Палач разжал руку дисциплинированно – только по сигналу женщины.
– Выходим!
Дорофея чувствовала, как под сандалиями скрипят песчинки на полу вагона. Как послеполуденное солнце, льющееся сквозь мутные стекла, поблескивает на сгибах соломинок в плетеной шляпе дамы впереди.
– Дора! – окликнул ее в тамбуре Руслан.
– Все в порядке, до свиданья, – как можно спокойней ответила она. Главное, чтобы ребята не наделали глупостей.
Обернувшись на перроне, она увидела, как они сгружают из вагона мотоциклы, как им помогает мужичок. Где-то она его видела, причем, совсем недавно. Дора чувствовала взгляды ребят, досаду и нотку удивления в эмоциях. Но какая разница теперь, что они подумают?
А потом на нее навалилась пустота – тяжелая, холодная, равнодушная. Вспомнились минуты перед первой миграцией. Сейчас было похожее чувство – будто лежишь в металлическом саркофаге, лишенная возможности пошевелиться. Нет, она шла позади пары психологов, а за ней неутомимые и неподкупные, словно рекламные агенты или кредиторы, следовали ОНИ.
Спуск по бетонным ступеням перрона, желтый колпачок автобусной остановки справа, за ней невысокие дома в два этажа, стеклянный магазин, аптека, в притулившемся к остановке киоске продают цветы, рядом бабки торгуют семечками и яблоками… Сознание подмечало детали пейзажа, запах разогретых солнцем шпал, автомобильных выхлопов, голоса людей. На станции вышло так много народа!
«Что-то происходит, – неожиданно отметила она про себя. – Важное».
Смутно знакомый мужчина: немолодой, широкий в кости, с залысинами на висках поравнялся с их сплоченной компанией. Ах да, он только что помогал ребятам!
Позади взревели моторы мотоциклов. Внутри Дорофеи туго сжалась пружина, уперлась в позвоночник. Мимо промчались Лена с Лешей, резко развернулись, пугая людей. «Что они делают! – ужаснулась пленница. – Нелюди за спиной раздавят их, точно пресс – отработанный металл!»
Лешка вывернул руль, пролетев мимо, в нарушение всех правил дорожного движения выписал восьмерку на проезжей части, дразня психологов и сенсов. Что тем стоит «заклинить» его мозг, отвлечь от управления? Миг – и нет хорошего парня Леши с татуировкой кондора на шее, нет юной крановщицы, любительницы кроссвордов Ленки. Есть только два трупа на асфальте и покореженный мотоцикл.
Солнце светило в глаза, заставляло щуриться. Мужчина, идущий по тротуару в двух шагах от Доры, начал что-то доставать из висящей через плечо сумки. Вслед за умчавшимся первым мотоциклом появился второй. Загорелый Руслан пролетел рядом, помахал Доре рукой, тоже заложил вираж на прощание.
Дора прозевала, когда под ногами что-то зашипело. Мужчина, идущий рядом, толкнул ее в сторону, повалил на землю, зажимая нос и рот мокрой тряпкой. И в тот же миг гулкая пустота в голове девушки исчезла, словно распахнули окно. Коленка и локоть саднили, мужчина сопел, вставая, люди в стороне возмущенно кричали и галдели. А подруливший на мотоцикле Руслан протягивал ей шлем.
– Залезай скорее, пока они не очнулись!
Думать было некогда. Дорофея послушно поднялась, мужчина подал ей руку, помог усесться позади Руслана и помахал на прощание. На асфальте, бесчувственные, лежали шестеро ее врагов и еще пара человек, попавших под действие газовой бомбы.
А в памяти девушки вспыхнуло имя ее спасителя! «Не может быть, просто похож!» – остановила себя Дора.
Лаборатория на окраине Сергиева Посада. Павел Левашов. Ника Ильина
Прозрачный шлем постоянно запотевал от висящего в воздухе густого водяного тумана, лицо взмокло. За ширмой с противным стуком работал биосканер, снимая показания с организма следующей жертвы пилигримов. Яркие оранжево-желтые всполохи вырывались за пластиковое ограждение в полтора человеческих роста и словно далекие пожарища озаряли туман, придавали помещению нереальный, призрачный вид.
Мужчина лет шестидесяти с заплетенными в короткую косу седыми волосами и молодая лысая женщина подвели Павла к ванне, в которой в желеобразном сером питательном растворе плавало выращиваемое тело. Еще утром фрагменты кожи и мышц неизвестного печатались на 3D-принтере. По трубкам в сопла головки принтера поступала сжиженная клеточная масса, соединялась воедино, сращивалась. Сейчас завершалось вживление тканей.
Судя по словам старика Хохлова, видного профессора с кучей ученых регалий и наград, к вечеру процесс обогащения молодого организма питательными веществами завершится и можно будет подсаживать под кожу корни волос, запускать сердце, надевать стимулирующий укрепление мышц временный экзоскелет.
Павел с чувством затаенной гадливости обошел будущего человека. Зрителям нужен крупный план, пусть оператор расстарается, покажет во всей красе, на что способна наука. Но пилигриму не хотелось думать, каким путем он сам появился на свет.
