Честно сказать, я такому выпаду удивилась. Выходила совершеннейшая нелепица: на обнаженную мужскую натуру в художественных альбомах можно смотреть, а на портреты вполне приличные — нет! Пока я пыталась постичь логику родительницы, тетушка покачала головой и посетовала: «Наденька, вырастет у тебя с таким воспитанием…» Мама не стала слушать сестру, оборвав ее безапелляционным «Вырастет у меня нормальная женщина, которая должна будет найти нормальную работу, нормального мужа и родить нормального ребенка!».
Тут уж не выдержала тетя, заведя извечную проповедь о том, что настоящая женщина никому ничего не должна, а вот обязанностей у нее хоть отбавляй: любить себя, ценить себя, уважать себя, заботиться о себе, не размениваться на мелочи, не идти на компромисс с сердцем и совестью…
В общем, уехали мы тогда раньше, чем планировали.
Философия тетушки мне всегда импонировала, только в моей жизни вечно выходила серединка на половинку, но все же лучше, чем у мамы. Как бы я ее ни любила, но это очевидно! В любом случае, до идеала и мне было далеко.
Окажись на моем месте тетя, она бы смело шагнула за угол в ожидании приключения, а я морально настраивалась на то, что могло бы меня ожидать, или не могло… Да, впечатлительность всегда мне мешала!
Вздохнув еще раз, я обошла угловой стеллаж и оказалась в рабочей зоне кабинета. На залитом светом столе сиротливо лежала тетрадь. Потрепанная жизнью и распухшая от обилия непредусмотренных вкладок вид она имела довольно жалкий. Достопамятная стена, можно сказать, пустовала. Картина, висевшая на ней, выглядела так же одиноко, как и тетины ботанические заметки на столешнице. Со своего места я толком даже сюжет не могла рассмотреть: слишком уж темные краски выбрал художник. И он явно перестарался с лаком.
Поняв, что ничего шокирующего и впечатляющего не предвидится, я подошла ближе к шедевру. Полотно неизвестного мастера оказалось портретом. Мужским. В полный рост. Только назвать его картиной язык не поворачивался. Пусть в раме, но это был всего лишь этюд, хотя и весьма умелый. Однако вся фигура объекта не позволяла усомниться в том, что на большее живописцу рассчитывать не стоит. Темноволосый незнакомец в светлой рубашке и брюках невнятного цвета застыл в вызывающе агрессивной позе: широкая стойка ног, скрещенные на груди руки, плечи немного отведены назад, а бедра и грудная клетка наоборот подались вперед. Лицо тоже не отличалось доброжелательностью — льдисто-голубые глаза жестко смотрели исподлобья, губы сжались в тонкую линию, подбородок выглядел напряженным.
— Кто ж тебя так разозлил? — прошептала я, не сдержавшись.
Ответа не последовало. Оно, знаете ли, к лучшему!
— А ты все же хорош, — заметила я так же тихо и провела пальцем по фону возле рубашки. Перевела взгляд на лицо и наткнулась на сканирующий взор, заставивший смутиться. Проглотив комок в горле, я поправилась: — В том смысле, что написан хорошо, хоть и этюд! Если б встретились на улице, я бы тебя точно узнала.
Тишина тишиной, но с портретами разговаривать людям в здравом уме не пристало. Передернув плечами, я отошла к столу. Пока разбирала тетины заметки, меня не покидало ощущение, будто мой затылок сверлят взглядом. Ну, художник! Ну… мастер!
Обернувшись к картине, еще раз проследила за направлением взгляда ее мрачного героя. Да, смотрел он прямиком на кресло за рабочим столом. И как я собираюсь работать здесь?!
— Ладно, — я отодвинула в сторону неприятные мысли, — хорошо хоть в тетрадке рядом с каждым названием и описанием ухода есть соответствующее фото, и все кустики зримо отличаются друг от друга!
Подбодрив себя, я не удержалась и вновь посмотрела на своего нового соседа по дому. Печальные думы где-то надежно спрятались, и им на смену пришло озорство. Ничем другим я свои следующие слова объяснить не могу!
— Я в оранжерею, потом на кухню. Часика через два вернусь, — пообещала я портрету. — Веди себя хорошо и не скучай!
Посмеиваясь, я выплыла из комнаты. А был бы на месте картины реальный мужик — бежала бы сломя голову! Эти мысли вызвали новый приступ веселья. Я даже чуть было не оставила открытой дверь в кабинет.
Что удивительно, никакие пронзительные взоры, посторонние шумы и шорохи не отвлекали меня от работы, продвигавшейся весьма успешно. Конец этой идиллии наступил внезапно. С улицы донеслись сигналы машин, женский смех и молодецкий гогот. Я подошла к окну, выходящему на задний двор, и чуть отодвинула занавеску, чтобы лучше рассмотреть нарушителей спокойствия.
Возле особнячка напротив припарковались три машины. Из них вылезла целая ватага молодежи. Назвав смех женским, я немного ошиблась — гостьям соседей можно было дать от силы лет двадцать. Одетые в легкие лыжные костюмы, явно не предназначенные для тридцатиградусных морозов, девушки сбились в пеструю стайку и смешно притоптывали на месте в ожидании, когда хозяева разберутся с входной дверью и запустят их в дом.
