из Модуляр.
— Арч, — коротко кивнул я. — Младший в семье Белого. Я из лесного народа. Это наш лес.
— И велики ли ваши владения? — неожиданно заинтересовался жрец.
— Две луны шли мы с отцом на восход, — я пожал плечами. — Лес так и не кончился…
— А много ль из этого принадлежит твоей семье? — толстяк выговаривал, конечно, сильно исковерканные, но вполне понятные слова. Да только я никак не мог ухватить их суть. Что именно он хотел узнать?
— У меня есть лук, — осторожно ответил я. — Вот этот — легкий. Дома остался еще один. Его дядя Стрибо Белый делал. Для охоты он не годится…
— И все? — гыкнул Парель кому-то-брат. — Не слишком-то твоя семья разбогатела, в чащобе сидючи…
Я силился его понять… и не мог. Слово «богато» на орейском имеет значение — «красота, посвященная богу». «Не слишком твоя семья раскрасивела, проживая в лесу»? Глупость какая!
— Ты, наверно, здесь все дороги знаешь? — принц, который должен быть уже королем, а вместо этого шляющийся за тридевять земель от родных границ, тоже вольно обращался со словами.
— Здесь нет дорог, Ратомир из Модуляр. Даже троп нет. Сюда без приглашения люди не ходят. Особенно чужие.
Солнце приближалось к зениту. Лучи пробивали хвою сверкающими колоннами, превращая бор в прекрасный храм. Ветер раскачивал верхушки деревьев, колонны переползали с одной заросшей мхом кочки на другую, и по-весеннему свежая поросль вспыхивала живыми изумрудами. Или, попадая на тела мертвецов, лучи высвечивали кроваво-красные цвета смерти, рубины. Или матовые опалы безжизненных оленьих глаз…
Спящим пора проснуться и навести порядок, коли появились люди, переставшие видеть красоту леса. Прекрасное творение, посвященное богу, — истинное богатство. Призрачную, иллюзорную, вечно меняющуюся, потрясающую, трогательную красоту, которая и есть единственный настоящий Бог!
Горло перехватило. И от восторга, и от жалости к этим бродягам, коим мошна застила глаза и обманула их язык…
— Как же вы ходите? Ни троп, ни дорог… Варварская страна… — Жрец даже глаз не поднял от ладони, на которой пальцем пересчитывал серебряные и золотые монетки.
— Путями ходим, — если у меня и случилось презрительно выплюнуть эти слова, то не специально. — Кто знает пути, тому ни к чему вытаптывать траву, словно баранам.
— Все мы агнцы Божии… — сумничал Парель.
— Забавная у вас семейка, — хмыкнул я.
Принц звонко щелкнул ножнами, вгоняя туда отчищенный до блеска клинок.
— И ты, конечно, знаешь пути? — улыбнувшись, поинтересовался он.
Я кивнул.
— Сможешь вывести нас поближе к Ростоку?
— Это не трудно, — пришлось снова кивнуть. — А что у тебя за дело к князю Вовару?
— Хочу попросить его о помощи, — признался тот. — Проводишь?
— Пожалуй, — губы сами растянулись в ответ на искреннюю улыбку принца.
— Там, видать, знатное торжище, — обрадовался жрец, разглядывая оружие наемника. — В дремучей стране хороший меч должен быть в цене…
О своих планах по закапыванию тел неудачливых чужеземцев он уже забыл. Видно, этот жрец тоже не особо внимательно слушал уроки своего бога. Или был не таким уж и жрецом, каким хотел казаться. Я поймал себя на мысли, что личина путешествующего и проповедующего служителя — отличная маска для… недруга, желающего подобраться поближе.
— Этот меч возьмет Арч, — твердо сказал принц. Это была не просьба. Это был приказ. Я тогда еще не ведал, что связывает этих двоих путешественников, но зато теперь стало понятно, кто из них главный.
— Прими этот трофей, Арч Белый. Прими как дар и прости за вторжение в твой лес. Ибо не ведали мы, что творим беззаконие.
С этими словами Ратомир, принц и наследник Модуляр, забрав прежде меч у жреца и сняв ножны с тела наемника, склонил передо мной копну длинных пепельных волос и протянул свой подарок.
По дедовской правде такое подношение, не обидев дарителя, нельзя было не взять. Видно, не совсем все забыли там, за Великой рекой. Спящие могут еще немного подремать…
Я улыбнулся и взял.
Нужен был ответный подарок. Как знак прощения.
