Тогда-то Арнольд фон Винкельрид[169], из Унтервальдена, обрекши себя на смерть, подобно древнему Децию[170], и вскричав: «Я проложу вам дорогу, братья, не забудьте моей жены и детей!», кинулся вперед, схватил в обе руки тучу копий, устремленных на его грудь, и сломил тяжестью своего падения железную стену всадников. Этим необычайным подвигом решилась победа. Сам Леопольд пал на поле битвы; немногие из его воинов избежали истребления, тем более что конюхи, оставленные при лошадях, прежде еще обратились в бегство и отняли все средства к спасению. Это было 9 июля 1386 г. Швейцарцы сохранили воспоминание об этой знаменитой битве в народной песне, где содержится простодушное и энергическое описание всех исторических подробностей этого славного дня, как дети благочестивой Гельвеции пред началом сражения пали на колена и вознесли громогласно молитвы свои к Превечному: «О Иисусе Христе, всемогущий Боже, во имя Твоего страдания, пошли помощь Твою нам бедным грешникам! Избавь нас от скорби и напасти[171]!»
В Люцернском арсенале[172] я видел драгоценнейшие памятники этой великой битвы: городское знамя, обагренное кровью шультгейсса Гундольдингена[173], который носил его во время сражения и пал с ним; верхний плащ герцога Леопольда; железный ошейник, в который будто бы австрийцы хотели заковать мятежного шультгейсса. Есть также остатки добыч, принесенных л юцернцами из славных битв при Муртене (Морате) и Грансоне, в 1476 году, против Карла Смелого[174], последнего страшного врага швейцарской независимости.
Не менее важные, но более грустные воспоминания соединены с каскою и секирою Цвингли, падшего в междоусобной войне швейцарцев за веру, при капелле между Цюрихом и Люцерном, 1531 года. Ульрих Цвингли[175], «Лютер Гельвеции», – современник Виттенбергского преобразователя[176], но действовавший независимо от него, сам собою. Прежде священник в Гларусе, потом проповедник в знаменитом Эйнзидельнском аббатстве, восставший против торга индульгенциями, производимого в Швейцарии другим Тетцелем[177], монахом Самсоном, отвергнувший все лестные предложения пап, хотевших почестями купить его покорность, Цвингли посеял семена, сжатые Кальвином[178], и оросил их своею кровью, пав с орудием в руках под знаменами Цюриха, первого последователя реформы.
Люцерн и доныне принадлежит к католическим кантонам Швейцарии. По управлению церковному, он относится к епархии Базельского епископа. В гражданском отношении, он занимает третье место в союзе после Цюриха и Берна. Город Люцерн, вместе с Цюрихом и Берном, разделяет право быть очередным местом собрания сейма и резиденцией форорта, которые управляют общими делами союза, в силу договора 1815 г., утвержденного на Венском конгрессе. В кантоне считается до юо тыс. жителей, на 12 лье длины и io ширины; народонаселение города полагается в 7.500 душ. Правление, после 1831 года, чисто демократическое; оно представляется двумя советами: малым и большим (состоящим из юо членов, избираемых на 6 лет); судебная власть строго отделена от исполнительной; председатель называется и теперь шультгейссом. Для Союза Люцерн обязан выставлять 1.734 человека войска и платить ежегодно 26.010 франков.
Приготовление к пешеходству. – Кисснахт. – Развалины Гесслерова замка. – Часовня Телля. – Цугское озеро. – Арт. – Гольдау. – Ужасная катастрофа.
Поздно воротился я в трактир, проводив захождение солнца на «Мосте Двора», который соединяет город с собором. Этот мост имеет в длину 1.380 футов, также крытый, и украшен множеством картин на дереве, взятых из Священной истории. С середины этого моста чудеснейший вид на Альпы; в пособие путешественникам поставлен здесь столб со множеством рук: каждая указывает на гору и на ней имя горы. Мартын делал красноречивые комментарии на эти указания; он рассказывал о прелестях путешествия по всем этим горам. По всему видно было, что он хотел быть моим проводником. Но я, признаюсь, с первого взгляда не почувствовал к нему большой доверенности.
Однако я воспользовался многими из его замечаний, чтобы снарядиться должным образом к пешеходству, которое решился начать с Люцерна. На утверждение я внес все мои планы к верховному судилищу г-жи Миллер, которая совершенно их одобрила. Сообща мы сделали программу дорожного гардероба.
Издатели руководства для путешествия по Швейцарии, Эбель, Люц, Блотцгейм и другие, входили в самые мелочные подробности насчет скарба, который должно брать с собой пешеходам; со всею немецкою аккуратностью они определяют даже покрой, вес, материю и цвет платья, в которое надо одеваться, и важно уверяют, что малейшее отступление от их предписаний влечет за собою неизбежную опасность простудиться, сбиться с ног, потерять глаза, даже сорваться и полететь в пропасть. Я имел больше доверенности к г-же Миллер, тем более что ее советы весьма благоприятствовали системе бюджета, определенного мной на путешествие.
