ром могла располагать собою, он предложили ей выбрать между любящими юношами. Скромная девушка колебалась, страшась огорчить того или другого, но старший брат, считая младшего счастливее, убедил сам Элизу дать решение в его пользу. Отец благословил выбор, соединил руки юной четы и отложил брак до недальнего срока. Дорого стоило самоотвержение благородному юноше, который пожертвовал брату счастьем всей своей жизни. Он решился искать славной смерти в битве с неверными и принял крест в Рензе под знаменами императора. В то время св. Бернард проповедовал крестовый поход; мужество кипело во всех сердцах; знамя спасения развевалось на всех замках. И младший брат увлекся общим энтузиазмом. Старый отец не удерживал его; Элиза плакала, но слезы ее остались тщетны. Юный жених обнял невесту, и во Франкфурте присоединился вместе с братом к знаменам Конрада. Скоро отец умер, не дождавшись возвращения детей.
Смерть его заставила воротиться старшего брата. Он любил Элизу с той же силой, но, верный чувству долга, владел своей страстью и оказывал братскую нежность Элизе. Прошло два года: вдруг приходит весть, что младший возвращается из Палестины, но не один: его провожает молодая супруга, гречанка. Элиза, пораженная вероломством, решается оставить свет и взять покрывало. Но старший брат кипит благородною местью; он бросает перчатку к ногам вестника, присланного к нему братом, и восклицает: «Вот мой ответ клятвопреступнику!». Бой на смерть назначен между замками Либенштейном и Штернфельзом, когда младший брат водворился в последнем со своею гречанкой. Но прежде чем они схватились, Элиза явилась ангелом-примирителем и обезоружила братьев. Совершив этот подвиг, она исполнила свое намерение, изрекла роковой обет.
С тех пор Либенштейн сделался жилищем безутешной горести, тогда как Штернфельз оглушался шумным, безумным весельем. Но кара постигла преступника. Вероломцу досталась жена, которая была его вероломнее: молодая гречанка, окруженная толпой услужливых рыцарей, забыла долг и стыд. Старший первый узнал бесчестие брата и известил его о неверности иноземки. Месть закипела в груди оскорбленного супруга, но изменница спаслась от угрожающего ей кинжала тайным бегством. Тогда старший поспешил к брату и обнял его с нежностью. «Будем горевать вместе, – сказал он, – посвятим нашу жизнь братской любви и памяти Элизы, дух которой будет невидимо с нами!». Они соединились, жили и умерли вместе, неженатые, бездетные. С ними прекратился род их, осталось одно воспоминание, прикованное к руинам их замков.
В долине, под навесом скалы, увенчанной этими руинами, покоятся мирные остатки обители Борнгофен, принадлежавшей некогда капуцинам. Говорят, что она составляла часть владений прекрасной Элизы. Теперь здание обращено в частную собственность, но церковь, построенная славным рыцарем Бромсером Ридесгеймским, сохраняет прежнее назначение, хотя уже и не так посещается богомольцами, как бывало. Густая ореховая аллея соединяет ее с деревенькою Камп, построенной на месте древнего римского становища (Campus). Пропустим долину Эренталь, славную своими рудниками и романтической дикостью; пропустим деревню Гирценах, с прежде бывшим аббатством, окруженным виноградниками; пропустим и величественные развалины Турмберга, владычествующие над живописным местечком Вельмихом. Мы приближаемся к великолепнейшей сцене Рейна. Прекрасна картина Семигорья, очаровательна панорама Кобленца, восхитителен ландшафт Марксбурга: но вы еще не знаете самой дикой, самой романтической красоты рейнской природы; если не были в Санкт-Гоаре, если не видали Рейнфельза и Катце, не кружились в водовороте Гевирра и Банка, не слыхали волшебного люрлейского эха… Остановитесь: здесь святилище поэзии Рейна!
Грозные, дикие скалы теснят с обеих сторон реку и сжимают ее до 300 туазов ширины. Яростно мечется Рейн, отбиваемый утесами то в ту, то в другую сторону. Видите ли вправо, на прусском берегу, узенькую полоску домов, церквей и башен, которую с одной стороны грозит задавить крутая скала, с другой река унесть своим бурным потоком: это Санкт-Гоар. Против него, на другом берегу, другая подобная полоска теснится скалой еще выше, выдерживает напор волн еще неистовее: это Санкт-Гоарсгаузен. Оба они получили свое имя от св. Гоара, древнего отшельника, поселившегося здесь спасаться и спасать бедных рыбаков, единственных жителей этого дикого ущелья. Келья труженика, сделавшаяся святыней окрестностей, отдана была Пипином Коротким Ассуэру, аббату Прумскому, который, получив подтверждение Карла Великого на этот дар, построил здесь монастырь и церковь. В XII веке монастырь получил коллегиальное образование. Вокруг него составился город. Впоследствии аббаты Прумские заложили его графам Катценель-богенским, и скоро Санкт-Гоар сделался столицей графства. Он разделял его участь, до тех пор как достался Франции, от которой уже перешел к Пруссии. Во время Тридцатилетней войны испанцы увезли с собой мощи св. Гоара, палладиум города; теперь в католической церкви остается только его колоссальная статуя старинной готической работы.