— Мы будем у ворот Ростока завтра к высокому солнцу, — приладив меч за спину, сказал я. — А чтоб идти быстро и твой толстый спутник с его баулом нас не задерживал…
— Я пойду быстро-быстро, — заторопился Парель. — Я умею… Здесь дикие звери, и вообще…
— Никто не собирался тебя здесь бросить, — хмыкнул я. — Этого еще только в моем лесу не хватало… Кроме того… ты меня забавляешь.
Минуту назад побелевшие щеки толстяка мгновенно налились кровью.
— Я лишь хотел подарить вам лошадей.
— О! — только и смог выговорить принц.
В лиге отсюда, на бугре, стоит мертвое, но все еще крепкое дерево. На его ветвях, в ожидании, когда мы уйдем, сидела стая ворон. Их интересовали трупы.
В полуверсте у ручья голодный, худой и со свалявшимся от долгой спячки мехом весенний медведь безуспешно пытался поймать шуструю рыбешку. Он, конечно же, слышал шум с этой стороны, но ветер еще не донес запах крови. После полудня ветер сменится.
Кобылка и два жеребчика, привязанные за голые ветки орешника в логу в ста шагах от поляны, уже почуяли кровь. И услышали хлюпанье медвежьих лап по воде. Жеребцы нервно переставляли подкованные копыта и пучили глаза. Кобылка опустила голову и вся дрожала. Они очень надеялись на людей, но боялись издать хоть звук…
Пока я ходил за лошадьми, чужеземцы отрубили оленю ногу. Я их понимал — они хотели есть и видели лишь гору мяса с рогами. Это же не они отпускали душу князя-оленя на небесные пастбища.
2
Руна «Жизнь» похожа на дерево с могучими корнями и пышной кроной. Её я начертал первой, как знак того, что жив. И задумался. Следовало оставить сведения о себе, коли уж я дал слово проводить Ратомира в Росток и буду вынужден покинуть лес. Отец отправит кого-нибудь по моим следам. Подождет еще несколько дней и отправит. Следопыты легко найдут эту маленькую полянку с останками и следы, уходящие на север. Две лошади с седоками, еще одна — свободна, и я — бегом. Легко решить, что двое незнакомцев взяли меня в плен…
Вторым знаком стала руна «Странник». И «Долг» сразу — следом. Они поймут. Должны понять! Сын Белого оказался в долгу перед чужестранцами.
Потом я подвинул кусок бересты, чтоб следующие знаки шли ниже первых трех, и добавил руну «Обретение». Она похожа на солнце в зените — яркая, светлая, теплая. Мне всегда она нравилась больше других. Благо, что и значений у неё было уйма.
Указывать, что двигаюсь в сторону Ростока, смысла не имело. Не пней же дубовых, а настоящих лесовиков отец пошлет на поиски единственного сына. Ну, пусть и не первого ребенка в семье — у меня четыре старших сестры, — но сына-то единственного!
А вот что сделать нужно было обязательно — это оставить весточку матери. Все-таки я младший из детей. И хотя уже который год в одиночку бегаю по нашему лесу, в Росток ездил только с отцом и дядьями. Мама точно станет волноваться… И следующей руной стала перевернутая «Волнение». И завершила все послание «Любовь».
Старики говорят — руны больше передают настроение пишущего, чем их общепринятый смысл. Ну, вроде как наконечник стрелы, который я использовал вместо стила, сам вычерчивает невидимые линии, передающие другое, скрытое послание. Изменяющее смысл священных знаков. Может, и так. И даже — хорошо, коли так. Ибо составлял я послание семье ранним утром, усевшись на седло лицом на восход и хорошенько помолчав. Был я расслаблен и сосредоточен. И волновался лишь о том, чтоб моя семья не волновалась.
Вышло вроде неплохо.
Подошла моя соловая лошадка. Ткнулась в ухо — поблагодарила за спокойную ночь. И за то, что, увидев, в каком состоянии копыта, весь день бежал рядом, а не взгромоздился в седло. Времени и инструментов, чтоб облегчить страдания желтовато-золотистой, с белыми гривой и хвостом, поджарой кобылки у меня не было.
Ночью приходил медведь. Он был сыт и любопытен. Поздоровался со мной и неслышно ушел. Наверное, заторопился к заваленному сучьями и хвоей трупу наемника. Медоеды отчего-то предпочитают слегка подгнившее мясо.
Жеребчики всхрапывали и били копытами. Плясали, пытаясь заслужить благосклонность кобылки. И совсем не боялись. Соловушка хитро щурила глаза и потряхивала гривой, отгоняя кружившую над поляной летучую мышь.
Потом они уснули. Так и застыли живыми идолами в разных местах поляны. И тихонько сопели. Почти не слышно на фоне богатырского храпа жреца Пареля.