Вонь реактивов, тяжелый воздух подземных залов, которые экранированы от внешних воздействий, способных вызвать сбои точнейшего оборудования и помешать развитию клонов, прочно засели где-то внутри. Еще находясь в теле Семена, он приходил смотреть, как растет будущий приют для его души. Память трудолюбиво вытаскивала и развешивала перед глазами старые, мятые фотографии. Скользкое, холодное тело. Врач, самозабвенно рассказывающий, что в венах, сосудах и капиллярах синюшного существа в зеленом пластиковом контейнере еще даже не кровь, а гелеобразный раствор.
Перед тем как запустить сердце, тело нагреют до тридцати восьми градусов, гель разжижится, потечет, заменяясь кровью. Именно тогда сердцу предстоит сделать первый удар, а легким – вдох.
Сему-Павла водили смотреть, как синюшный гель сцеживали в резервуар, как склизкий, искусственный человек, бездушный и чужой, давясь накачанной в легкие белесой жижей, делал первый вдох. Брр, до сих пор те картины стучались в ночные кошмары к Семке – его местному двойнику. Пришлось отослать бедолагу в Москву, таких съемок он бы не вынес.
– Время еще есть. Судя по возмущению энергетических полей, ретросдвиг ожидается в конце следующей недели, – поясняла в камеру лысая женщина-сенс Анджела.
Ника говорила, что экстравагантный вид Анджелы не прихоть, а результат облучения при сбое оборудования. У Анджелы была красивая форма черепа, но Павел не любил лысых или коротко стриженных женщин. Ему мучительно захотелось подняться наверх, выйти из бункера лаборатории к солнцу, ветру. Он бы обрадовался даже скандалистке-попутчице. Ника задержалась у Чары Родимовны, обещала приехать сегодня к семи. Хотя сейчас уже начало восьмого.
– Снято! – кивнул оператор.
Левашов потянулся было, чтобы стереть выступившую на лице испарину, как вспомнил – он в защитном костюме, невесомом, почти прозрачном, зато сохраняющем стерильность этого места. Без костюмов были только профессор с сенсом, их обоих защищал энергетический кокон.
Уже подходя к гермодверям лаборатории, Павел решил поинтересоваться:
– Тоже клона для мигранта растите? – ткнул он пальцем на гудящий и стучащий сканер.
– Нет, восстанавливаем человека после автокатастрофы, – охотно ответил Хохлов. – Нужно вернуть руку и ступню. Отсканируем, скопируем клеточные структуры, будем впечатывать под наркозом прямо на культи. Технология экспериментальная, только проверяется.
Павел кивнул и встал у гермодвери. Оператор зачехлял оборудование, чтобы то не пострадало, когда всех входящих и выходящих окатят очищающим паром.
Уже поднявшись на первый этаж, Левашов отлепил от тела взмокшую рубашку и направился к стоявшему у лифта кофейному автомату. Чашку капучино… нет, лучше зеленый чай.
Что он делает здесь? Пытается предупредить войну? Глупости. Что могут сделать один-два фильма, когда в Италии и Франции с молчаливого одобрения Ватикана громят научные центры и мединституты, а в странах Востока вешают и забивают камнями близнецов? Даже слово «мигрант», ранее приравнивавшееся к «гастарбайтер», теперь приобрело для людей новый, куда более пугающий смысл. О пилигримах вообще лучше не заикаться. СМИ только подогревают панику, ничего не делают для успокоения людей.
Нужно что-то иное, более действенное. Но как, если по всему миру то там, то тут возникают пятна аномалий. Хорошо, что в России их еще нет в городах. В мелких населенных пунктах можно поставить карантин. Вон, на границе с Монголией несколько деревень оцепили. Якобы в открывшемся после ливня скотомогильнике обнаружили бациллы сибирской язвы. Ага… Левашов в такое не верил. Блок-посты, толпы врачей, военных – все говорило об аномалии. Но в глуши беду пока можно скрыть. «Пока» – вот ключевое слово. А что будет потом?
– «Вертолет сел на крышу!»
Лысая женщина-сенс, выпившая уже три чашки двойного шоколада, заинтересованно подняла голову. В правом ухе покачивалась длинная золотая цепочка, на левом красовалось несколько разноцветных мелких колечек.
– Кто-то в сильном гневе прибыл. Таких до лаборатории не допускают, они собьют все настройки. Я, пожалуй, пойду.
В подтверждение ее слов длинные стержни ламп дневного света под потолком мигнули и затрещали.
Павел кивнул. Он тоже почувствовал Нику. Искать бомбоубежище или притворяться частью интерьера было поздно. Красные цифры на счетчике лифта отсчитывали этажи. Седьмой, шестой, пятый…
Огненный шторм вспыхнул на первом этаже, едва за Анджелой закрылись витражные стеклянные двери. Вероника в алом платье, с собранными в роскошный хвост рыжими волосами вышла из лифта и, не здороваясь, потребовала у Левашова:
– У меня приказ сотрудничать с тобой не только при съемках фильма. Мне нужен помощник и партнер, который не плюнет в спину, не побежит наушничать врагам.
– Мне и так доверяют…
– Не то, – отмахнулась от него Ника. – Мне нужно «заглянуть» в тебя. Обещаю, я ничего в тебе не сломаю, не нарушу. Стандартная процедура, сам знаешь.
Н-да, глубоко не полезет, зато «прогонит» воспоминания обо всех значимых событиях, просканирует эмоциональный отклик, задаст с десяток вопросов. На все про все – полторы-две минуты, зато потом голова будет часа три раскалываться, и никакие лекарства не помогут. Не подчинишься – запишут во враги, сообщат начальству. Потом проблем не оберешься.