Говорят, что прежде эхо было еще звучнее; вероятно, обвалы скалы ослабили его действие. Старинные люди, не умея объяснить себе этого явления, поселили здесь ундину, неземную деву, чаровавшую слух пловцов коварными песнями, с тем чтоб, овладев их вниманием, повергнуть потом в зияющие пучины водоворотов. Ее видали на скале при свете луны, в таинственные часы сумерек и рассвета. Иногда она забавлялась благодеяниями, указывая молодым рыбакам места, где закидывать сети. Слух об этой сирене возбудил любопытство юного рыцаря, сына рейнского пфальцграфа. Он отправился к чудной скале на закате дня и увидел прелестную деву с золотыми кудрями, увенчанными цветочной диадемой. Песни ее очаровали юношу, он велит гребцам править к берегу, бросается из лодки – и исчезает в волнах Рейна.
Раздраженный отец предается ярости; один из храбрейших его вассалов вызывается схватить злодейку и бросить в пучину. Вот толпа лодок, наполненных смелой дружиной, окружает дивную скалу при наступлении ночи. Ундина стоит на вершине; в руках ее длинная цепь из кораллов. «Что вам надобно?» – спрашивает она с лукавой кротостью. – «Тебя, нечестивая колдунья! – отвечает предводитель дружины. – Ты узнаешь, как глубока пучина Рейна!». Он дает знак к нападению, но бестелесная дева бросает свою цепь в волны и грозным голосом произносит заклинание. Рейн закипел, взрытый бурным ураганом; разъяренные волны хлещут пеною до вершины утеса; две из них превращаются в двух белых коней и уносят на хребтах своих Ундину. С тех пор не стало волшебных, пагубных песен, но коварная дева всё еще забавляется людьми, повторяя голоса их. Нынешние немцы не боятся этих откликов; они в свою очередь забавляются ими, со свойственным немцам остроумием. Когда лодка, наполненная обер-везельцами, проходит мимо Люрлея, кто поотважнее и повольнодумнее, кричит во весь голос: «Wie heiBt Herr Burgmeister von Ober-Wesel?» («Как зовут бургомистра обер-везельского?»). Скала отвечает повторением: «Esel, Esel, Esel» (Осел, осел, осел)! И немец доволен!
Прежде чем расстанемся с этой очарованной стороной, заключу рассказом об одном странном обряде, совершавшемся некогда в Санкт-Гоаре. Этот обряд назывался посвящением в орден Ошейника, по-немецки Hansband. Говорят, что дети Людвига Добродушного, Карл и Пипин, в знак своего примирения повесили на воротах Санкт-Гоарских ошейник из желтой меди, который и оставался здесь весьма долго.
Неизвестно как, этот ошейник подал повод к учреждению следующей церемонии. Всякий, в первый раз проезжающий чрез Санкт-Гоар, был окружаем толпою людей, которые приводили его к воротам и надевали на него этот ошейник, спрашивая: как он хочет быть крещен, вином или водою? Обыкновенно отвечали: вином; и тогда провожающие, которые назывались кумовьями, отводили его в трактир под вывеской Лилии, где предлагали ему большую стопу старого вина, которую крестник должен был осушить три раза: за здоровье императора, ландграфа Гессенского и всей честной компании. Кумовья, разумеется, повторяли эти тосты и потом вписывали имя новокрещенного в книгу, нарочно заведенную, которая и теперь хранится в Санкт-Гоаре. Если ж случалось, что иной выбирал крещение водою, его тотчас окачивали из двух ушатов, которые были наготове. Никто не мог избежать этой церемонии: многие князья, графы, рыцари записаны в книге, с означением дня крещения. В городе показывают и теперь два серебряные кубка, подаренные для этой церемонии Эрнстом ландграфом Гессен-Рейнфельзским. Память этого обряда сохраняется в немецкой простонародной поговорке: «Cinen hanseln!», что значит: «Сделать с кем штуку, подтрунить над кем».
Последнее воспоминание Санкт-Гоара представляется в скале, называемой Санкт-Гоарсбетт, где, по преданию, была первая келья святого отшельника, просветившего христианством эту дикую пустыню.
За новым поворотом Рейна открывается новый ландшафт обер-везельский. Он состоит из городка Обер-Везеля и развалин замка Шенберга с прекрасною легендой семи дев.
Обер-Везель, у римлян Vesalia Superior, также Vesania и Ficelia, представляет живописную картину своими зубчатыми стенами, башнями и церквами. Говорят, христианство существовало здесь уже при Александре Севере. Готический собор Богородицы, с великолепным хором, принадлежит к XIV веку. Над самым Рейном примкнута к стенам часовенка, воздвигнутая в честь св. Вернера, который, по преданию, замучен здесь жидами (1287). Башня, называемая Круглою, есть лучший пункт ландшафта. Обер-Везель славился прежде многочисленностью и великолепием церквей, монастырей, часовен. Французы, взяв его в 1689 году, сожгли, взорвали, разграбили, так что теперь едва остаются следы прежней его славы. С XIV века он принадлежал к курфюршеству Трирскому, быв прежде вольным имперским городом.
Уильям Томблсон. Обервезель, 1840 г.
На вершине крутого утеса, владычествующего над развалинами города, покоятся руины Шенберга. Это колыбель знаменитой фамилии, которой корень относится ко временам Карла Великого, а отрасли прославились в разных странах Европы, под именем Сконбургов, Сконенбургов, Шомбергов, Шембертов и Бельмонтов (французский перевод немецкого Schonberg – Belmont).