Так как я ходил уже пешком по Рейну, то имел в запасе много вещей, назначенных в программе туристов: китель, или рубашку со множеством карманов, надеваемую сверх всего вместо сюртука, башмаки, стиблеты, непромокаемый плащ, зонтик и дорожный ранец. Сверх того, в Париже купил я другую блузу, во французском стиле. Стало, покупать вновь было почти нечего. Я наполнил мой ранчик тройным числом сорочек, носков и платков, взял про запас по экземпляру жилета, исподнего платья, стиблетов и башмаков: все это прикрыл альбомом, неразлучным спутником моего путешествия, да для карманов оставил дорожную чернильницу, стальное перо и Эбеля. Мартын, хотя с тайною досадою, свернул мне плащ в каток и связал вместе с зонтиком по законам равновесия так искусно, что обе эти вещи можно было перекинуть через плечо коромыслом. Вот и все мои сборы.
На другой день я сложил всё остальное свое имущество в чемодан и велел нести его на почту, чтоб переслать в Милан. Мне сказали, однако, что пересылка эта будет сопряжена с неудобствами, потому что на австрийской границе непременно будут разбивать чемодан, а таможенные служители неохотники и немастера укладывать опять вещи. Подумав, я решился сделать адрес в Беллинцону poste restante[179] и получил в приеме квитанцию. Денег за пересылку не взяли, даже не сказали, сколько будет стоить, говоря, что на месте возьмут, что следует.
На чужой стороне грустно расставаться с вещами, которые имеем право называть своими, которые были везде с тобой, от которых пахнет дымом отечества. Я испытал это чувство, расставаясь со своим чемоданом.
Мне советовали доехать до Бруннена в дилижансе, который скоро отправлялся. Я послушался этого совета, тем более что товарищей мне не было, а ехать одному на лодке до Флюэлена очень дорого. Притом дилижанс должен был ехать дорогою любопытною по многим отношениям.
В назначенный час я простился с доброю г-жою Миллер, дал Мартыну франк и явился в почтовой дом. Дилижанс был уже готов. Пассажиров никого не было. Я положил свой ранчик, плащ и зонтик внутрь кареты, а сам сел напереди с постильйоном, чтобы свободнее любоваться видами.
Мы выехали ровно в полдень. Дорога пошла восточным берегом озера, склоняясь налево по живописному изгибу Кисснахтского залива, омывающего северную сторону Риги. Скоро миновали мы развалины двух старинных замков, из которых один принадлежал Рудольфу Габсбургскому. При меггенской церкви, замечательной своею древностью, я в первый раз увидел путешествующего капуцина, с длинною бородой, обнаженною головою, босыми ногами и тыквою в руке. Капуцин, по-моему, живописнее всех католических монахов. Наконец, мы прибыли в Кисснахт, прелестную деревеньку на оконечности залива, у подножия Риги. Кисснахт верстах в семи от Люцерна; он принадлежит уже к кантону Швицскому.
Так как я ехал совершенно один, то мне нетрудно было уговорить постильйона остановиться здесь на четверть часа, чтоб сходить взглянуть на развалины замка Гесслера[180]. Сюда надменный фогт вез Телля, чтоб усмирить его буйство в оковах. Замок разрушен в 1308 году, через три месяца после смерти Гесслера. Вид с холма, занимаемого развалинами, великолепный. Сами развалины, кроме имени, ничего не имеют замечательного.
Ф. Вильнёв. Руины замка Габсбургов в городе Кюснах, 1825 г.
Тотчас за Кисснахтом начинается узкая, продолбленная в каменьях дорога, называемая die hohle Gasse[181]. Теперь она сделана ездовою; дилижанс без труда подымается по ней. Но дикость ее не совсем изгладилась. На переломе холма, под густою, мрачною тенью деревьев стоит «Часовня Телля»[182]. Здесь, 18 ноября 1307 года, герой Швейцарии спустил роковую стрелу, пробившую навылет Гесслера. Соскочив отважным прыжком с лодки, которая везла его, он выпередил фогта и дождался его в самом узком проходе «глубокой стежки». И теперь показывают утлый пень, покрытый седым мхом, принадлежавший, по преданию, тому самому дереву, об которое оперся Телль, чтобы натянуть тугие рога своего лука. На фронтисписе часовни изображено это действие грубо, но выразительно. Дряхлая старуха, исправляющая должность кистера[183] при часовне, предложила мне книгу, где путешественники записывают свои имена.
Вскоре зазеленела изумрудная полоса Цугского озера. Оно невелико; верст 15 в длину и версты 3 в ширину. Мы спустились к той части его, которая называется «верхнею». Влево, вдали, белелся городок Цуг, главный в кантоне того же имени. Озеро выливается в Рейссу речкою Лорец, которая проходит чрез него, вытекая первоначально из озера Эгери. Физиономия Цугского озера дышит идиллическою, кроткою прелестью. Только у южной оконечности его, с одной стороны исполинская громада Риги, с другой Руффи, застилают его кристалльную поверхность своими мрачными тенями. Эта часть озера называется der milde Strict. Версты четыре ехали мы берегом, миновали деревеньку Обер-Имме