— Странные! — заметила я вслух. — Лучше бы залезли обратно в машины часика на два, а то и три, пока особняк не прогреется хоть чуть-чуть.
Я обернулась в поисках поддержки, но ответом мне послужил все тот же мрачный взор.
«А что, собственно, должно было поменяться? — подумалось мне. — Это же не портрет Дориана Грея».
С этим трудно было спорить, поэтому я решила отвлечься и сходить заварить чай. Ключ от комнаты я прихватила с собой и даже использовала по назначению. Я отдавала себе отчет, что поступаю глупо, но не могла иначе. В конце концов, у каждого свои тараканы, и если они не пугают твоих собственных, то вполне достойны уважения.
Да, я находила странной просьбу тети запирать дверь в кабинет, но была не в состоянии ослушаться, ведь если — хотя уместнее сказать «когда» — она спросит, держала ли я дверь закрытой на ключ, солгать будет выше моих сил!
Попивая чай, я отмечала в плане работ то, что уже выполнила. Результат впечатлил: словно и не случилось двухдневной заминки!
— Ну, не молодец ли я? — поинтересовалась я у портрета и под прицелом бесстрастного взгляда подумала: «Молодец, лисичка! Конечно, молодец!».
Странный скрип и лязг отвлек меня от самовосхвалений. Я подскочила и метнулась к окну, попутно что-то задев на столе. Впрочем, мне было не до порядка! Через заднюю калитку перелазили мои соседи! К счастью, не все, а только двое, но что делать с этими обнаглевшими юнцами я не знала.
— Да что же это такое! — воскликнула я и понеслась в оранжерею. Как не споткнулась на лестнице, ума не приложу!
Открывая дверь черного входа, я думала лишь об одном: только бы не передохли тетушкины цветы! Закончив ковыряться с замком, я распахнула дверь и нос к носу столкнулась с одним из хулиганов. Он выглядел удивленным. Его немного расфокусированный взгляд мне не понравился. Глянув вправо, я поняла: его товарищ пребывал в таком же состоянии. Пока оба нежданных визитера не пришли в себя от неожиданной встречи, я перешла в наступление:
— Добрый день, молодые люди! Соль закончилась? Или спички?
Парни переглянулись.
— Ну, мы это… — попытался объясниться тот, что стоял ближе, но я его перебила:
— Может, телефон полиции забыли? Или скорой?
Воинственный настрой эффекта не возымел, потому что внимание ребят привлекло нечто за моей спиной. В их взглядах появился легчайший огонек осмысленности, который рос, рос и рос. С каждой секундой из буйных голов выветривался дурман, алкогольный или еще какой, сказать трудно, но факт был на лицо!
— Мы ничего плохого не хотели, просто решили в окна заглянуть, — принялся оправдываться самый разговорчивый парень из этой парочки.
— А то, что в доме кто-то есть, вас не смутило?
— Мы не заметили, — пролепетал он и сделал шаг назад, не отводя взгляда от таинственного объекта позади меня.
— Вы не заметили дым, вялящий из всех труб в тридцатиградусный мороз? — усмехнулась я.
— Неа, — качнул головой паренек, так и не поняв, какую глупость сморозил.
— Ну, и что теперь прикажете делать? Все шторки задергивать, или обойдется? — я уже откровенно веселилась.
— Не надо! Мы больше так шутить не будем! — заверил меня третий участник нелепой сценки, молчавший до этого момента.
Я посмотрела в его сторону, но мое внимание отвлек более общительный товарищ:
— Классный у вас пес! — он кивнул мне за спину. — Хаски, да?
Похоже, дурман-трава все же не до конца сдала свои позиции. Но эта галлюцинация была мне на руку, и я не стала никого убеждать в ее нереальности, а наоборот решила подыграть:
— Спасибо за комплимент! Хотите, с хозяином познакомлю?
И тут как по заказу раздался какой-то приглушенный звук.
— Нет-нет, мы лучше пойдем! — стали отнекиваться ребятки, ну а я не видела причин их задерживать, даже подбодрила:
— Давайте, а то вас, наверное, заждались.
Когда оба безобразника благополучно приземлились с другой стороны калитки, я закрыла дверь. И только тогда почувствовала насколько замерзла. Да, десять минут на морозе — это почти гарантированная простуда!
Когда я обралась до кабинета, трясло меня уже не от холода. Распахнув незапертую дверь, я влетела в помещение, осматривая каждый миллиметр пространства в поисках источника звука, но все книги были на месте.
Я шагнула за поворот. На полу валялась тетина тетрадь, из которой вылетела большая часть вкладок и заметок.
— Так… Я могла толкнуть ее, когда побежала к окну, — я приступила к моделированию ситуации, — вероятнее всего, на край. Позже она упала под тяжестью собственного веса. Это понятно, но почему звук был слышен в оранжерее? Это же не первое издание «Войны и мира»!
На ум пришло слово «вентиляция». Я вновь закрутила головой, ища заветную решеточку, способную подарить мне душевное спокойствие. Знаете ли, сны снами, а для таких вот чудес лучше всего иметь логичное объяснение!
К моему великому облегчению, решетка все же обнаружилась за одним из стеллажей, не слишком сильно заваленным книгами и безделушками. Она оказалась под потолком, но ее было прекрасно видно.