Один из ее потомков, родившийся от брака графа Шенберга с дочерью лорда Дюдли, играл важную роль в истории XVII века. Друг английского короля Вильгельма II, потом маршал Людовика XIV, соперник Тюрення и Конде, он защитил в Португалии Браганцский дом от Испании; потом, вследствие Нантского эдикта, воротился опять в Англию, где, высланный против претендента в Ирландию, пал в битве при Бойне (1690): героическая смерть его увековечена картиною Уэста. Говорят, что имя «прекрасной горы» дано этому замку от семи прекрасных девушек, некогда в нем живших.
Молодые графини привлекали к себе толпы влюбленных рыцарей. Но, избалованные лестью, надменные своей красотой, они забавлялись только своими искателями, мучили их ложными надеждами и втайне смеялись над их страданиями. Наконец, благородные рыцари вышли из терпения; они поняли, что ими играют, и, согласясь, объявили бесчувственным красавицам, что если они в течение месяца не изберут себе супругов из числа их, то они оставят навсегда замок и не допустят впредь ни одного нового искателя к графиням. Делать было нечего. В назначенный срок рыцарям выносят семь пергаментных свертков, на которых написаны имена счастливцев. Какая странность! Выбор прекрасных сестер пал на самых безобразных, самых уродливых из искателей. Рыцари удивились; кто с горестью, кто с гневом, поздравили увенчанных соперников. Идут к невестам, но их нет. Внизу раздается громкий хохот; беглянки удаляются в прекрасной гондоле вниз по Рейну, в другой замок, принадлежавший им на Лане.
Но кокетство в те времена считалось преступлением, оскорбляющим землю и небо. Заревела буря, Рейн всколыхался – и когда пронеслась гроза, на месте, где была гондола, выставились из волн семь скал, не так прекрасных, но также холодных и бесчувственных, как погибшие графини. Скалы эти, видные и ныне в низкую воду, называются Семью девами (Sieben Jungfrauen).
Вот плавает среди волн другая скала, созданная руками человеческими, крепость Пфальцграфенштейн, или просто Пфальц, имеющая вид каменного корабля. Это необыкновенное здание, как будто вырастающее из реки, служило государственною тюрьмою. Предание говорит, что пфальцграфини приезжали сюда родить будущих властелинов Рейна.
Против самого Пфальца, на правом берегу реки, лежит городок Кауб. Над ним высятся развалины Гуденфельза, где некогда имела свое пребывание прекрасная графиня Гуда, любимица императора Ричарда. К нему надо всходить по множеству лестниц. В Тридцатилетнюю войну, Густав Адольф имел здесь жаркую схватку с испанцами; и теперь показывают утес, с которого он управлял боем, давал приказания. В 1814 году прусская армия перешла Рейн, под командою Блюхера[147], возле Кауба. Замок Гуденфельз был прежде пощажен французами, но в 1807 год продан на своз за несколько сотен флоринов.
Миновав водоворот, называемый das milde Gefahrt (бурный проход), клубящийся почти под стенами Пфальца, но не так опасный, как предшествовавшие, вы поворачиваете вправо и видите себя пред ветхим, маститым Бахарахом. Живопись ландшафта имеет в себе что-то мрачное, унылое; остовы развалин печально громоздятся друг на друге. Бахарах производят от римского Bacchi Ага (алтарь Бахуса), который, говорят, действительно существовал на маленьком островке, или лучше камне, видном и теперь среди волн против города. Эта этимология оправдывается и ныне виноградниками Бахараха, дающими превосходное вино, особенно в жаркие годы, когда заветный камень Бахуса при упадке воды совершенно выходит из волн.
Вино это, вошедшее в народную немецкую пословицу[148], встречается даже на суровых страницах истории важным, могущественным фактом: за четыре фудера этого нектара император Венцеслав возвратил городу Ниренбергу привилегии, которые было отнял, и за которые бедный город тщетно предлагал ему io тыс. флоринов. Известно также, что папа Пий II, славный в ученом мире под именем Энея Сильвия, выписывал ежегодно по фудеру этого вина для своей первосвященнической трапезы. Одна часть города увита лозами, вьющимися по скату горы; другая смотрится в Рейн, растягиваясь вдоль берега. Говорят, что вид Бахараха имеет сходство с видом Иерусалима. Город окружен древнею стеной с двенадцатью башнями; некогда она смыкалась в цельный круг замком Шталеком, которого развалины покоятся теперь одиноко на крутом утесе. Замок Шталек был жилищем Гогенштауфенов, гвельфов, Виттельсбахов. После Тридцатилетней войны, в продолжение которой его брали из рук в руки восемь раз, он был возобновлен курфюрстом Пфальцским Карлом Людвигом; французы взорвали его окончательно во время войны за Орлеанское наследство. У подножия этих развалин лежат другие, не менее мрачные и унылые: это остатки готической церкви св. Вернера. Древняя легенда говорит, что этот мученик был брошен убийцами в Рейн, но тело его, действием чуда, понеслось вверх по реке из Обер-Везеля и достигло Бахараха. Церковь эта принадлежала к лучшей эпохе готического искусства. Собор, посвященный теперь протестантскому богослужению, принадлежит к XII веку и замечателен своим византийским стилем.