Имя прежних владетелей Санкт-Гоара сохраняется доныне в руинах замка, возвышающегося на противоположном берегу, над Санкт-Гоарсгаузеном. Замок этот называется Катценелленбоген, с прибавлением прилагательного Новый (Neu), в отличие от Старого (Alt Katzenelnbogen), который находится глубже в горах, на Лане. Катценелленбоген есть искаженное Kattemelibocum которое в свою очередь происходит от древнего германского племени каттов, жившего в окрестностях горы Мелибока, ныне Malchenberg (между Дармштадтом и Гейдельбергом). Замок построен в конце XIV века графом Иоанном III из династии Гессенской; разрушен по приказанию Наполеона. В просторечии его называют сокращенно Катце, что значит по-немецки кошку (die Katze); и вероятно, в соответственность этому значению, соседние развалины Турмберга называются мышью Маус (die Maus).
Но главную красоту этой сцены составляют величественные руины Рейнфельза, владычествующие над Санкт-Гоаром. Из всех Рейнских твердынь, только один Эренбрейтштейн может состязаться с ними огромностью и диким величием. Некогда на месте их находился монастырь Мальтенбург; в 1219 году граф Катценелленбогенский, Дитер Богатый, превратил этот монастырь в замок, откуда владычествовал над Рейном и грабил проходящие суда. Окрестные жители вышли из терпения и составили известную Рейнскую конфедерацию, в которую вошло до шестидесяти городов. Замок был взят и разрушен со многими другими, служившими также притоном разбою.
Но в XIII веке трудно было городам бороться с могущественным феодализмом. Рейнфельз возник снова грозною, неприступною твердынею. В XV веке он был сценою ужасного злодейства, нередкого в летописях Средних веков; капеллан замка отравил в нем графиню Катценелленбоген из чаши Причастия, и был за то сожжен всенародно в Кельне. В 1699 году, Рейнфельз выдержал сильную атаку французов под предводительством маршала Тальяра; небольшой гарнизон, командуемый храбрым гессенским полковником Герцем, отразил мужественно неприятеля, несмотря на его превосходные силы. Но в 1794 году он сдался революционной армии и взлетел на воздух. Теперь руины его принадлежат одному негоцианту, который сделал в нем дачу с прекрасными садами.
Вид Санкт-Гоарского ландшафта удивителен, особенно при свете луны. Тогда всё это разнообразие живописных подробностей, сжатых в такой узкой раме, представляется волшебной фантасмагорией призраков. Река, по какому-то оптическому обольщению, теряет свою быстроту, кажется гладким, неподвижным зеркалом, оправленным в исполинские рамы. Малейший звук пробуждает тысячи отголосков в утесах. Думаешь, что находишься в царстве фей, у подножия их очарованных чертогов. Природа раздражает воображение; воображение цветит природу!
Неизвестный художник. Санкт-Гоар, 1834 г.
Дикая прелесть этого средоточия рейнских красот не ограничивается Санкт-Гоарским бассейном. Под самым городом река делает крутой излом, мечется на утесы и образует два ужасные водоворота у правого берега. Первый называется Гевирр, от немецкого Gewirr (смятение): это яр, клубящийся с бурным неистовством; мутный песок, изрыгаемый его жерлом, сообщает ему особый цвет, отчего он называется иначе Зандгевер (имя, которое прежде принадлежало Санкт-Гоару и теперь осталось за ним в просторечии). Долго думали, что этот водоворот имеет подземное сообщение с Бингенским Яром; это мнение основывали на том, что обломки судов, поглощенных в Бингерлохе, часто находились в пучине Гевирра. Почти непосредственно за этой Сциллой свирепствует Харибда; этот другой яр, называемый Банк (die Bank, родовое имя всех мест реки, где находятся подводные каменья), еще ужаснее, еще пагубнее для плавателей. Волны кипят, разбиваясь о скалы, частью покрытые водой, частью торчащие на поверхности. Ярость пучины усиливается падением Рейна, которого ложе, на пространстве 105 туазов, вдруг опускается на 5 футов. Горе неосторожным плавателям, увлеченными ее неистовством! Но человек нелегко поддается природе, даже в самом ужасном ее рассвирепении; он богат на выдумки, которыми если не одолевает ее, то умеет защищать себя. С давних времен самое простое средство спасает пловцов от обоих водоворотов: с судна или с плота бросают привязанное бревно, называемое «собакой» (Hund), в самое жерло пучины; это бревно, зажранное яром, удерживает суда так, что волны не могут бросить их на утесы берега.
Вот, наконец, и скала Люрлей[146], знаменитая своим необычайным эхом; она заключает собой этот дивный эпизод рейнской поэмы! Скала Люрлей, обнаженная, дикая, мрачная, возвышается на правом берегу реки, в углу крутого излома. Она вся из аспида, как показывает самое имя ее, сложенное из lur, lauter (звучный) и ley (аспидный камень). Против ее, такая ж другая. Звук, пересылаемый ими друг к другу, повторяется до пятнадцати раз. Действие этого чудного эха особенно ощутительно на середине реки и на маленьком мысе левого берега. Догадливые немцы имеют здесь человека, который при каждом проезде парохода играет в рог и стреляет из ружья. То и другое пробуждает удивительные отклики.